Будет больно, моя девочка (СИ)

Глава 23

Арсений

«Я не чувствую к тебе того же».

Эти слова нормальны в контексте спора. Мне абсолютно они не на руку, но я и не рассчитывал, что Панкратова быстро сдастся. Я просто должен был расположить ее к себе. Единственный минус — ситуация вне спора. Мои чувства вне этого спора.

Колбасит. Никогда не испытывал и пары процентов того, что лавиной обрушилось на меня сейчас. Вариант свалить показался самым правильным. Самоликвидироваться на какое-то время, чтобы мозги встали на место. Майи стало слишком много. Слишком много для какого-то тупого спора. Ее улыбка, голос, прикосновения, близость. Ее образ начал преследовать — и это плохо.

Уехать было самым лучшим вариантом, пока я не посмотрел ей в глаза, в которых встали слезы. Не услышал, как подрагивает ее голос…

Она ушла, а я замер. Стоял у отеля. Душа металась. Уехать или остаться. Побежал за ней на каких-то дурных инстинктах, не осознавая, что вообще передвигаю ногами. А потом все окутал плотный туман. Только ее глаза, губы с соленым привкусом слез, объятия.

А дальше откат. Полная потеря ориентиров. Злость. Страх.

Это как отравление. Жесткая интоксикация. Вот кто эта девчонка. Чистый яд.

Самый распространенный вид попадания яда в организм — пероральный.

Все началось с поцелуя. Когда я коснулся ее губ в первый раз, уже тогда запустился процесс моего самоуничтожения.

Второй вариант попадания яда в организм — через кожу. Как только я позволил ей себя касаться, как только почувствовал, что не испытываю к этим прикосновениям отвращения, случилась интоксикация.

Все изменилось…

Закидываю шмотки в рюкзак, снимаю с зарядки телефон. Отправил ей за эту ночь десяток мысленных сообщений. Иначе не вышло, Панкратова кинула меня в ЧС.

Этот игнор — второй удар по моему самолюбию. Хлесткая пощечина, от которой я не успел увернуться, потому что уже был отравлен. Все реакции организма замедлились. Мозг перестал функционировать в нормальном для него ключе. Разум периодически стал отключаться, передавая вожжи сердцу.

За эту ночь я прошел путь от «я ее уничтожу» до «сделаю своей, чего бы мне это ни стоило».

Надеваю куртку и выхожу из номера. Спускаюсь в лобби, на рецепции выселяюсь из отеля, замечаю идущих сюда же Панкратовых. Майя плетется следом за матерью, опустив глаза в пол.

— Такси в аэропорт я уже вызвала, — произносит эта рыжая женщина, поравнявшись со мной, и протягивает ключ-карту от номера Майи девчонке по ту сторону стойки. — Майя Панкратова.

Мельком рассматриваю мать Панкратовой. Рыжая. Огненная. Они непохожи внешне. Но повадки у них общие. Майя точно так же морщит нос…

Оттесняюсь в сторону. Смотрю на Майю в упор, но она продолжает меня игнорировать. Крутит башкой, лишь бы не встречаться со мной глазами. Бесит этим еще больше. Если бы не ее мать рядом…

Прикрываю глаза. Считаю про себя до пяти. Когда открываю, мать Панкратовой уже подошла к нам.

— Ты сообщил родителям, что возвращаешься домой? — спрашивает, внимательно при этом меня рассматривая.

— Им пофиг. Если бы не эта долбанашка, — поворачиваю голову назад, имея в виду классную, — я бы просто улетел сам.

— Понятно, — мать Майи кивает, — такси подъехало. Идемте.

Засовываю в уши наушники и запускаю свой плейлист. Он играет и в тачке, и в аэропорту. Вырубаю только во время посадки и взлета.

Пока самолет набирает высоту, замечаю, что Майя вцепилась в ручку кресла с такой силой, что у нее побелели костяшки. Мы сидим перед крылом самолета. Я с краю, Панкратова посередине, ее мать у иллюминатора.

Чуть позже чисто случайно слышу, как мать спрашивает у Майи о том, почему она снова такая грустная, ведь ничего ужасного не произошло. Типа неприятно, конечно, но не смертельно.

Разворачиваюсь к ним корпусом. Ухмылка на губах появляется сама, Майя ее замечает, потому что реагирует на мои шевеления. Мысль в голове образуется мгновенно. Сколько Панкратовой потребуется времени, чтобы высказать свои обидки и домыслы матери? Много. Решаю ускорить процесс.

— Бабке своей спасибо скажите, — обращаюсь к рыжей. — Она, — киваю на Майю, — парится из-за…

— Замолчи! — Панкратова краснеет, чуть ли не взвизгивает, а потом натурально затыкает мой рот ладонью.

— Майя, — глаза старшей Панкратовой округляются. Тетка явно в шоке от происходящего, не ожидала от любимой доченьки такой бурной реакции.

— Заткнись, Мейхер, — шипит Майя. — Только попробуй.

— Да легко, — улыбаюсь шире, успеваю поймать ее руку. Сжимаю запястье. — Она думает, — встряхиваю руки Майи, — что вы со своим мужем сошлись ради денег и простили ему измену. Возможно, не одну, — говорю негромко. Панкратовой с ее визгами не уподобляюсь.

Есения, судя по лицу, не просто в шоке. Там настоящий ужас.

Отпускаю Панкратову из захвата и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. В разворачивающийся рядом разговор полушепотом не вслушиваюсь. Надеваю наушники и включаю музыку, которую слушаю все время до посадки. Ни слезы, которые я заметил в глазах Майи, ни то, как у нее начали дрожать губы, в тот момент меня не трогает.

Вытягиваю ноги, насколько это вообще тут возможно, и закрываю глаза.

В Москве спешу от них отвязаться, потому что вроде как приземлились, можем разбегаться. Только вот рыжая показывает себя той еще дотошной занозой и решает, что проконтролирует, как я доберусь. Поэтому в очередное такси мы снова прыгаем втроем.

Уже у дома старшая Панкратова изъявляет желание поговорить с кем-то из моих родителей, и, как назло, и, честно говоря, к моему удивлению, батя оказывается дома.

— Добрый день, Есения, — рыжая представляется моему отцу. Протягивает ладонь.

— Дмитрий, — отец кивает, бросает на меня вопросительный взгляд.

Майя все это время не отсвечивая прячется у матери за спиной.

— Вот, передаю вам в целости и сохранности, — Есения указывает на меня рукой.

— Ты в Питере должен быть, — цедит батя сквозь зубы.

— Как я понимаю, Дмитрий, вы не в курсе?

— Что он опять натворил?

Рыжая вздыхает, мельком смотрит на Майю.

— Два раза подряд сбежали. Сначала с экскурсии, потом ночью из отеля. Мне позвонила Марта Витальевна вчера, попросила забрать дочь. Вашего пришлось тоже прихватить. У Голубевой не оказалось ваших контактов, а Арсений не очень хотел ими делиться.

— Этот Арсений… У тебя совсем никакой совести нет?

— Не начинай, — отталкиваюсь от стены.

— Спасибо, Есения, — отец сдержанно улыбается, а меня награждает очередным убийственным взглядом.

А вот потом случается то, чего я вообще никак не мог ожидать.

— Я понимаю, Дмитрий, что вы занятой человек, правда понимаю, мы все занятые, но этот здоровый лоб, несмотря на все, ваш сын. С вами не могут связаться, потому что нет ваших контактов, а что, если бы с ним что-то случилось? — спрашивает Панкратова-старшая на выдохе. Такое ощущение, будто ей не все равно. Что за глупые переживательные нотки в голосе?

Отец поджимает губы. Ловит мой взгляд, и я прекрасно считываю его мысли сейчас. Он точно думает про то, что произошло с Олькой.

— Вы правы, Есения, — вздыхает. — Спасибо, что взвалили на себя этого оболтуса и привезли домой.

— Пожалуйста.

— Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.

— Будет отлично.

Как только Панкратовы уходят, отец резко разворачивается ко мне лицом. Приходится от неожиданности сделать два шага назад.

— Тебе мало скандалов?

— В самый раз.

— Конечно. Чего я еще ожидал? Что это за девчонка? Куда ты ее втянул? Сам шляешься не пойми где, все уже привыкли. Тебе слова против никто не говорит. Живи в свое удовольствие, сынок. Но девочку эту ты зачем за собой тащишь?

— А что, если я влюбился, папа?

Отец подвисает на несколько секунд. Хмурится. Смотрит на меня как на привидение.

— Влюбился? — переспрашивает, сдвинув брови к переносице.

— Да. Я не могу влюбиться? — прищуриваюсь и складываю руки на груди.

Папа как-то странно качает головой, поджимает губы и, чуть выпучив глаза, спрашивает:

— Стесняюсь спросить, а она в тебя?

Отворачиваюсь неосознанно. Плевать уже, вру — не вру, но то, что ответ на вопрос отца отрицательный, он, естественно, просекает.

— Ты у меня анализировать умеешь вообще? — тяжело вздыхает. — Не смей терроризировать девчонку. Знаю я твои методы. И «любовь» твою тоже знаю. Эта Есения за свою дочь башку тебе, идиоту, открутит. И правильно сделает, я скажу. Только попробуй мне еще…

— И что будет? — перебиваю его с улыбкой. Откровенно глумлюсь.

Отец выдыхает. Устало. С печалью в глазах. Я ее вижу. Не первый раз уже вижу, но раньше вот этот взгляд меня не трогал, а сейчас почему-то пробирает. Сглатываю, продолжая строить морду кирпичом, а-ля мне на все плевать.

— А ничего, сынок, не будет. Ничего и никогда тебе не будет. Не царское это дело — жить по-человечески, я понимаю. Пошли со мной.

Отец направляется в кабинет. Иду следом. Вижу, как он открывает сейф, достает оттуда брелок.

— Держи. На день рождения. Как ты и хотел. Хочешь, мы тебе ключи от дома отдадим и съедем с мамой? Бизнес я свой на тебя переписать пока не могу, но, как только восемнадцать стукнет, обязательно. Живи в свое удовольствие, сынок. Делай что хочешь. Для тебя же это главное? Творить вот всю эту дичь? Игры эти. Кайфовать по жизни. Так кайфуй. Зачем ты в школу вообще ходишь до сих пор? Тебе же не нравится. Забирай документы. Уходи. Лежи себе на пляже или вон в горах на доске своей катайся. Все для тебя.

Отец нервно выдвигает ящик из стола. Достает сигары. Замечаю, как у него пальцы подрагивают. Он морщится, хватает ртом воздух, а выглядит так, будто вот-вот рухнет на пол.

— Пап…

— Нормально все, Арсений, хорошо. Иди занимайся своими делами, — прижимает ладонь к области сердца.

— Ты нормально? Пап? — подхожу ближе.

— Нормально-нормально, — достает таблетки и глотает сразу две.

— Может, врача вызвать?

— За голову возьмись, сынок, лучше любого врача будет.

— Ты едешь? — заглядываю к Марату. Первый учебный день после каникул. Влад уже ждет в тачке.

— Мне в другую сторону.

— Не понял, — подпираю стену плечом.

— Я перевожусь. Сегодня документы нужно отвезти.

— В смысле ты переводишься? Куда?

— Тебе там не понравится, — Марат улыбается, чуть отъезжая в кресле от стола.

— Я не спрашиваю, понравится мне или нет, я спрашиваю, куда!

— Какие мы грозные, — Маратик продолжает лыбиться. — В обычную школу.

— Не понял…

— В школу, где учится Тая.

— Ты прикалываешься?

Хочется заржать в голос, но я этого не делаю. По интонациям брата, да и по тому, как он себя ведет, понимаю одно — он не шутит. Все, блин, серьезно.

— То есть ты меня кидаешь?

— Ты всегда можешь двинуть за мной следом, Арс. Но оно тебе не надо. Я в этом уверен.

— Только вот за меня не нужно решать. И ты хочешь сказать, что отец одобрил? — задвигаю уже более расслабленно. Уверен, что не одобрил. Так что Марат повозбухает, а потом смирится с тем, что останется там, где он есть сейчас.

После нашего с отцом разговора пять дней назад ему все же пришлось вызвать скорую. Мой мир в тот момент перевернулся. Стало страшно. Врачи сказали, что ничего серьезного, просто перенервничал, рекомендовали покой…

— Я поговорил с мамой, все ей объяснил, и она меня поддержала.

— Что?

— То, Арс. Я принял решение. Меня оно устраивает. Я не должен всю жизнь быть где-то у тебя под боком.

— То есть теперь это так, по-твоему, выглядит?

— Это никак не выглядит. Я просто хочу делать то, что я хочу, а не следовать везде за тобой тенью.

— Тенью?

Взрываюсь. Хочу его придушить, но сил хватает лишь на то, чтобы махнуть рукой и вылететь за дверь. Сбегаю по ступеням на первый этаж, пролетаю через анфиладу комнат и широким быстрым шагом иду к тачке.

— У тебя снова лето? — подкалывает Влад, увидев меня без куртки. На мне только школьная форма.

— Ага. Поехали уже, нет настроения болтать, — огрызаюсь и отворачиваюсь к окошку.

Мы молчим всю дорогу, это радует. В школе заворачиваю в спортивный корпус, первым уроком стоит физра. Это радует, потому что можно выключить мозги и лупить по этому долбаному мячу как по груше. В итоге команда соперников по волейболу проигрывает почти всухую.

Отхожу в сторону, чтобы попить. Пока опустошаю пластиковый стаканчик, неосознанно выхватываю взглядом Панкратову. Она отнекивается от игры, на что физрук размахивает руками и возмущается.

Выбрасываю стакан в урну и топлю туда. Встаю у Майи за спиной.

— Че вы до нее докопались? — с ходу залетаю в конфликт. Настроение как раз соответствующее.

— Мейхер, я у тебя разве что-то спрашивал?

— Эт я у вас спрашиваю. Чего ты к ней пристал? — перехожу на «ты». Физрук краснеет от злости.

— Повтори-ка.

Подхожу ближе. Произношу тихо, почти по слогам, почти у него над ухом:

— Как ты думаешь, какой будет реакция мужа Марты, когда он узнает, что вы с ней спите? Прямо здесь. В школе. Она, кстати, громко стонет, — расплываюсь в улыбке. — А как отреагирует Орлов? Он же так не любит скандалы…

Физрук сглатывает. Бросает сердитый взгляд на Панкратову, а вот меня словно не замечает больше.

— Ладно. Сиди, — отмахивается от нее и чешет в свой кабинет, примыкающий к залу.

Оба наблюдаем, как он скрывается за дверью.

— Что ты ему сказал? — бормочет Панкратова.

— О том, что он спит с Мартой и я это знаю.

— Что? Ты сошел с ума? Это подло!

— Мне плевать.

Разворачиваюсь и направляюсь в раздевалку. Майя заскакивает следом.

— Так нельзя, Арсений. Это… — останавливается у двери в душевые. — Это…

— Что? — припечатываю ее взглядом.

— Некрасиво.

— Ты глухая? Я же сказал, мне плевать.

Майя переминается с ноги на ногу. У нее глаза бегают. Выглядит встревоженной. Ну естественно, кто-то снова посягнул на святое. На эту ее долбаную справедливость.

— У тебя что-то случилось? — спрашивает и делает ко мне шаг. Замирает сантиметрах в двадцати.

— Тебе-то что? Со своими заморочками разбирайся.

— Ага, — вздыхает. — Ты уже мне помог… Разобраться. Маме моей все сказал, прямо в самолете. Я же тебе по секрету рассказала.

— Значит, я не умею их хранить.

— Значит, не умеешь, — вздыхает. — Мы с родителями, кстати, поговорили, бабушка соврала. Ты был прав.

— Я рад, — кривлю губы в подобии улыбки. — Все? Я могу пойти в душ?

— Можешь.

Майя разворачивается и быстрыми шагами улепетывает прочь.

Следующие два урока нахожусь в прострации. Марат реально решил свалить. Без меня. Даже не рассказал. Не поделился. Бежит, как крыса.

Надавливаю пальцами на виски.

Бесит. Как же все это бесит.

Когда поворачиваю голову, чувствую взгляд. Это Панкратова пялится. Как удобно, сначала на фиг посылает, теперь пялится. Ну да, меня же, по ее мнению, сегодня, наверное, пожалеть нужно. Она явно уже сделала выводы о том, почему я такой бешеный.

На большой перемене отсаживаюсь от всех за пустой стол.

Пономарева совершает попытку присесть рядом, но ей хватает взгляда, чтобы не рисковать. Ковыряюсь вилкой в тарелке уже минут десять, так ничего и не попробовав. Еда в горло не лезет.

— Слушай.

Голос Панкратовой за моей спиной вынуждает вздрогнуть.

— Чего тебе?

Майя недовольно поджимает губы и, обогнув меня, садится напротив.

— Что с Маратом? У него телефон выключен, в школе его нет… С ним все в порядке? — переходит на шепот.

— Ага, лучше всех.

— Хорошо. Спасибо, что ответил.

Наблюдаю за тем, как она поднимается со стула, снова берет в руки свой поднос и собирается уйти. Буквально несколько секунд ей для этого потребуется.

— Он перевелся в ту школу, где учится эта его Тая, — произношу неохотно, но в глубине души просто цепляюсь за последнюю ниточку. Не хочу, чтобы она уходила.

— Правда? — Майя оживает, возвращает поднос на стол, а себя на стул. — Ничего себе. Вот это он дает, — улыбается, распахнув глаза шире. — Я в шоке. Это прикольно. Очень.

— Ага, уписаться от радости можно. Че там с твоей бабкой? Выставили ее?

— Нет, но папа провел с ней воспитательную беседу, ну и сказал все ее слова делить на миллион.

— Ммм. Очень эффективно, — закатываю глаза.

— Увидим, — Майя пожимает плечами и вонзает вилку в пирожное. У нее на подносе только чай и какой-то десерт. — Слушай, ты извини, что я на тебя все так свалила и мама к вам домой поехала… Тебе влетело, наверное, да? Я не хотела, просто… Извини, в общем.

— Я же уже говорил, что мне ровно, а родителям пофиг.

— Да, говорил, но мало ли…

— Опоздала ты с извинениями. Почти на неделю. Держать меня в ЧС тоже входит в этот комплекс раскаяния?

— Где хочу, там и держу.

— Я так и понял. А вообще, если правда хочешь извиниться, пошли в кино.

— В кино?

— Ага. Сегодня. После школы.

Майя скребет ногтем по столу, рассматривая свой двигающийся палец, а потом кивает.

— Ладно. Но без рук. И без губ.

— Окей. Если сама не попросишь.

— Облезешь, Сенечка. Облезешь!

Переминаюсь с ноги на ногу и как минимум десятый раз за последние двадцать минут проверяю время. Я приехал вовремя, теперь стою на улице недалеко от кинотеатра, где мы с Панкратовой договорились встретиться. Один, как полный дебил.

Наш киносеанс по обоюдному согласию был перенесен на семь вечера. Но идея, естественно, была не моя, Майе вдруг показалось, что после уроков нам просто жизненно важно закинуть домой школьные шмотки.

Подозрений, что Майя вообще не придет, с каждой последующей секундой становится только больше. Позвонить или написать ей я не могу, потому что по-прежнему валяюсь у нее в ЧС. Остается надеяться только на ее сознательность и на то, что эта девчонка умеет держать слово.

Хорошо, что идею с цветами, которую как бы между делом закинул Влад, я отмел. Иначе бы стоял тут как полнейший кретин. Один с веником в обнимку.

Кручу башкой по сторонам. Майи по-прежнему нигде не видно. Вытаскиваю телефон и сажусь на лавку неподалеку. Еще десять минут, и свалю. Я ей не собачка, чтобы покорно ждать. Ни за что. Отпинываю от себя валяющийся под лавкой камень, прокручивая в голове весь день. Злость на Марата по-прежнему никуда не делась. Я вымещал ее на каждом сегодня. Учителя, одноклассники, предки. Все. Кроме самого Марата и… Майи.

Даже сейчас, когда эта коза откровенно меня игнорирует, продолжаю ее, именно, покорно ждать. Из-за гребаного спора? Дался мне этот спор вообще. Резко поднимаюсь на ноги, но меня мгновенно прибивает обратно.

Шлейф знакомых духов тянется по ветру, опережая свою хозяйку. Поднимаю голову, Панкратова топает прямо сюда. Ей осталась всего пара шагов.

— Привет, — взмахивает рукой. — Прости, мы в пробку с мамой попали. Небольшую.

— Могла предупредить, — выпрямляюсь. Рассматриваю ее. Майя выглядит как в тот день, когда пришла вызволять меня из спортзала. Вся такая зефирная. Белое пальто, практически в тон замшевым казакам, и бледно-розовое платье длиной выше колен.

— Я тебе написала.

— Да?

Я залип. Подтормаживаю конкретно, поэтому, когда снимаю телефон с блокировки, чуть не роняю его на землю. Крепче сжимаю его в руке, проверяю мессенджер.

Возьми себя в руки, долбаный ты придурок!

— И где? — поднимаю на нее взгляд.

Майя что-то говорит. Понимаю это только потому, что у нее шевелятся губы.

Мысль о том, насколько она красивая, въедается в подкорку. В остальном я ослеп, оглох и полностью лишился ориентира.

— …видишь? — склоняется над моим телефоном.

Ее волосы пахнут все тем же шампунем. Запах идентичен тому, что был в лифте отеля. Сглатываю, непроизвольно сжимая пальцы свободной руки в кулак, чтобы не коснуться ее головы.

Моргаю. Сосредотачиваюсь на экране.

Пока я тупил, Майя открыла сообщения. Самые обычные. Не в мессенджере или соцсетке.

— Смс? Кто вообще сейчас шлет эсэмэски? — спрашиваю, стараясь больше не смотреть на нее. Я вообще теперь сомневаюсь в правильности своего предложения. Не стоило ее звать. По крайней мере, когда я это делал, понятия не имел, что опять настолько переклинит. А меня клинит. Мозг сворачивает. Намеренно фокусируюсь на аллее чуть правее нас.

— Но я предупредила, — повторяет упрямо.

— Ага. Пошли. Успеем на сеанс в девятнадцать тридцать, — произношу, игнорируя свое адское желание снова на нее посмотреть или же дотронуться.

Без рук и без губ. Я прекрасно это помню.

— Идем.

Панкратова улыбается. Я не вижу, но слышу эту долбаную улыбку у нее в голосе, а когда она нагло хватает меня под руку, нервная система начинает жестко сбоить. Уже на автомате стискиваю зубы, продолжая шагать вперед. Каждый мускул в теле напрягается до состояния, когда его вот-вот сведет.

— А на какой фильм идем? — спрашивает Майя, преодолев ступени кинотеатра.

— Ты выбираешь. Хотя, — выхватываю глазами афишу с ужастиком. Замечаю, как Майя прослеживает мой взгляд.

— Ни за что!

— Боишься? — ухмыляюсь и, сделав над собой усилие, смотрю в ее теплые глаза. Ведет моментально и капитально.

— Я? Я ничего не боюсь, — кривит губы, — покупай билеты!

Все время, что я стою у автомата для покупки билетов, кошусь на Майю. Она специально так оделась? Это какой-то знак? Платье, помада на губах, укладка…

Вряд ли, конечно, она всегда выглядит хорошо. Тупо думать, что к встрече со мной Панкратова готовилась.

На самом деле я еще после школы арендовал весь ВИП-зал на три часа. Какого черта стою у этих автоматов, понятия не имею. Но думаю, чтобы выдохнуть. Прийти в себя наконец-то.

— Пошли, — тяну Майю за собой, как только возвращаюсь к ней. Мы спускаемся в зал в сопровождении сотрудницы кинотеатра.

— Арс, а где наши места?

— Где хочешь.

— В смысле? — осматривается. — Ты выкупил зал?

— Не люблю лишних людей, — сажусь по центру. — Девушка, меню нам можно?

— Конечно.

Майя наблюдает за тем, как брюнетка в красной жилетке скрывается за дверью, и, выпустив шумный вздох, присаживается в кресло рядом со мной.

— Можно было не выпендриваться, — снимает пальто, бросая его на кресло в соседнем ряду.

— Ты пришла смотреть фильм в качестве извинения. Смотри, — произношу сухо, сосредотачиваясь на киноэкране, а сам от нервов все это время отбиваю ногой какую-то дурную чечетку.

Оказывается, оставаться с Майей один на один прикольно только в мыслях, в реальности же меня накрывает волнение.

Вида я, естественно, не подаю, но что, блин, с ней делать тут дальше, понятия не имею. Пришли смотреть кино — вот и смотрим…

Официант приносит меню, а двадцать минут спустя наш заказ. Майя, крепко сжав в руках стакан с молочным коктейлем, смотрит на экран. Иногда прищуривается.

Мне на фильм плевать. Я не слежу за сюжетом, не в курсе, в чем там суть и насколько это страшно… Я пялюсь на Майю все это время как больной, одержимый фанатик, смотрю на нее в любой удобный момент. Момент, когда она не видит.

— Ой!

В фильме кто-то резко выпрыгивает из-за угла. Майя вздрагивает и чуть не роняет стакан.

Глядим друг на друга.

— И совсем не страшно, — бормочет, а сама возвращает коктейль на стол и обнимает свои плечи.

— Я вижу.

Майя замирает. Наблюдает за действиями на экране. Взвизгивает, а потом хватает меня за руку.

Ее прикосновение равносильно удару тока. Меня подбрасывает прямо в кресле. Дыхание перехватывает. Сжимаю ее пальцы крепче, хватая воздух ртом, наблюдаю. Как Майя морщит нос, снова прищуривается и взвизгивает.

Смотрю на нее не отрываясь. Она это чувствует. Не сразу, но, когда поворачивается, спрашивает:

— Ты чего?

Мотаю башкой, мол, ничего, а Майя, как назло, облизывает губы, продолжая смотреть в мои глаза.

Подаюсь к ней ближе, совершенно неосознанно для самого себя. Просто проходит мгновение, и мы сидим лицом к лицу. Майя напрягается, пытается высвободить свои пальцы из моей руки, но я сжимаю их крепче.

— Арс…

— Хочу тебя поцеловать.

— Мы договаривались.

Она шепчет, а я игнорирую эти ее слова. Смотрю. Просто смотрю ей в глаза не отрываясь.

— Можно я тебя поцелую?

Майя размыкает губы. Вижу, как подрагивают ее ресницы, как учащается дыхание, а вспышки на экране то поглощают ее облик, то, наоборот, подсвечивают.

Когда Майя едва заметно кивает, земля из-под ног уходит.

Она кивает, и весь этот чертов мир рушится. Вся моя жизнь рушится. Сейчас.