Черта: прогулка по грани

35

Девяносто. Сто. Сто десять… двадцать… тридцать…

Стрелка спидометра неуклонно ползла вверх, но Руслан не чувствовал скорости, не замечал встречных машин и проносящихся мимо деревьев. Вцепившись в руль мертвой хваткой, он стремился убраться подальше от монастыря, Тамары и всего, что было между ними. Стремился, но не мог.

Сцена, увиденная им в комнате, стояла перед глазами — такая яркая и четкая, будто он до сих пор смотрел на нее.

Полуобнаженная девушка, выгнувшаяся под руками мужчины. Его девушка под руками другого мужчины!

Томно прикрытые глаза. Припухшие от поцелуев губы.

Как же это больно!

Руслан не знал, что так бывает. Не представлял себе подобной боли. Она, как клещ, вцепилась в него, прогрызла в груди огромную зияющую дыру. В том месте, где раньше билось сердце.

Он думал, что самое страшное уже пережил — потерю родителей, а оказалось нет. Оказалось, что боль бывает разной, не по глубине, но по содержанию. Сейчас она была раздирающей на части. Умертвляющей душу.

Все произошло так быстро. В одно мгновенье. Еще секунду назад он был счастлив от признания собственных чувств, гордился собой, что оказался способен полюбить, а затем…

Говорят, человек любит сердцем, а его — разбилось. Разлетелось на части, столь мелкие, что собрать их не сможет даже ювелир. Никто не сможет.

На мгновенье, прикрыв глаза, Руслан вздохнул.

Вадома не смотрела на дорогу. Не могла себя заставить. При взгляде на стремительно пролетающий перед глазами асфальт, девушке начинало казаться, что она сидит в кабине реактивного самолета, который несется по взлетной полосе. Все бы ничего, вот только пилота нет за штурвалом, а сама она не имеет ни малейшего представления, как управлять этой штукой.

Именно поэтому взгляд девушки сфокусировался на мужских руках и не отрывался от них ни на мгновение. Побелевшие пальцы, сжимающие рулевое колесо с такой силой, будто собираются раздавить его, рвали девичье сердце на части.

Вадома, как свою, ощущала боль названного брата. Чувствовала, но помочь была не в силах.

Она не знала, что нужно делать в подобных случаях. О чем говорить и как молчать? Ей самой не приходилось сталкиваться с изменой. Переживать ее, а потому выходило, что опыта недоставало даже для того, чтобы стать полноценной "жилеткой" и в нужный момент правильно подставить плечо.

Да и не думала она, что Руслан примет ее сочувствие и сострадание. Не нужны они ему. Ни сейчас, ни потом.

Зная брата, она могла предположить, что и как будет дальше. Он замкнется в себе, плотно закрыв дверь собственной скорлупы. Так уже было, после смерти родителей. Внешне спокойный и уверенный, а внутри — измученный и разбитый, но никому не показывающий терзающих его переживаний.

Надаров не привык делиться чувствами. Был скуп на их проявление. И от этого становилось еще страшнее. Во много раз страшнее.

Его признание в гостиничной комнате, ошеломило ее. Пусть неприятно из-за того, что питаемые мужчиной чувства были направлены на ту, за жизнь которой Вадома боялась, но в глубине души она обрадовалась, что Руслан, наконец-то, вообще созрел для них.

В любой другой ситуации она бы прыгала от радости, что брат нашел свою половинку. Нашел и собирается удержать рядом с собой, а не просто поиграть и пойти дальше.

Он всегда так поступал, боясь привязанности и боли от возможной потери. Во всяком случае, она так считала. Сам он никогда об этом не говорил.

Теперь же… Теперь Вадома вообще не знала, что будет.

Пойдя за ним — там, в гостинице — она видела его лицо. Лицо мертвеца.

Из брата словно дух вырвали. Вырвали и безжалостно растоптали. Лишили сути.

Он ничего не сказал. Просто взял ее за руку и повел обратно. Быстро. Стремительно. Убегая.

Взял их вещи и потащил на улицу. Все также молча. Не останавливаясь и не оглядываясь.

Даже когда Тамара бежала за ним, звала, он не обернулся. Дрогнул, но продолжал идти — сосредоточенный, внешне лишенный эмоций.

Вадома боялась представить ту бурю, что сейчас разрушала его. Боялась ощутить ее сокрушающую мощь.

Горький выдох Руслана отвлек девушку от грустных мыслей. Инстинктивно она взглянула на его лицо. Застывшее, с закрытыми глазами и побелевшими губами. Таким он станет преследовать ее в кошмарах, когда, напичканная снотворным, она будет проваливаться в сон на больничной койке.

Но это потом.

А сейчас, свист тормозов, удар и перевернувшийся мир.

Их автомобиль вылетел на встречку, и идущая по ней фура приняла удар на себя.

Жить не хотелось. В основном из-за осознания собственной глупости.

Зачем все это было? Для чего? Тамара всю ночь задавалась этими вопросами. Задавалась сквозь слезы и икоту. Боль и страх, что ничего уже нельзя изменить.

Девушка не понимала себя, собственных поступков. Не могла разобраться, чем именно руководствовалась, когда подпускала к себе Березина. И от этого становилось страшно.

Эта самая длинная, практически бесконечная ночь в ее жизни, ознаменовалась истерическими метаниями разума в попытке найти несуществующие ответы на вопросы, которые стоили ей столь многого — самой себя.

Это было ночью, но сейчас утро, и пора заниматься тем, для чего она приехала в Воробьевку — решать проблемы Макаренко. Тамара убеждала себя в этом, но подобная уверенность давалась ей с трудом. Хотелось залезть обратно под одеяло и окунуться в атмосферу жалости к себе.

Посмотрев в зеркало, девушка поправила юбку и вздохнула. Красавица — не то слово. После многочасового рыдания глаза покраснели и припухли, лицо приобрело зеленоватый оттенок, который не скрывала даже косметика.

"Идем людей пугать", — сказала она собственному отражению прежде, чем отвернуться и, подхватив сумочку, покинуть временное прибежище.

Носа казать на улицу не хотелось, но выбора не было. Работа есть работа, и возложенные на нее обязанности никто не отменял.

Уже возле ворот Введенского Тамара встретила Березина. Сказать, что встреча ее не обрадовала, ничего не сказать. Девушке хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этих глаз — свидетелей ее позора и унижения.

Неимоверным усилием воли взяв себя в руки и приклеив на лицо маску безразличия, Мара поздоровалась. Делать вид, что ничего не произошло, было тяжело, но необходимо. Благо Игорь решил придерживаться схожей линии поведения, что несколько облегчало задачу.

Мужчина предложил составить ей компанию, узнав, что Тамара идет к отцу Михаилу, и девушка согласилась. По большей части из-за того, что не нашла достойного повода для отказа. Просто "не хочу" прозвучало бы, по меньшей мере, глупо.

Разговор с настоятелем монастыря был недолгий, но плодотворный. Отец Михаил оказался столь же заинтересован в разоблачении тайны загадочной иконы, как и Макаренко, так что без каких-либо проволочек согласился отдать ее реставраторам "Пандеума" для изучения.

У Тамары камень с плеч свалился. Теперь она была вольна заняться собственной жизнью. Девушка хотела найти Руслана и поговорить.

Святослав вместе с другими послушниками и членами монастырской братии приводил в порядок территорию у внешних стен Введенского. Сегодня рясофор был счастлив, как никогда ранее. На душе было легко и спокойно.

С каждым часом уверенность в собственном выборе крепла в нем, рождая умиротворение и отгоняя прочь остатки сомнений. Спокойствие духа и вера — это все в чем молодой человек нуждался для того, чтобы провести отведенное ему на земле время с пользой для других.

Некоторое время назад Святослав видел девушку, что так взволновала его совсем недавно, и ничего не почувствовал. Жаркие порывы плоти не смутили его разум, не родили стремления к мирскому бытию, и потому будущий инок улыбался безмятежной улыбкой праведника.

"Все так, как и должно быть" — говорил он себе, прилагая усилия к благословенному труду. Так, как он всегда хотел.

За своим занятием Святослав практически не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Он полностью выкладывался, чтобы выполнять работу с должным усердием и умственной молитвой, поэтому, когда громкий хлопок разорвал воздух, послушник вздрогнул и, выронив грабли, стал озираться по сторонам.

На то, чтобы понять и оценить происходящее, хватило нескольких секунд. Не раздумывая, Святослав бросился к рыжеволосой девушке, которая, застыв, с ужасом смотрела на корчащегося на земле мужчину. В одно мгновение он оказался у ворот, чтобы принять то, что предназначалось не ему.

Дальше не было ничего.