Что предназначено тебе… Книга вторая

1

Страна, куда Доминико привёз Стефано, была краем бескрайних расстояний и резко меняющегося ландшафта. На востоке тянулись горные массивы Катена ди Вулкани и Сьерра-Неви, на западе — скалистая цепь Креста ди Роцца, отделявший просторную зеленую долину посреди гор от берега залива. На севере, как и на юге, скалы Креста ди Роцца сливались, отрезая плато Ларго, где расположилась вилла Таскони, от остального материка. На востоке от виллы к облакам возносились пики Сьерра-Неви, напоминавшие Стефано огромные сахарные головы из гранита. Кое-где скалы уступали место широким плоскогорьям без признаков жизни. Эти угрюмые территории не могли похвастаться ни плодородной почвой, ни быстрыми ручьями, и переселенцы избегали их. Севернее же её располагалась полоса земли около двухсот пятидесяти миль между заливом Голфо ди Онде Гриджи и Сьерра-Неви. Мир этот был переполнен тем, чего Стефано не видел раньше никогда. Здесь смотрели в небо каменистые вершины, одетые пелеринами нетающих снегов, бескрайние луга, пестреющие дикими цветами; волшебные озёра, в водах которых отражались корабельные сосны, стоящие по берегам, и такие высокие деревья, каких он не видел никогда — Доминико сказал, что они называются секвойи; тесные расщелины, бегущие вдоль скал, и покрытые лесами долины. Пологие холмы, леса самых крупных и самых старых деревьев из тех, что Стефано видел когда-нибудь. Жаркие пустыни, усеянные кактусами, и отвесные склоны, с которых реки водопадами падали в бурные ледяные воды Голфо ди Онде Гриджи. Пляжи золотого песка, тихие реки с прозрачными водами и бурные потоки, в которых поблёскивали золотыми чешуйками загадочные мшистые камни. И всё это великолепие там, за стеклянной стеной, оставалось для него неприступным и неприкосновенным, потому что Стефано не мог покинуть дом.

Этот нелепый и несвоевременный поцелуй только подлил масла в огонь.

Больше Таскони не приближался к нему и своих угроз («Или всё-таки обещаний?» — с лёгким расстройством думал Стефано) не выполнял.

Он целыми днями сидел у себя в кабинете или в спальне, вполголоса разговаривая с кем-то — видимо, раздавал указания своим людям на станции. Стефано не пытался подходить к нему в такие часы — в первую очередь потому, что не хотел касаться того, чем занимался Доминико в рабочее время. Услышать какие-либо приказы о том, чтобы убить кого-то или что-то ещё в этом духе, означало бы принять на себя ответственность за то, что он не делает ничего. А мысли о собственной беспомощности и так как никогда терзали его.

Стефано по-прежнему ощущал, что Доминико — преступник, и по всей разумной логике он, как полицейский, должен сделать всё, чтобы усадить того в тюрьму.

«А кто сделал что-то, чтобы вытащить из тюрьмы тебя? — тут же всплывал в его голове вопрос. — Кто засадил убийц Джессики или убийц Габино?» «Никто», — тут же приходил ответ. Никому, кроме него самого, не была нужна эта месть, а он — после трёх месяцев в камере предварительного заключения — уже сам не знал, чего хотел.

Доминико не вызывал ненависти — только чувство долга тревожаще шевелило хвостом у него в груди. Но усталость была сильней, и по большому счёту на любые моральные принципы в эти дни Стефано было наплевать.

Он сам много спал, восстанавливая силы после заключения. Раз в три дня его посещал врач — уже не тот, что проводил осмотр в звездолёте, а более молодой. Никаких комментариев состоянию Стефано он не давал — только выписывал один рецепт за другим — через копирку, отдавая одну копию Доминико, а другую — суровому аборигену, который охранял Стефано чаще всего.

В остальное время Стефано сходил с ума от скуки. Из дома Доминико его по-прежнему не выпускал, к себе не вызывал. В доме же развлечений было немного — несколько книг на каноническом итальянском, который Стефано настолько резал глаз, что было практически невозможно читать, и телевизор, который принимал два канала — новостной и канал «Спорт». Последний его немного развлекал в первые дни, но уже к концу недели от бесконечных повторов бейсбольных матчей у Стефано рябило в глазах.

В конце второй недели он выучил всю охрану по именам. Аборигена звали Густав, и он, судя по обрывкам разговоров, которые успел уловить Стефано, работал у Доминико уже десятый год.

Второго из охранников, который почти всегда стоял у входа в комнату, где находился в тот момент Доминико, звали Джанни, и он был чистокровным корсиканцем.

Ни тот, ни другой заводить со Стефано дружбу или хоть какое-то её подобие не спешили. Оба походили на каменных истуканов, и это, пожалуй, больше всего отличало их от остальной прислуги в доме.

Остальные сопровождавшие Доминико, если не считать двоих его приближённых, которые почти сразу же покинули виллу — Мариано и Лоренцо — были весьма говорливы и большую часть времени проводили за азартными играми в выделенных для них подсобках. Туда Стефано ход тоже был закрыт.

Прислуга — кухарка и две горничных — тоже любила поболтать, но их навязчивое внимание только раздражало Стефано, мгновенно возвращая его к мыслям о Джессике, которых он как мог старался избежать.

В итоге всё время, когда он не был занят сном или не говорил с врачом, Стефано просто шатался по дому, разглядывал стоявшие на полках немногочисленные статуэтки — лишних предметов в доме вообще было немного, и самое значительное место среди них занимал стенд с наградами, на каждой из которых читалось имя «Пьетро Таскони». Комната на третьем этаже всегда была закрыта, на втором, кроме них с Доминико, тоже не было никого, так что кому предназначалась третья спальня — Стефано не знал.

В конце концов скука настолько измотала его, что он стал уже мечтать о том, чтобы Доминико позвал его к себе или хоть как-нибудь выразил свой интерес. Всё в доме носило незримый след прикосновения его рук — и не имея другой пищи для ума, Стефано стал пытаться вычислить что-нибудь о характере корсиканца по тем предметам, которые окружали его.

Доминико, однако, оставался загадкой, как Стефано ни силился её разгадать. А то, что корсиканец занимает его мысли чуть больше, чем целиком, через некоторое время он стал замечать и сам.

Как-то после полудня — обедали они с Доминико тоже порознь: каждому еду приносили туда, где он находился в этот момент — Стефано хотел было спуститься на самую нижнюю из террас, но остановился, заметив, что комната в спальню Доминико приоткрыта, и оттуда, как и практически всегда, слышатся голоса. Охранника, вопреки обыкновению, не было.

Он поколебался секунду, но любопытство довольно быстро взяло над сознательностью верх, и Стефано, прислонившись к стене, стал слушать, о чём идёт разговор.

— Нет, нет и нет, Горацио. Я уже сказал — с Аргайлами мы не будем торговать.

— На сегодняшний день это один из самых больших скупщиков…

— Мне всё равно. Я всё уже сказал.

— Дон Таскони, мы не можем так ограничивать себя. Корсика мало заинтересована в перелётах по Ветрам сейчас. Плациус идёт не очень хорошо.

— Мы давно уже решили этот вопрос. Ты знаешь, как обработать его, чтобы он шёл хорошо.

Невидимый Горацио испустил вздох.

— В том-то и проблема, капо. Пудра теряет спрос. После того, как были открыты двадцать миров, в казино снова появился опиум… Какой-то новый сорт.

— И вы не можете решить этот вопрос? — поинтересовался Доминико, и в голосе его мелькнула злость.

— Как?! Мы же не можем уничтожить всех поставщиков. В Манахате всё останется по-прежнему, но нас — и вас тоже — интересует не только она, разве не так?

Доминико некоторое время молчал.

— Раскрутите его. Вы что, только и умеете, что убивать?

— Что вы предлагаете?

— Не знаю… может, какой-нибудь известный музыкант? Устройте ему передоз?..

Теперь Горацио не отвечал.

— Мы поищем подходящего кандидата, — сказал наконец он и, судя по звуку гудков, нажал отбой.

Стефано стоял ещё несколько секунд, пропитывая сознание тем, что услышал только что. Таскони было даже немного жаль — он был своего рода реликтом, и карьера его, похоже, достигла максимальной точки.

Стефано ругнулся вполголоса — жалеть мафиози за то, что у того плохо уходит наркота — это был уже перебор.

И тут же из комнаты раздалось насторожённое:

— Кто здесь?

Если Стефано и колебался, то не больше секунды. Он решительно шагнул внутрь и остановился в нескольких метрах от сидевшего на диване капо.

Всего таких диванчиков в его спальне было два — и между ними стоял накрытый прозрачной столешницей стол. Доминико как раз убирал с него ноутбук.

Стефано облизнул губы и сделал шаг вперёд.

Доминико смотрел на него равнодушно и выжидающе, и тогда Стефано произнёс:

— Ты ничего не хочешь от меня?

Доминико поднял бровь.

— Что я должен хотеть?

— Брось, Таскони. Зачем ты меня сюда приволок, если я совсем не интересую тебя?

Таскони не ответил ничего. Стефано заметил, что он подстригся, и хотя не растерял прежний лоск, но стал выглядеть немного проще — и, пожалуй, старше на несколько лет. Он был небрит — но абсолютно точно не от того, что не следил за собой, а просто потому что так хотел. Даже здесь, на глухой земле, где почти что не было людей, на нём был чёрный костюм, рубашка и галстук — и эта сбруя внезапно разозлила Стефано, он сам не знал почему.

— Может, прикажешь, чтобы я тебе отсосал? — спросил наконец он.

Доминико сильнее изогнул бровь, и на губах его заиграла усмешка.

— А ты бы этого хотел?

Стефано скрипнул зубами и промолчал.

— Иди сюда, — подумав, сказал Доминико, — сядь напротив меня.

Стефано подошёл и сел на противоположный диван.

— Ещё ближе, — жёстче приказал Доминико, и по венам Стефано пробежал знакомый огонь.

Он поднялся и, обогнув стол, ненадолго остановился, пытаясь решить, чего конкретно от него хотят. Доминико не дождался — поймал его за руку и дёрнул на себя, так что Стефано пришлось опереться коленом на диван, чтобы не упасть. Теперь до него дошло.

Он поставил на диван другое колено — так что оказался сидящим над Доминико почти что верхом на нём.

Ладони Доминико скользнули по его бёдрам, вызывая к жизни новую волну огня.

Было странно. Стефано немного пошевелился, привыкая. Он никогда и ни с кем не оказывался лицом к лицу вот так. Так могла бы сидеть Джессика — если бы он разрешил ей, но не он сам.

Руки Доминико, помяв слегка его ягодицы, обтянутые джинсами, двинулись назад и забрались под футболку, которая была у Стефано на плечах. Пробежались кончиками пальцев по его спине, так что у Стефано потемнело в глазах.

— Что мне сделать? — глухо спросил он, подаваясь навстречу этим рукам и слегка покачивая бёдрами вперёд, так чтобы членом ощутить твёрдый бугор у Доминико в штанах.

— Что бы ты хотел? — так же глухо спросил корсиканец, продолжая поглаживать его. Глаза его потемнели, радужку почти целиком закрыли чёрные, как и его волосы, зрачки.

Стефано наклонился. Он отлично знал, чего хотел — продолжить тот поцелуй, который так и не достался ему до конца. Тогда, в прошлый раз, Таскони только лишь скользнул языком по его губам, оставив их гореть как свежий ожог.

Сейчас губы Таскони были так близко, что, казалось, можно было позволить себе всё — но он так и не смог.

Прочертил кончиком носа дорожку по покрытой щетиной щеке, вдохнул исходивший от Доминико сладостно-горький аромат и запечатлел пониже подбородка единственный лёгкий поцелуй.

Ему показалось, что по телу Доминико под ним пронеслась дрожь. Таскони закрыл глаза и откинулся немного назад, подставляя шею новым поцелуям. По горлу стремительно метнулся кадык.

Стефано, почувствовав себя немного уверенней, коснулся губами его кожи ещё раз.

Затем, поймав галстук, потянул его на себя, заставляя узел ослабнуть и, расстегнув воротничок, отвёл его чуть в сторону.

Руки Доминико продолжали гулять по его спине, но движения их стали медленней, зато пальцы теперь сжимали его сильней.

Стефано прошёлся ладонью по груди Доминико, собирая накрахмаленную рубашку в складочки, и накрыл ею бугор на штанах.

Доминико подкинул бёдра, стараясь усилить прикосновение и, поиграв с ним немножко, Стефано принялся расстёгивать молнию. Свободной рукой он подхватил затылок Доминико и принялся ласкать. Губы его исследовали небольшой участок кожи, оказавшийся доступным ему в вырезе раскрывшейся рубашки. Затем вернулись обратно наверх, к самому уху, и взялись за него.

Справившись с брюками Таскони, Стефано обнаружил, что его собственные уже были расстегнуты — руки Таскони покинули его спину и теперь старательно изучали обнаженный, чуть приподнятый над бёдрами Доминико, зад.

На секунду Стефано запаниковал — хотя мысль почувствовать Таскони внутри себя и обожгла его тело новой волной огня. Решив не дожидаться, когда Таскони перехватит инициативу, он стиснул в ладони оба члена, Доминико и свой, и принялся быстро двигать ладонью по стволам.

Таскони прогнулся ему навстречу и испустил глубокий вздох. Руки его снова оказались у Стефано на спине, притянули его к себе, так что Стефано грудью ощущал исходивший от его тела жар.

Он кончил первым, но продолжал двигать рукой, пока сперма Таскони на их животах не смешалась с его собственной, уже бывшей там.

Таскони же продолжал гладить его и прижимать к себе. Он тяжело дышал, и Стефано тоже не хотел его выпускать. Он напоследок мягко поцеловал краешек уха и прошептал:

— Ты держишь меня здесь как в тюрьме. Ты не это мне обещал.

Руки Таскони замерли и напряглись.

— Я обещал, что ты будешь меня развлекать, — жёстко сказал он.

— Так дай мне тебя развлекать.

Таскони в тот день не ответил ничего.