Брат, мой брат

Глава 9. Мистические гайки закручиваются

Я нарочно не спешила отходить от двери, интригуя Витьку своим задумчивым видом и делая вид, что совершенно его не замечаю. В конце концов, когда Витькин взгляд стал абсолютнейше просительным, я всё-таки качнула пальцем серебряный амулет, будто поправляя его, и сообщила:

— Эту штуку нужно было вешать снаружи.

Витька, ещё более растерянный, уставился на пентограмму, которую он, на манер подковы, повесил над дверью.

— Почему? — опешил он.

— Потому что мы — дети дьявола, и от нас нужно защищать наружу, — нарочно сделала я преувеличенно возмущённую рожицу.

Как ни странно, Витькиного смешка не последовало, так что я обернулась к нему через плечо. А следом развернулась и полностью.

Витькино лицо было до предела серьёзным, и мне сразу захотелось опустить руки вдоль тела, как провинившейся школьнице. И оставалось только ждать, чтобы Витька что-то сказал.

— По-моему, тебя это всё беспокоит, — в конце концов высказался он, колючевато прищуриваясь в мою сторону.

И я будто оказалась прижата к стенке. Вернее, к двери, на которую Витька повесил купленный мною оберег.

— Да — я думала, что эту подвеску ты будешь носить по самым большим праздникам, — бездарно попыталась отшутиться я.

Витька, конечно же, опять не засмеялся. И мне стало ещё стыднее. Тогда Витька поманил меня протянутой ладонью, и мне оставалось только подойти.

Витька деловито уселся на диванный подлокотник, и я не стала дожидаться, пока он многозначительно похлопает по диванной подушке рядом с собой. Просто села на неё сверху и сделала вид, что мне очень легко держать на ней равновесие. И сложила руки на коленках.

— В последнее время, — деловито начал Витька сбоку от меня, — у тебя всё чаще прорываются сомнения, систер. Я прав?

Мне совсем не хотелось соглашаться, но короткая мысленная реторспектива, к моему стыду, Витькины слова подтвердила. Я действительно частовато под тем или иным соусом высказывалась по поводу нашего сомнительного «родства». Хотя и сама не замечала, пока Витька не сказал.

У меня загорелись кончики ушей.

— Просто стресса много последнее время — переезд этот, ремонт, погода плохая… — я бездумно закинула руку за голову. И под Витькины пристальным взглядом сама поняла, какую чушь несу.

— Знаешь… — Витька сделал многозначительную паузу, — если ты о чём-то жалеешь… то всё всегда можно исправить.

Я ощутила, как кипяток ударил меня по затылку.

— Как исправить? — несмотря на это, голос мой оказался холодноватым.

— Всё прекратить и сказать, что мы просто пошутили, — Витькин ответ отдавал металлом.

Я сцепила пальцы рук в замок.

— Ты сейчас пытаешься что-то предложить?

Витька остался спокойным:

— Я пытаюсь сказать, что ты не обязана делать то, чего не хочешь.

— А может, это ты не хочешь, но пытаешься найти причину во мне? — уточнила я.

Повисла тягучая пауза, за которую у меня успело остыть сердце.

— Марин, — Витька впервые за весь разговор развернулся ко мне. — Ты меня слишком умным считаешь для таких манипуляций.

Я моргнула, не сразу поняв смысл сказанного и пытаясь разгадать его по Витькиному лицу. Которое было вполне спокойным и расслабленным, так что я немного успокоилась.

— Во всяком случае — ты умнее меня, — я откинулась назад, прислонившись спиной к диванному валику. — И не пробуешь испортить то, что любишь.

Повисла короткая пауза.

— Если честно — то я тоже переживаю. Немного, — откровенно продолжил Витька. — Но мне кажется, что в мире полно вещей, на которые я никак не могу повлиять. Да что там — это все вещи в мире, не считая меня. Так смысл пытаться?

Я понимала и даже принимала Витькину логику. Но прочувствовать её было сложновато — слишком много природного волнения и опасений, которые нашли своё подтверждение в реальности. Видимо, он стал более стойким, чем я. Непорядок. Поэтому, желая восстановить справедливость, я незаметно завела руку Витьке за спину и ущипнула за холку.

— Эй! — к такому Витька оказался не готов совершенно, и по-детски обиженно уставился на меня, хватаясь за ушибленное место. — Что делаешь?

— Ты не можешь на это повлиять, — хмыкнула я. — Смирись.

— Ах, так? — Витьку, кажется, мой чопорный тон раззадорил. — Сейчас увидишь, на что я повлиять могу!

С этими словами Витька разом перевалился на меня, соскальзывая с диванного подлокотника.

— А! Пусти, медведь! — от неожиданности завопила я, ощущая на себе поистине стальную хватку Витькиных рук. И, несмотря на короткий испуг, от них очень быстро захотелось хохотать.

— Медведей злить нельзя, — пропыхтел Витька мне в ухо, залезая рукой под футболку снизу. — Так что расслабься и думай об Англии.

От щекотки и от общей радости у меня закружилась голова. И руки сами, отскользнув от боков, обвили Витькину шею. И поцелуй получился с ходу и глубоким.

***

— Ви-ить! — позвала я, когда услышала за углом дома его шаги. Шаги от моего голоса заторопились ещё сильнее.

— Ты не в курсе, у кого-нибудь из соседей есть коровы там или козы?

Выглянув из-за угла, Витька слёту поправил на лбу вязаную шапку — несмотря на отсутствие снега и температуру выше климатической нормы, на улице было сыро, холодно и вообще мерзопакостно.

— Да вроде нет… — припомнил, наконец, Витька и вопросительно уставился на меня. — А что?

Я кивнула на рыхлую, больше похожую на грязь землю на нашем так называемом заднем дворе, где Витька предлагал летом развести кур, а я говорила, что куры — дуры.

Мягкая, помятая прежней травой и холодными дождями земля легко хранила на себе следы. Широкие и с чёткими квадратиками рельефной подошвы — это Витькины. Длинные и с зауженным носками — мои. А чьи те, что я приняла за коровьи или козьи?

Круглоовальные, раздваивающиеся в обе стороны, словно чьи-то копыта. Не совсем чёткие и свежие, но их много, и они кучкуются. Если не приглядываться, то и не очень заметно. Но я такое замечаю уже не первый день. Да и на звериные, хоть я тот ещё биолог, смахивает как-то отдалённо.

Витька, глядя на следы, опять задумался. И, судя по всему, короткого и простого объяснения у него по этому поводу не было, отчего я сразу начала волноваться сильнее.

— Может, кто из лесополосы приходил? — не слишком уверенно предположил он.

— Буйвол? — скептически нахмурилась я. А равнодушно сгущающиеся сумерки совсем не настраивали на оптимизм. В плотнеющей синеве я зачем-то начала припоминать все шорохи и другие странные звуки, которые грохотали ночью и, которых, конечно же, не слышал Витька.

До недавних пор мне удавалось убедить себя, что это что-то вроде усадки дома или чего-то ещё, но, при виде следов копыт, такое предположение само собой бледнело.

— Ладно, пошли в дом, — нарочито легко отмахнулся Витька. — Может, у кого из соседей и сбежал кто, теперь ходит по району. Надо будет завтра поспрашивать.

Я не то, чтобы поверила, но была рада ретироваться с заднего двора под благовидным предлогом.

Домашний свет в просторном, древесном убранстве стал мне полностью привычным. И территория после городских малогабариток, перестала казаться большой. Наверное, посели меня теперь в обычную типовую квартиру даже с хорошим метражом, я бы непременно уточнила, что это за собачья конура.

Забившись в диванный угол под самую лампу, я вовсю шерстила интернет. Хоть мы уже и состояли в чате соседей, но писать: «у кого сбежало нечто с копытами?» я не спешила. Во-первых, тут больше обсуждали график вывоза мусора и просили не сгорать домами, во-вторых — вдруг окажется, что ни у кого никто не сбегал? Так что я просто мучила поисковик запросами «непонятные следы возле дома».

Когда мне удалось продраться через череду всяких загадочных триллеров и бестселлеров, от которых «кровь стынет в жилах», судьба вывела меня на что-то вроде заброшенного форума, последнее сообщение на котором было написано семь лет назад.

Углубляясь в чтение ветки, я всё сильнее ощущала, как странный сквознячок поднимает волосы у меня на затылке.

— Смотри, что тут пишут, — не выдержав, я пяткой подтолкнула расположившегося рядом Витьку. — «Следы на почве чаще всего оставляют сами жильцы либо их скот, который бывает крайне хитёр и изворотлив. Однако наши древние предки верили, что по ночам к домам из леса может выходить нечистая сила. Её приманивает сладкая человеческая энергия и тепло. Так, русалки могут петь песни, смеяться и расчёсывать волосы, кикиморы оставляют на пороге болотную тину, а леший часто дерётся с домовым или банником. Бывает, что хозяева обнаруживают около калитки следы, напоминающие копыта животных — это значит, что к ним повадился ходить анчутка (он же — чёрт). Анчутка присматривается к хозяевам и думает, как бы им напакостить и привести дом к упадку. Кроме того, анчутка может провоцировать на ссоры, пугать скотину и лишать покоя. Анчутка может быть вестником скорой смерти».

Кажется, бледность на моём лице стала заметна Витьке, потому что он поспешил сказать, что это всё детские сказки, суеверия и страшилки. И мне бы очень хотелось с ним согласиться, но перед глазами так и стояли следы чёрта на неспокойной земле.

Снаружи что-то скрипнуло, и я вздрогнула.

— Да просто ветер, — судя по вмиг насторожившемуся Витьке, он не был в это так уверен. Поэтому я поддержала:

— На улице всегда много шума.

— Если что, мы просто вызовем «Битву экстрасенсов», — усмехнулся Витька.

— Ага, чтобы они нашли тут древнее индейское кладбище и пяток повешенных? Нет уж! — мигом запротестовала я.

— Хуже, — явно вошёл в раж Витька. — Они скажут, что мы на самом деле брат и сестра.

— И правда — хуже, — выразительно поморщилась я, немного успокоенная шутливым поворотом разговора.

Ладно. В конце концов о чёртях кто-то кому-то рассказал. Значит, выжившие среди их встретивших всё-таки были.

***

Я нарочно и долго оттягивала момент похода в душ. Но чем больше я смотрела в экран то телефона, то телевизора, тем позднее и темнее становилось. А в интернете я прочитала, что всякая нежить властвует где-то с полуночи и до первых петухов. И чем дольше я сижу, тем ближе эта самая полночь…

Можно, конечно, под любым предлогом утащить с собой Витьку для охраны — он не откажется — но как-то совсем не хотелось выглядеть в его глазах бестолковой трусихой, которая пугается собственной тени. Поэтому за полчаса до полуночи я всё-таки отлепила попу от дивана и ушла в сторону ванной. Хорошо хотя бы, что она не как в старых деревнях — на улице.

По дороге я включила весь коридорный свет, и даже малюсенький светильник в виде клоунской маски, которая давала света не больше свечки. Зато переливалась маленькими разноцветными бусинками, забавный вид которых будто со всех своих сил желал меня повеселить и убедить не бояться. Я немного воспряла духом. Но дверь в ванну всё равно не стала закрывать на замок, только прикрыла, и то не до конца — чтобы осталась небольшая тёмная щель, которую видно в зеркало, что висит над раковиной.

Странно и необъяснимо, но с приоткрытой дверью я ощущала себя в большей безопасности. Будто так я оставалась не совсем одна, а с лазейкой в мир нормальных — в тот, где сейчас играет в какую-то игру на гаджете Витька. Который не притворяется, а на самом деле не боится никакой мистической чертовщины.

Наверное, это связано с его убеждениями — о том, чтобы не переживать о том, чего не можешь контролировать. Наверное, он рассуждает примерно так: если какая-то паранормальная хрень захочет вырвать моё сердце, то я не смогу ему помешать. А если не захочет — то чего волноваться? Я же представляю себя героиней ужастика, которую гоняют всякие монстры, которая истошно визжит, но в конце вопреки всему выживает. И у меня всегда возникает вопрос: как эта героиня будет жить дальше — со знанием, что в мире стопроцентно есть то, во что так страшно поверить? Не сойдёт ли она с ума этим знанием?

Наверное, я просто слишком много думаю.

Тюбик зубной пасты как обычно подмигнул изображением крайне здорового зуба. А его микроскопическая крышечка как обычно выскользнула у меня из рук и принялась задорно носиться в водяном водовороте, который танцевал с ней, но ни за что не мог утащить с собой по трубе. Поэтому у крышки не было никакого повода переживать — только кувыркаться и не даваться мне в руки.

Чтобы не забрызгаться, я уже стянула футболку и избавилась от лифчика — грудь сразу ощутила непередаваемую свободу и на коже выступил розоватый след от пояска.

Как я ни старалась, но весело брызжущая из крана вода всё-таки смогла перебраться за пределы раковины и небольшими каплями впиталась в резинку трусов, превращая её из белой в почти прозрачную.

Я закрыла кран и оперлась локтем на раковину, второй рукой начищая зубы. Не знаю, у кого как, а я никогда не могу сохранить за эти процессом серьёзного выражения лица — мне непременно нужно начать корчиться и напускать на себя глупое выражение. Наверное, так проявляется моя истинная сущность.

Привычная обстановка ванной и тепло горящих во всю батарей расслабили меня, и мысли о странных мистических явлениях остались где-то за пределами моей досягаемости. Я почти задремала, пока выполняла рутинные монотонные движения. И едва не окочурилась, когда в дверь постучали.

Я сразу представила себе небольшого чёрта с рогами, который пришёл по мою душу, но оказался неожиданно интеллигентным.

— Марин, тебе кошака на подушку класть?

Моё сердце отмерло и забилось, выпуская из себя всё отчаяние мира — это оказался не чёрт, а всего лишь Витька.

— Блин! С ума, что ли, сошёл! Какого ещё кошака! Пусть сидит, где сидит! — напустилась я на заботливого братца.

Ишь ты — заметил, что я периодически забираю своего игрушечного котёнка с тумбочки на кровать! Пусть недостачи на работе так замечает!

Витька ушёл, а я, получив свою дозу адреналина, быстренько продолжила вечернее омовение, бонусом приобретя повышенные скорости.

Когда я вернулась, Витька уже посапывал, устроившись на своей половине кровати. Скорее всего, сам не заметил, как задремал — одеяло на нём натянуто только чуть выше пояса, хотя он предпочитает укрываться до самой шеи, а под головой согнутая локтем рука. Наверное, просто прилёг, ожидая меня. Над его затылком горит маленький ночничок, а на моей подушке восседает плюшевый котёнок.

От Витькиного лёгкого, почти беззащитного вида, у меня зашлось сердце, а на губах сама собой вылезла улыбка. В моменты по типу этого я чувствую себя абсолютно счастливой и ни о чём не жалею.

Окончательно гашу в коридоре свет и почти на цыпочках пробираюсь к кровати. От ощущения её грядущего тепла и мягкости поджимает живот, а вечерняя свежесть проходится мурашками по голым икрам.

Тихо опускаюсь коленками на кроватный край и осторожно, чтобы не потревожить Витьку, проползаю к своей подушке. Свежий пододеяльник приятно похрустывает по ладоням, а пуховое одеяло мягко подаётся моим движениям.

Проскальзываю к стенке, заползаю под свой край одеяла и, подтягивая поближе мохнатого кошака, как можно тише выключаю кнопку ночника. Берусь за верхний край одеяла и тяну его вверх, чтобы оно наползло на Витьку повыше. Тот поворачивает голову, сглатывает, но не просыпается. Я зарываюсь поглубже в подушку и прикрываю глаза. Тело приятно-тяжелое, со всех сторон — мягкое тепло. Я сама не замечаю, как уплываю в сон.

***

Честно сказать, я рассчитывала на то, что эта ночь будет спокойной — ведь стоит установить на бабайку ловушку, как никакого бабайки не оказывается. Но сегодня я проснулась сразу от тревожного ощущения: что-то не так.

Тяжёлая темень обрушилась прямо через закрытые глаза вместе с духотой и неприятным ощущением скованности всего тела. Неспокойно переметнуло из мира сна в мир реальный.

Звуки были такими, будто кто-то железом проскрёбывается снизу. Из самой преисподней.

Я рывком села на кровати, вглядываясь в пустоту и всем телом ощущая чьё-то присутствие. Песочный грохот прошёлся будто бы по всем батареям, и у меня возникло чёткое ощущение, что сейчас их повырывает из гнёзд. Послышался противный, карикатурно-низкий смех, который поднял мне волосы на загривке.

— Чё за хрень? — Витька тоже не остался равнодушным, бормоча и поднимаясь над подушкой.

Мне показалось, что стены становятся уже. Будто бы они, словно под действием магнитов, сверху притягиваются друг к другу. А темнота становится полна кем-то, кто за нами наблюдает. Пока наблюдает.

У меня замерла на месте голова — так страшно было повернуться хоть в какую-то сторону и различить в ночи того, кто давно тебя видит…

Витька же, слушая всю эту какофонию, резво скинул с себя одеяло и уже собрался спуститься вниз. У меня перед глазами возникла чёткая картинка, как нечто высовывается из-под кровати…

— НЕТ! — рявкнула я так противно, что у самой заломило в ушах.

Витькино неподатливое, напряжённое плечо оказалось у меня под рукой. Не знаю, откуда взялись силы его удержать.

В следующую секунду всё затихло, как если бы ничего и не было. Я прямо кожей почувствовала, как всё опустело и приобрело знакомые очертания. Только холодный пот побежал у меня по спине.

До рассвета мы больше не спали.

***

Мой телефон немного сошёл с ума и никак не мог настроить яркость на нужный уровень, так что мне приходилось то щуриться, пытаясь разглядеть буквы на сером фоне, то морщиться от кипельной белизны экрана.

Миска с молоком поблёскивала своей золотистой каёмочкой, а вокруг неё сгущалась темнота — кормить домового, по словам бабы Нюры, полагалось в самом тёмном углу.

Баба Нюра — она даже не совсем соседка, а бабушка соседей, которую привезли из настоящей деревни и которая считала наш район чисто городским и забавно «окала» в речи. Она охотно выслушала нашу «домовую» беду и, покачав головой, сказала, что к нам ходит «нечистый».

Что удивительно, никакого испуга или паники в её реакции не было, будто «нечистый» ходит ко всем по нескольку раз на дню, и вообще дело это обыденное. Спокойное поведение бабы Нюры меня, конечно, воодушевило. Она сказала, что для защиты нужно просто прикормить домового, который прогонит «нечистого», и даже рассказала мне очень складный и напевный заговор, который нужно прочитать над угощением. Который я, понадеявшись на свою память, не запомнила, а идти к бабе Нюре второй раз за день было стыдновато. Поэтому на помощь мне пришёл интернет, и слова заговора я читала прямо с экрана. Не факт, что заговор тот же самый, но по крайней мере похож.

Ещё я посадила в угол игрушечного домового, которого покупала по случаю на блошке.

— Опять ты колдуешь? — я едва не вздрогнула от очень даже резонного вопроса и поспешила шикнуть на Витька — не хватало нарушить ритуал ещё больше.

Дочитав слова в третий раз, я поспешила оттеснить Витьку подальше от угла и зачем-то полушёпотом затараторила в ответ:

— Не колдую, а провожу защитный ритуал.

Витька, кажется, хотел скептически фыркнуть, но не стал — его тоже достали эти ночные шорохи и грохоты, хоть он в этом не признаётся. Мужчинам полагается не верить во всякую мистику или, по крайней мере, делать вид. Так что мой сводный брат мужественно ходит вечером по дому, не включая свет, и хранит каменное выражение на лице. И это тоже придаёт мне смелости. К тому же мы, кажется, начинаем немного привыкать к этой всей чертовщине — то, что происходит вокруг тебя постоянно, со временем начинает казаться приемлемым.

***

Сегодняшний ночной шум был как б исподтишка и сопровождался осторожными, если не сказать тактичными, шорохами. И это раздражало не меньше открытого грохота, потому что есть ощущение, что, миндальничая, кто-то просто усыпляет твоё внимание, подбираясь при этом всё ближе и ближе.

Витька тоже не спал, хоть и не шевелился и вообще не подавал виду. Но его затылок напряжённо выделялся в уже привычной глазам темноте. И он, и я прислушивались к тихим шагам, пересекающим нашу комнату.

Скрип. Скрип… Скрип.

Будто кто-то проверяет границы дозволенного.

Скрип.

Тишина.

В комнате будто становится и холодно, и жарко одновременно. А у меня перед глазами плывут зеленоватые круги. Сердце подводит от недостатка в лёгких кислорода.

Тихий деревянный стук откуда-то с пола, будто истошно-вежливо испрашивающий, можно ли войти. Весь вопрос в том, кто же об этом спрашивает?

— Да сколько же можно!!! — вдруг раздаётся прямо около меня, и я не сразу узнаю Витьки голос.

Брат стремительно подрывается на месте, и меня буквально отбрасывает к стенке пружинной волной. Я не успеваю схватиться ни за какую часть его тела, и Витька, громко топая, стремительно уносится вперёд. Он буквально налетает на выключатель, что торчит из стенки, и комнату в миг заливает очень резким, очень ярким светом. Я по инерции прикрываю глаза пятернёй, уже понимая, что в комнате никого, кроме меня и Витьки нет. Но брата это вовсе не останавливает — я слышу грохот сапог в прихожей. Щурясь, выглядываю из-за собственных пальцев и вижу только чужую решительную спину в майке. А потом — абсолютно чёрный прямоугольник улицы — Витька настежь распахивает дверь. Одновременно до моих ушей доносится звук непонятного, но совсем рядом движения, и я совсем не могу понять, что это. А Витька уже рвётся на улицу.

Его лопатки прорезаются сквозь тёмную ткань майки. От этого вида у меня поджимается сердце…

Витька сейчас уйдёт в эту темноту. Один… Безо всякой поддержки скроется в дыме недоброй ночи…

Он бухнулся на самом пороге — споткнулся о дурацкий порожек. Плечи жалостно поникли, а сам Витька оказался на четвереньках, при этом грохнув о дерево пола коленками. Так громко, как если бы нам на порог упало целое дерево.

В этот момент с мира будто упала пелена. И ощущение чьего-то присутствия напрочь рассеялось.