Брат, мой брат

Глава 11. Предвкушение весны

«Протокольная морда».

Такое выражение я раньше слышала, а теперь воочию наблюдала, что это, разглядывая мутноватые фотографии на стенде. Интересно, почему их повесили внутри отделения, а не снаружи? Видимо, чтобы сотрудники правопорядка не теряли бдительности.

Задев меня плечом, мимо прошла длинноволосая девушка в синей форме и на каблуках. Кажется, меня она в самом деле не заметила, но её плечо полоснуло меня чуть повыше локтя. Глядя на её стремительно удаляющуюся фигуру, я задумалась о тех, кто мечтает стать полицейским в детстве. Интересно, Витька хотел?

Можно, конечно, спросить — он сидит как раз недалеко на откинутом сиденье из коричневого кожзама, из-под которого местами пробивается цыплёночно-жёлтый поролон.

Витька — бледно-серый, и соскальзывает с меня взглядом, едва я смотрю в его сторону. Я делаю вид, что не чувствую затылком его глаз, а он делает вид, что совсем не переживает и не испытывает вину.

Честно — это глупо: чувствовать себя виноватым в произошедшем. К тому же, со мной ничего не случилось, а лёгкий обморок почти не считается.

Витька сказал, что ему позвонили соседи — как раз те, около которых припарковалась неизвестная машина — и сказали о троих неизвестных, которые проникли на нашу территорию. А до меня он не дозвонился — видимо, я уже ушла воевать с чертями. Тогда он сорвался с работы и сразу поехал домой. Обнаружил распахнутую настежь дверь и отсутствие в доме меня. Зашёл за угол и увидел двоих незнакомых и неприятных личностей. Дальше Витькино повествование было каким-то сумбурным, но у тех двоих потом обнаружили сотрясение мозгов или что у них там лежало в черепных коробках.

У третьего, который торчал в подвале — перелом челюсти.

Сейчас следствие вроде как подходило к концу, так что ходить в участок нам недолго.

Пропустив ещё двоих полицейских, я пересекла узкий коридор участка и опустилась на соседнее с Витьком кресло. Тот не успел проконтролировать лицо, я взглянул на меня с откровенно-взбаломошной тревогой. А потом опустил лицо и потёр ладони друг об друга.

— Ви-ить, — позвала я, заговорщицки наклоняя к нему голову.

Он развернулся ко мне всем корпусом, отчего под парнем будто сделала выдох кресельная обшивка.

— Вот скажи: все добрые люди такие? — издалека начала я.

— Чего? — конечно же, не понял Витька.

— Проблема добрых людей, — деловито продолжила я, — в том, что они считают себя виноватыми там, где нет.

Витька насупился, отворачиваясь.

— Я не считаю себя виноватым, — протараторил он. — Но я не должен был оставлять тебя одну…

— А я не должна была выходить из дома, — прервала я. — Хватит, а? Глядя на тебя, я чувствую себя какой-то придурочной. Не, ну так оно и есть по факту, но сколько можно себя грызть? Ты не виноват, я не виновата — виноваты эти козлы, которые, слаба Богу, побывали в больнице.

Про больницу я, наверное, зря — Витька, кажется, начал грызть себя ещё и по этому поводу, так что я поспешила продолжить:

— И вообще, если тебе будет легче — просто наори на меня и давай замнём.

Теперь Витька откровенно удивился:

— Почему мне надо на тебя орать?

— Потому что я совсем не думаю ни о себе, ни о других и только подвергаю всех опасности, — в моём голосе, наверное, впервые в жизни прозвучали мамины интонации. И я почувствовала, как щёки начинают глупо гореть.

Витька долго и пристально на меня посмотрел. И примерно через полминуты у него исчезла складка между бровями.

— Это случайность, — уверенно проговорил он. — С каждым могло случиться. И вообще — всё хорошо, что хорошо кончается.

— Вот и порешили, — поспешила подытожить я, обнаглев и коротко оглядевшись по сторонам, я плечом улеглась Витьке на коленки.

Мир вместе с ракурсом моего зрения тут же изменился, а Витькина ладонь торопливо легла на мой висок.

Впервые с тех событий я ощутила, как тело начинает нормально расслабляться.

Нас пригласили к следователю примерно через двадцать минут. В его кабинете, как и в его облике, настолько не было ничего примечательного, что я решила, что это маскировка — шпион всегда должен быть незаметным.

Буква закона диктует свои правила, и беседа вышла очень формальной, гладкой и совершенно не запоминающейся. Понятно только, что превышение самообороны Витьки вменять не будут. А ещё что в деле вроде бы была речь только об изготовлении и сбыче фальсификата.

— Подождите, а наркотики? — прервала я гладкую речь одновременно строчащего что-то следователя.

Он поднял на меня светлый взгляд, в котором даже промелькнуло что-то человеческое.

— Какие наркотики? — сразу насторожились они вместе с Витькой.

Я сразу ощутила, что сболтнула лишнего. Покраснела, наверное. Но продолжила.

— Наркотики в полиэтилене… — зачем мне понадобилось упоминать именно про полиэтилен? — Белые…

Повисла тяжёлая пауза. Наверное, в этот момент следователь думал о том, что ему сейчас придётся рвать начирканное и начинать с самого начала — «Ваши фамилия, имя и отчество…».

Но вместо этого его рука молнией метнулась под стол и коротко вытащил что-то.

— Это? — спросил следователь, кладя передо мной фотографию того самого пакетика.

— Да, — кивнула я.

Тут следователь впервые позволил себе улыбнуться в усы.

— Это краситель — «жемчужно-белый». Для ткани.

— А-а, — повержено протянула я.

Значит, накрыть наркопритон у меня не получилось. Обидненько, но ладно.

— Ваш дом уже давно использовали, как место хранения фальсификата — ещё до его покупки. Потом эти друзья затихарились, выжидая. А позже, когда поняли, что всё спокойно, решили спокойненько вывезти остатки в другое место. Но наткнулись на вас, — следователь встретился со мной глазами. — И на вас, — с Витькой.

Дальше он задал ещё несколько уточняющих вопросов, на первый взгляд казавшимися глуповатыми, потому что ответы сами собой разумеются, но, по-видимому, так только кажется. И, наконец, отточенным жестом, от которого стразу распрямился его следовательский пиджак, поднялся над столом, показывая, что аудиенция окончена. Не знаю, как положено по этикету, но руку он протянул сначала мне, и я, как смогла её пожала (скорее всего — не очень хорошо). А вот у Витьки получилось справнее, и со стороны могло показаться, что прощаются между собой два давних приятеля. С небольшим чувством, что покидаешь кабинет завуча, я вышла из комнаты первой.

На улице задышалось как-то легче, несмотря на мороз, который отражался в коротких снежных искрах и от которого немного слепило глаза. Сзади раздался тяжёлый хлопок металлической двери — надеюсь, что в последний раз — отделяющий нас с от отделения. Глядя в безоблачную синеву, я раскинула в стороны руки и поторопилась сбросить их обратно — не хватало ещё, чтобы меня приняли за только выпущенную из-под стражи.

Нет, я бы не хотела здесь работать даже в красивой форме — внутренний воздух всё равно гнетёт и прижимает к земле.

Витька обхватил меня сзади за талию и, что без перерыва весело рассказывая, умело направил в сторону автобусной остановки. Нам сегодня повезло, и нужный маршрут подъехал почти сразу, но только я дёрнулась к приветливо присевшему на бок автобусу, как почувствовала, что Витькины руки, всё ещё смыкающиеся вокруг меня кольцом, превратили это самое кольцо в металл.

Растерянно обернувшись, я уловила хитринку в его коньячных в солнечном свете глазах.

— Ты чего? — сразу уточнила я.

— Давай подождём следующего, — беспечно отозвался Витька, запрокидывая голову вверх и щурясь, отчего кожа у его висков пошла гусиными лапками.

А автобус тем временем, не дождавшись нас, но усадив всех желающих, будто невидимо пожал плечами и прикрыл двери.

Всё ещё глядя на улыбающегося Витьку, я тихо спросила:

— Там опять следственные действия?

Витька удивлённо переметнул на меня взгляд:

— Что? Нет, — врать Витька мне никогда не пытался, так что я легко ему поверила, — просто мы, кажется, и так слишком много сидим дома. Давай немного развеемся?

Что ж, и тут правда, так что я согласно кивнула, глядя через стекло автобусной остановки, как двое примерно семиклассников догоняют друг друга.

В морозную солнечную погоду мир кажется прекрасным, а весна — близко. И прыгающие на асфальте воробьи, любопытно водящие вокруг клювиками, заговорщицки о чём-то нам подмигивали. Самый смелый даже допрыгал почти до носка моего сапога, но всё равно испугался и улетел.

— А знаешь… — Витькин голос вдруг изменился и стал задумчивым, а мои ушки под шапкой тут же поползли на макушку. — Мне ведь никто не звонил.

— В смысле? Кто не звонил? — не поняла я.

— Соседи мне не звонили по поводу машины, — Витька вдруг посмотрел на меня очень серьёзно, будто бы я могла над ним засмеяться. И я ещё больше собралась. — Вернее, звонил Илья, но я тогда уже к дому подъезжал.

Откуда-то пахнуло дополнительной прохладой.

— Почему тогда ты поехал домой? — мой голос стал тянуться, что-то предвкушая.

Витька ответил не прямо, но косвенно:

— Я же сначала в дом зашёл. Там тебя не было… Там был кто-то другой.

— Один из преступников? — ужаснулась я.

— Там был человек с длинной светлой бородой. У него блестели глаза. А он показывал туда… ну, помнишь, где у нас вроде след от двери был. И я, знаешь, как-то сразу всё понял — в голове как картинка выложилась.

У меня зашевелились волосы на затылке.

— А этот человек там и стоял?

— Не знаю, я сразу на улицу побежал… И… Ты же понимаешь, что я никогда не смог бы вырубить троих в одиночку — они совсем не хлюпики были.

Витька внимательно на меня смотрел, словно ожидая какого-то вердикта. И в конце концов спросил:

— Ты не считаешь меня сумасшедшим?

Я подумала было улыбнуться, но Витькины брови сошлись на переносице, придавая ему совершенный в своей серьёзности вид. Так что ответила я тоже серьёзно:

— Нет. И я, кажется, тоже его видела. Только в другом обличье.

Кажется, что я, что Витька одновременно подумали про игрушечного домового, которого я купила на блошином рынке практически случайно. И ни мне, ни наверняка ему не хотелось даже думать о том, что было бы, не соверши я той импульсивной покупки.

— Ладно, — подытожил Витёк. — Всё хорошо, что хорошо кончается.

Мне оставалось только кивнуть. А там и подошёл автобус, на который Витька дозволил нам сесть.

Парк развлечений — забава летняя, так что зимой его аттракционы смотрятся памятниками самим себе. Правда, не совсем грустными, потому что, несмотря ни на что, зиме однажды придёт конец, а летом обездвиженные пока конструкции непременно оживут.

— Мне пятнадцать лет что ли, что ты меня сюда привёл? — нарочно ворчливо буркнула я Витьке, чтобы не показывать, насколько вид заснеженного колеса обозрения задевает что-то потаённое в душе.

— Когда мне было пятнадцать лет… — совершенно без слуха и голоса пропел Витька, деловито сгребая через перчатку немаленький шмат снега.

Пришлось спасаться бегством, пока он не надумал его в меня бросить.

Вход на территорию парка был свободным, так что кроме нас бродили и другие люди. Но для нас их как будто не было.

Для меня такой парк — это место радости. Будто бы аттракционы — это такие друзья, с которыми не бывает грустно. А летом тут ещё всё время пахнет попкорном и сахарной ватой. И играет ненавязчивая, будто звучащая колокольчиками мелодия. Вечером зажигаются огоньки, как на праздничной ёлке. Нет, в парке с аттракционами определённо невозможно грустить.

Воспользовавшись тем, что охрана парка бдит плохо, Витька перемахнул через символическую оградку аттракциона и с ногами залез в «каюту» детского корабля.

— Смотри — я капитан! — гордо сообщил он, разваливаясь на коротком сиденье.

— У тебя сейчас коленки за борт булькнутся, капитан, — не преминула сообщить я.

На что Витька сообщил, что капитан тонет вместе с судном и в подтверждение растянулся назад, скорбно прикрывая глаза. Он стукнулся затылком о торчащий якорь, но это было не самое страшное — плохо выполняющая свои обязанности охрана всё-таки встрепенулась, так что спасаться нам пришлось обоим.

Отдышаться было сложно, хоть охранник явно не преследовал цели нас реально поймать, просто, видимо, решил немного согреться бегом. А мы оказались возле такой карусели, которая имитировала покатушки на лошадях и машинках.

— Видишь, это — ты, — указала я Витьке на осла — всё-таки, из-за него мне пришлось бегать.

— А это — ты, — не растерялся тот, указывая на дракона со злобно изогнутой спиной. Жаль, что я не разглядела его первой.

Отойдя на пару шагов в сторону, я смогла рассмотреть разноцветные кабинки колеса обозрения. Его высота завораживала, так что пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть самую высокую точку — оранжевую.

— Интересно, что будет, если эта карусель остановится на самом верху? — подойдя, Витька встал рядом со мной.

— Будет очень страшно, — непроизвольно поёжилась я.

— Зато очень романтично.

Я не успела вскрикнуть, как оказалась у Витьки на руках.

— Пусти! Ты слишком мелкий для колеса обозрения! — встрепенулась я, дёргаясь в его руках.

— Ах, мелкий? — «рассердился» Витька. — Тогда получай, сестра!

С этими словами он посадил меня попой в высокий, непритоптаный сугроб.

— Хам! — только и возмутилась я. И протянула руки, чтобы меня снова подняли.

Наверное, Витька — один из тех мужчин, которые хорошо понимают намёки. Потому что он не стал больше изображать обиду, а просто поднял меня снова.

— Вот так и держи, — замирая внутренне от счастья, я обхватила его вокруг шарфа.

— С удовольствием, — улыбнулся Витька прежде, чем его губы накрыли мои.

Дальше на нас начала накатывать усталость. Витькины щёки окончательно раскраснелись, и он ослабил молнию на воротнике. А солнце начало скатываться со своего зенита, медленно прорисовывая на снегу неровные тени аттракционов.

И, несмотря ни на что, мы продолжали мелкими шажками карабкаться по заснеженным ступеням.

Это была смотровая площадка, на которой сейчас никого не было — только плотный, примятый снег. И через небольшую ограду открывался вид на мир с небольшого возвышения. Не доходя несколько шагов до ограничительных прутьев, я остановилась.

Обзор далеко не как с высоты птичьего полёта, но вполне достаточен, чтобы ощутить себя великаном. И представить на пару секунд, что всё развернувшееся пространство — твоё.

Сделав полшага влево, я обхватила Витьку за пояс и опустилась головой ему на плечо. Пролетевшая мимо ворона показалась ястребом над глубоким ущельем.

Я услышала, как выровнялось Витькино дыхание. Мне даже показалось, что через куртку я слышу его ровное и глубокое сердцебиение.

Наверное, со стороны мы похожи на статую. И мне нравится быть такой статуей. И хочется постоять так подольше.

— Я тебя люблю, — раздалось недалеко от моего уха, и в самое сердце молнией прошла дрожь.

Мир перед глазами немного задрожал, но скоро выровнялся.

— Я тебя тоже, — честно ответила я.

Вечер смеркался под наш поцелуй.