Черта: прогулка по грани

12

Вадома не могла сосредоточиться. Она смотрела на карты и ничего — совсем ничего — не видела. Волны неприязни и недоверия исходящие от блондинки, словно электромагнитное излучение от телевышки, перекрывали собой все остальное, вызывая рябь в восприятии цыганки.

"Надо было выгнать", — в раздражении подумала девушка, серьезно относящаяся к своей работе. Она никогда не привирала и ничего не выдумывала. Всегда говорила только то, что открывали ей карты, даже если увиденное могло не понравиться гадающему.

Вадома давно решила для себя, что правда — самый лучший друг, и если с ней поссориться, то вся жизнь пойдет под откос: карты перестанут "говорить", глаза видеть, а душа чувствовать.

Постоянно встречаясь с нагромождением лжи, с которым приходится разбираться ее клиентам, Вадома отказывалась уподобляться им даже в такой малости, как трактовка расклада. В своей собственной жизни она могла не раскрываться до конца, но никогда — солгать в глаза другому человеку, никогда — сознательно пойти на заведомую ложь.

— Что? Что там? — дрожащим голосом поинтересовалась у нее посетительница, так как хозяйка салона уже несколько минут молча смотрела на открытую часть расклада.

Нечто похожее на язвительный смешок сорвалось с губ блондинки, сидящей рядом, и Вадома мысленно застонала: "Бесполезно". Она просто не сможет сконцентрироваться в такой компании, выход один — извиниться и отправить их домой или попробовать убедить. Вадома призадумалась на секунду. Она умела читать по руке, но делала это очень редко — крайне редко.

Хоть Надья и твердила постоянно — "ладонь продолжение тела, она расскажет тебе, все что нужно", — дочь предпочитала карты. С ними ей было проще, понятнее и не так дискомфортно, как при прямом контакте.

— Покажите свою ладонь? — решившись, девушка устремила взгляд на сомневающуюся.

Один из ее клиентов как-то сказал: "Я готов продать душу дьяволу, потому как это единственный способ уверовать в бога", и сейчас Вадома решила этого "дьявола" продемонстрировать, использовав в качестве джокера.

Но было и еще что-то в этой девушке, помимо скептицизма, что-то, что Вадома пока не могла разобрать. Будто нечто темное стояло за ней, нечто неизведанное, и оно требовало разгадки, заставляя цыганскую кровь бурлить от нетерпения.

— Зачем это? — опешившая от такого предложения Тамара, тут же спрятала руки за спину.

Ее взгляд отражал всю глубину неудовольствия, захлестнувшего девушку от подобного требования.

— Я сюда не гадать пришла! — отрезала Мара, прожигая цыганку грозным взглядом, недвусмысленно заявляющим — отвали.

— Я вам ничего не сделаю, — успокаивающе сказала гадалка, все также протягивая к Тамаре руку. — Только посмотрю. Если не захотите слушать, я говорить не стану. Просто ваше предвзятое отношение мне мешает.

— И не подумаю… — начала отнекиваться Тамара, но нарвалась на умоляющий взгляд Илларии и смолкла.

Ланка уже почти плакала. Ее глаза из-за неровного дрожащего освещения в комнате превратились в наполненные слезами озера, а губы подрагивали, как у обиженного подростка.

Мара вздохнула.

— Да что мне… — пробубнила девушка себе под нос, но фразу не закончила.

Брови Ланы сошлись домиком, зубы впились в нижнюю губу, она молитвенно сложила руки, заискивающе глядя на подругу, что само по себе зрелище не для слабонервных, а тихий всхлип добил Тамару окончательно.

— Хорошо, — сдалась Мара и сунула левую руку цыганке.

— А можно другую? — попросила гадалка с той же милой улыбкой на губах.

— Кхм…, - единственный вариант возмущения, который позволила себе Тамара, прежде чем сменить руки.

Перевернув кисть с тыльной стороны на внутреннюю, Вадома впилась любопытным взглядом в переплетение линий. Ей очень хотелось понять, что не так с этой посетительницей. Хотелось, но увиденное повергло девушку в шок.

Никогда, ни разу в своей практике, Вадома не встречалась с подобным бедламом. Нечто невообразимое творилось с ладонью девушки. Линии бессмысленно переплетались, непредсказуемо обрывались, словно кто-то пропустил их через блендер, превратив в изрубленную мешанину. Вадома даже зажмурилась, не доверяя собственным глазам.

"Такого быть не может", — убеждала себя девушка, но при повторном осмотре ничего не изменилось. Тот же хаос именуемый незаконченностью. Настоящее и будущее этой девушки было затертым, неясным и спутанным, как попавшая в лапы котенка пряжа.

— Другую! — отрывисто бросила хозяйка салона так, что Тамара подпрыгнула на пуфике.

— Чего…

— Мар, — хныкающий писк Илларии, прервал готовую сорваться с губ отповедь.

Тамара послала злой взгляд подруге, но руку протянула. Теперь она сидела, склонившись к столику, а Вадома, хмуря брови, пыталась прочитать ее судьбу. Безрезультатно!

Цыганка видела четко прошлое, частично настоящее, а будущее словно завесой тумана скрыли, и как туман оно клубилось и менялось на глазах.

— Это невозможно, — выдохнула Вадома, чем вызвала нервный смешок у Тамары. — Я сейчас! Быстро!

Девушка, выпустив руки Мары, резко вскочила на ноги. Широкая юбка пестрой пеленой закрутилась вокруг ее ног, смахнув несколько карт со стола, стоило Вадоме сорваться с места.

— Подождите минуту, — услышали посетительницы, когда гадалка, откинув портьеру, открыла внутреннюю дверь и скрылась за ней.

— Что за… — недоверчиво начала Иллария.

— Куда ты меня притащила?! — перебила подругу Тамара, свистящим шепотом, как только девушки остались наедине. — Это же очередная шарлатанка!

— Нет, нет. Ты не права, — затараторила Иллария, размахивая руками. — Мне ее Катька посоветовала. Она ей всю правду сказала.

— Какую правду! — взорвалась Мара. — Она даже врать нормально не умеет, не то что правду говорить!

— Тамарочка…

— Никаких, Тамарочка! Идем отсюда! — уже не сдерживаясь, в голос заявила Тамара. — Нечего здесь делать!

— Мар…

— Лан, ты дура совсем? — кипятилась девушка, возвышаясь над сидящей подругой. — Посмотри на нее, на это все… — широким жестом Тамара обвела комнату. — Сплошное надувательство! И только! Идем!

Мара стащила Илларию с пуфика и поволокла к выходу.

— Тамар… — хныкала Ланка, сопротивляясь. — Давай дождемся. У тебя там что-то интересное.

— Ничего интересного у меня нет, — отрезала девушка, предпочитая не думать о странностях последнего времени и прилагая усилия, чтобы вывести сопротивляющуюся подругу. — Обычная жизнь, простые заботы, не более.

— Но…

— Никаких "но"! Мы уходим!

— Простите. — Мелодичный голос вернувшейся хозяйки, заставил Мару замолчать. — Разрешите Надье взглянуть на вашу ладонь, — попросила Вадома, приведшая мать посмотреть на "чудо".

— Нет.

— Да, — Ланка дернула подругу обратно к столу. — Пожалуйста, — шепотом добавила она, когда Тамара попробовала отнять руку.

— Точно дура, — выдавила Мара, вновь идя на поводу у Илларии. — А я тем более.

Когда Надья получила руки Тамары в свое распоряжение, ее глаза недобро сверкнули, густые брови соединились в сплошную линию, а губы скривись от неудовольствия — так Вадома расшифровала мимику матери.

"Значит, тоже самое видит", — подумала девушка с некоторым удовольствием. Признаваться себе в некомпетентности не хотелось, да и не считала себя Вадома незнающей. Во всяком случае, таких проблем у нее никогда не возникало.

— Проклята! Уходи! Вон! — после минутного молчания прокаркала старуха, отскочив от Тамары, как от прокаженной.

— Дае! (Мама!)

— Что?

Оба возгласа сорвались одновременно: один — с губ Вадомы, другой — Тамары, но если в первом звучало осуждение, то второй сплошь пропитался злостью с примесью страха. Если дочь опешила от слов матери, то Мара вскипела окончательно.

— Да, вы чокнутые! — закричала девушка, потирая руки, словно их обдало леденящим холодом. — Спятившие идиотки! — Тамара, всегда воспитанная и культурная, даже за речью не следила, выбитая из колеи заявлением женщины. — Сами вы проклятые! И богом, и дьяволом, и вообще… — девушка задохнулась от возмущения. — Денег не получите!

Опрокинув ни в чем не повинный пуфик, Тамара рванула к двери, но вспомнив о Илларии, на полпути повернула обратно. Ухватив обмершую Ланку за пояс брюк, так как руки та заламывала, Мара поволокла Лану за собой. Сейчас ее даже протесты остановить не могли бы, настолько Тамара была на взводе. Благо подруга дар речи растеряла и не сопротивлялась, послушно семеня следом.

Рванув на себя железную дверь, девушка выпихнула Ланку на лестницу. Илларии пришлось ухватиться за перила, чтобы по инерции не скатиться кубарем вниз, а Мара, тем временем, развернулась к гадалкам.

— Вы реально сдвинутые, — заявила она женщинам. — И я сделаю все возможное, чтобы эту лавочку прикрыли! — предупредила возмущенная до глубины души девушка, погрозив пальцем для наглядности, прежде чем выскользнуть на улицу.

Как только дверь с негромким щелчком захлопнулась, Вадома скинула навалившееся на нее оцепенение.

— Что ты творишь, ма? — обвинила она Надью, все также гневно поджимающую губы. — Я не за этим тебя звала! — объяснила девушка, устремляясь к двери. — Не за этим!

— Стой!….. - голос старой цыганки дрожал, и дочь на мгновенье притормозила.

— Дае?!

— Пусть идут. Она идет, — вымолвила старуха. — Не место ей здесь.

— Мама! — гневно воскликнула Вадома. — Это работа! Нельзя так пугать клиентов! К нам ходить перестанут!

Выскочившая на улицу девушка, не слышала, как мать со слезами в голосе простонала: "Нам ее не спасти".

Закатав по локоть рукава, оставив "благословенную" сетку висеть на ближайшем дереве, Святослав подошел к одному из ульев.

"Если отец Гавриил может, и я смогу", — твердил про себя будущий инок, стараясь побороть терзающий его страх.

— Всемогущий Боже, да предвосхищает вдохновение Твоё дела наши… — шептали губы послушника, прося у Неба смелости, — … дабы всякое наше дело в Тебе начиналось и в Тебе совершалось…

На то, что руки трясутся, а сердце замирает к груди, рясофор старался внимания не обращать, так же как и на назойливое жужжание, что многие годы числилось среди его персональных кошмаров.

"Братья делают, и он сдюжит", — такую установку дал себе Святослав, подходя к затерявшейся в посадках пасеке.

Он даже взял за правило читать перед сном Житие послушника Иакова из Оптинского патерика, чтобы побороть одолевающий его ужас перед укусом. Опираясь на подвиг шестнадцатилетнего подвижника, он собирался изжить зерна боязни, поселившейся в его бессмертной душе.

Юный послушник никому не рассказывал о своей фобии, предпочитая бороться с ней собственными силами — молитвою и увещеванием. Молитва помогала, но только если Святослав находился вдалеке от жалящего кошмара, что терзал его по ночам и наяву, стоило послушнику увидеть летающего "убийцу".

Именно так — летающий убийца — будучи отроком, Святослав именовал пчел, ос и всех их крылатых собратьев. Однажды, в подростковом возрасте, Свят попал в больницу с отеком Квинке, после жалящего поцелуя собирающего пыльцу насекомого. Это маленькое приключение, укоренилось в памяти будущего монаха, как столп веры, и даже годы не смогли исцелить его. Та злополучная дача, на территорию которой они с пацанами забрались в поисках съедобных яблок, стала для нынешнего рясофора Ахиллесовой пятой, не дающей покоя и требующей исцеления.

Сняв крышку улья, Святослав уже приготовился опустить в него руку за гнездовой рамкой, но отец Гавриил опередил его.

— Рано тебе, брат. Пока рано, — примиряюще сказал монах, закрывая своим телом послушника от ринувшегося в небо пчелиного роя. — Успеешь еще. Будет время. Отдашь долги Господу.

Свят подавил вздох облегчения, за что почти мгновенно укорил себя.

"Грешен" — таковой была мысль рясофора, наблюдающего за старцем.

Как только они с Зоей вышли из театра, Корягин полез за сотовым. Это чудо техники на протяжении последних пятнадцати минут не переставая вибрировало в кармане, вызывая в Викторе раздражение. В кои-то веки он решил провести вечер наедине с женой, а все равно покоя нет. "Впору хоть избавляйся от всех этих технологий", — думал Семеныч, вытаскивая из кармана телефон.

Десять пропущенных вызовов — проинформировал Виктора мобильник.

— А то я сам не знаю, — зло буркнул Корягин, нажимая просмотр.

— Что? — поинтересовалась, стоящая рядом с мужем Зоя, не расслышавшая его негромкое сетование.

— На работе что-то. Макаренко названивает, — ответил Семеныч, послав жене извиняющуюся улыбку. — Я мигом.

— Да, конечно.

Зоя Андреевна одобряюще похлопала мужчину по плечу, взглядом говоря, что все понимает. Она уже давно не ревновала мужа к его детищу, прекрасно зная, что "Пандеум" единственная и неизменная любовница ее благоверного, проникшая в кровь и сердце Корягина настолько, что никакими химикатами не вытравишь.

— Я тут буду, — просто сказала женщина, указав на скамью в холе.

— Спасибо, — беззвучно поблагодарил жену Семеныч, уже держа трубку возле уха.