Что предназначено тебе… Книга вторая

4

— Мы жили в лагерях как солдаты в военное время. Одни — в палатках, другие — под прикрытием навесов листвы. Спали прямо на земле, закутавшись в одеяло, порой подложив под голову сапоги вместо подушки. Те, кто собирался провести в горах зиму, строили бревенчатый домик — самый простой. Пол в комнате земляной, окна без стёкол, зато в таком срубе был большой очаг — для тепла и приготовления еды. Вдоль стен располагались деревянные двухэтажные нары из грубо отёсанного дерева. Другие и вовсе жили в норах, вырытых в склоне горы, в хижинах из шкур и шалашах. В центре хижины стоял стол, обычно сколоченный из четырёх вбитых в землю колов и нескольких брёвен, положенных сверху. На полках можно было расставить посуду, провизию, сложить мешки с добычей. В углу хранили инструменты — ну и, конечно, ружьё.

Лагеря были временными. Исчерпав месторождение, собиратели отправлялись в другое место. Если лагерь задерживался достаточно долго, какой-нибудь торгаш открывал торговый пост. Иногда пансион, который одновременно работал как салун и бордель. Таким салуном часто становилась такая же точно палатка, в каких жили мы все.

Проснувшись до рассвета, ты натягивал отвратительную старую рубаху и рваные, испачканные глиной штаны. Весь утренний туалет состоял в том, чтобы почистить зубы и наспех ополоснуть в ручье лицо.

Остаток дня проходил на реке.

Всё это не имело значения. Главным было то, что начать было легко: купить осла, вьючное седло… взвалить сверху провиант: фунтов пятьдесят муки, лярд, фасоль, молотый кофе, соль… кофейник, сковородку, что ещё? Всё, что нам требовалось — пара грубых сапог, дешёвые штаны, фланелевая рубаха и мягкая шляпа от солнца. И, конечно, кольт. На пояс нож. Многие таскали ещё писание Ветров.

Большинство сопровождали друзья — и мы выходили в путь, толком не зная, куда планируем попасть. Поначалу в Манахату-Плэнет ехали отдельные собиратели. Затем стали складываться крупные компании. Впрочем, для большинства авантюристов богатство осталось миражом.

После месяцев, а то и лет поиска, большинство собирателей, растеряв здоровье и упав духом, покидали планету — но дальше пересадочной станции добраться не могли.

Поначалу добыча велась свободно, действовал простой закон: если между двумя собирателями возникал спор, конфликт разбирали другие обитатели лагеря, решение принималось большинством голосов.

В то время на приисках ещё преобладала честность: если у кого-то из собирателей не оказывалось денег, он мог попросить у первого встречного. Любой давал взаймы — и долг возвращался в условленное время.

А плациус можно было найти и собрать так легко, что некоторые собирали по нескольку сотен фунтов в день — а затем, рассчитывая, что удача будет улыбаться им всегда, тут же растрачивали деньги на выпивку, игры, покупку хороших лошадей.

Потом всё поменялось — кто-то загребал груды денег, другим не доставалось ничего. И это ещё полбеды.

На другой чаше весов обычно лежало здоровье — а то и жизнь. К изнурительной усталости прибавлялись холера, отнимавшая последние силы цинга, вызываемая скудной пищей, дизентерия, все виды лихорадки, пьянство, раны от пуль, стрел и ножей. Врачей толком не было. Зато те, что были, драли столько, что не снилось скрягам с Альбиона. Так я познакомился с Лоренцо.

На торговых постах можно было купить продукты, боеприпасы, инструменты, одежду, виски и табак, узнать новости — но цены были не лучше, чем у врачей.

Со временем в Манахате-Плэнет собралось такое количество людей, лишённых совести, что, отправляясь за покупками, приходилось брать небольшие весы.

Зато вечера… О книгах почти не вспоминали — если бы они и были в лагере, при такой стоимости свечей чтение стоило бы нам всего, что мы успевали собрать. Самые трезвые с наступлением темноты собирались у костра и проводили вечер за шутками, пением и болтовнёй. Песни напоминали многим о доме… Тем, разумеется, у кого он был. Одиночество приходило вместе с темнотой. Когда всё стихало, и тишину нарушало только уханье сов, крики диких гусей и вой волков. А субботними вечерами устраивали танцы — в нашем сугубо мужском кругу.

Доминико замолк.

Они лежали на отмели в прохладной воде протекавшей под домом реки.

Доминико смотрел в синее прозрачное небо над головой. Пальцы корсиканца перебирали волосы Стефано, порядком отросшие за месяцы, проведённые в тюрьме, а затем и здесь.

Стефано молчал. Ему было хорошо. Впервые не только за эти месяцы, но и за много, много лет.

Находиться рядом с Доминико, под его защитой и в его власти было хорошо. Не нужно думать ни о чём.

Конечно же, мелькали мысли о том, что будет, когда они возвратятся в мир людей — но Стефано прогонял её.

Он поднял руку, опустил её на шею Доминико и, притянув к себе, заставил погрузиться в долгий страстный поцелуй.

Доминико позволял ему почти всё. Трудно было представить, что недавно их разделяла ненависть.

Доминико стал частью его жизни — настолько большой, что Стефано уже боялся лишиться её.

Страх был вещественен, осязаем. Достаточно было отпустить руку, позволить Доминико удалиться в соседнюю комнату — и страх затоплял его.

По ночам, лёжа в спальне и глядя, как гаснут и разгораются звёзды на ярко-синем небе планеты, Стефано касался стены рукой, чтобы почувствовать, что Доминико спит там, за ней.

Утром, выходя с сигаретой на террасу, постоянно бросал взгляды на стеклянную дверь и не уходил, пока та не открывалась, и Доминико не выходил к нему, чтобы поцеловать.

— Что со мной? — спросил он как-то, забыв, что находится не один.

— А что с тобой? — во взгляде Доминико промелькнул насмешливый огонёк. Стефано стушевался и замолк.

Хотя Стефано давно уже не считал себя мальчиком, теперь он необыкновенно отчётливо понимал, что Доминико намного старше его. Корсиканец прожил целую жизнь — даже не одну. В нём обитало сразу три человека, и каждый говорил своим языком.

— Мне нравится, какой ты здесь, — сказал Стефано, забираясь пальцами в короткие, стриженные ёжиком прядки на затылке Доминико и внимательно разглядывая неожиданно красивое лицо.

— Интересно… Какой?

Стефано пожал плечами.

— Живой. Ты никому ничего не пытаешься доказать.

Доминико прикрыл губы рукой, будто хотел закурить.

— Я никогда никому ничего не хочу доказать, — жёстко возразил он.

Стефано замолк, глядя ему в глаза, и в его собственных глазах должно было читаться: «Перестань».

Доминико легко охватывала злость, но он, похоже, отлично знал эту свою черту и мгновенно загонял её обратно внутрь.

Стефано же не знал, как эту ярость преодолевать. В такие секунды Доминико казался чужим, и легко было поверить, что этот человек многих убил.

Впрочем, Доминико говорил:

— Убивать нужно с холодной головой.

Когда они завели этот разговор в первый раз, Стефано думал, дело закончится новой войной.

Доминико застал его за просмотром новостей: очередной предприниматель оказался жертвой неизвестных, и Доминико сказал:

— Идиот. Не надо было выделываться на чужой земле.

Стефано медленно повернулся и внимательно посмотрел на него.

— Ты думаешь, это нормально? — спросил он. — У него было двое детей.

— Santissima Venti*, — Доминико закатил глаза, — ты коп. Давно пора перестать удивляться подобным вещам.

— Я уже не коп, — веско возразил Стефано.

— Тем более, — Доминико опустился на подлокотник кресла напротив и выжидающе посмотрел на Стефано будто тот должен был сказать что-то. Стефано догадывался, что.

— Ты, очевидно, хочешь знать, что я буду делать теперь? — спросил он.

— Я бы сказал иначе — что ты хотел бы делать теперь.

— Мне не стоит забывать, что я принадлежу тебе, да?

Доминико пожал плечами и, достав из кармана сигарету, закурил, чего в стенах дома не делал никогда.

— Я, Стефано, очень терпеливый человек.

— К чему ты ведёшь?

— Я просто отвечаю на вопрос. Так вот. Я не из тех, кто начинает войну по поводу и без. Но. Есть вещи, которые я не прощаю. Я считаю, что договоры следует исполнять.

— Тогда к чему этот разговор? — Стефано поднялся и подошёл к стеклу.

Доминико покрутил в руках сигарету.

— Там, наверху, — сказал он, — идёт война. Я хочу знать, на чьей ты стороне.

Стефано молчал. Поджав губы, он смотрел в окно.

— У меня нет причин быть на твоей, — сказал наконец он.

— Я спас тебя от тюрьмы.

— А может, ты и упёк меня туда?

Доминико молчал. Делал вид, что курит, и не спешил отвечать.

Где-то на дне сознания Стефано понимал, что это так. Слишком много совпадений произошло.

— Ты приезжаешь в Сартен, — сказал он, — через пару недель меня вышвыривают из дома. Ещё через некоторое время умирает единственная девушка, которая согласилась дать мне приют. Затем — мой напарник, и обвиняют меня.

Доминико неторопливо затянулся сигаретой.

— Во-первых, — неторопливо произнёс он, — ты пропустил один пункт. Ты, мягко говоря, повздорил со мной.

— И за это должна была заплатить Джессика? — Стефано резко повернулся лицом к Доминико.

— Я, если на то пошло, её не убивал.

Стефано изогнул бровь, и злая усмешка проскользнула по его губам.

— Само собой. Это сделала змея.

— Идиот, — коротко бросил Доминико. Не дожидаясь, пока Стефано перебьёт его, он продолжал, — твой Габино, если хочешь знать, работал на Дель Маро. Так что мне его не жаль — он играл в нашу игру и проиграл.

Стефано ошарашенно смотрел на него.

— Доказательства! — бросил он, прежде чем Доминико успел сказать что-то ещё.

— Мы не в суде, — отрезал тот. — К счастью. Иначе подобная шваль всегда была бы права.

— Ты признаёшь, что убил его? — Стефано стиснул кулаки.

— Этого я не говорил.

— Хватит вилять!

— Дай мне договорить! — рявкнул Доминико и стукнул кулаком по столу. Стефано замолк. Доминико перевёл дух и продолжил.

— Дело не в этой девочке и не в Габино, дело в тебе. Ты влез в опасную игру. Она завела тебя в тупик. И кроме того, что произошло между мной и тобой, было ещё кое-что… — «что вынудило меня так поступить», — хотел закончить он, но оборвал себя на полуслове, — одним словом, Стефано, дело не во мне, и не в моём приезде в Сартен. Дело в том, что ты пытался защищать закон, который не защищает никого.

Стефано спорить не стал. Не было никакого смысла обсуждать с гангстером то, как он видел закон.

— Если всё это правда, — только и произнёс он, — скажи, кто на самом деле их убил?

Доминико негромко рассмеялся своим восхитительно сексуальным бархатистым смехом.

— Разумеется, я тебе этого не скажу, — ответил он. Встал. Бросил сигарету в пепельницу и, неторопливо подойдя к Стефано, толкнул его к окну, разворачивая к себе спиной.

Ладони Стефано легли на стекло, и он обнаружил, что Доминико стаскивает с него штаны.

— Прекрати, — попросил Стефано, чувствуя, как поднимается член, когда руки Доминико сжимают его зад.

— О, бамбино, собираешься сказать, что не хочешь меня? — Доминико не сильно надавил на его член, отгибая его вниз. Возбуждение стало сильней. Стефано тяжело дышал. Он подался бёдрами назад и насадился на поджидавший член корсиканца.

Доминико обхватил его, сдавил в руках, и прижал спиной к груди. Бёдра его задвигались, легко врываясь в успевший привыкнуть проход.

— Нико… — прошептал Стефано, чуть поворачивая голову, и губы его накрыл поцелуй.

— Хватит болтать, — прошептал Доминико и крепче сдавил его член.

Стефано не смог бы сказать, что у них всё хорошо.

Например, его понемногу начинал угнетать тот факт, что Доминико предпочитал видеть в нём зад, а не член.

Но в корсиканце всё равно было то, что заставляло Стефано терять контроль. Сдавшись на волю странной тяги, Стефано просто плыл по её волнам, пока в один прекрасный день не случилось то, чего следовало ожидать.

Утро начиналось так же, как всегда — разве что краешек горизонта украсила кружевная кромка нависших над горным массивом туч. Собирался дождь, который, впрочем, мог и не добраться до виллы.

— Если будет ливень — поднимемся на крышу. Я прикажу установить тент и пообедаем там. Я люблю дождь, — сказал Доминико, выбираясь из комнаты и обнимая его. Стефано почти машинально накрыл ладонями кисти, лежавшие на его животе, и потёрся о небритый подбородок Доминико щекой.

— У меня парочка дел, — сказал тот, — подождёшь внизу пару часов?

Стефано кивнул и запечатлел на губах Доминико невесомый поцелуй.

Поласкавшись немного, они разошлись по своим сторонам. Доминико снова разговаривал с ноутбуком — он по-прежнему посвящал этому занятию несколько часов в день. Стефано спустился на первый этаж и принялся в очередной раз осматривать дом.

За те месяцы, что он провёл на вилле Доминико, он успел разведать каждый уголок. Бросив взгляд на стопку книг, которые Доминико категорически отказывался убирать, Стефано подумал, что и сам скоро возьмётся читать «Государя» или «Декамерон».

В доме оставалось одно место, где Стефано не бывал, и это начинало его раздражать.

Стефано поднялся на второй этаж, зашёл в спальню и прошёлся кругом.

«Я ведь коп, — сказал он себе. — Мне просто нужно выяснить, что там».

Он снова спустился вниз и, отыскав в гостиной единственный острый предмет — булавку для галстука, до которой горничная не добралась — стал подниматься на третий этаж.

Время уже близилось к полудню. Стефано вставил булавку в замок и повертел туда-сюда.

Снизу послышались голоса — снаружи начался дождь, и Доминико отдавал кухарке распоряжение подать на крышу обед.

Стефано повернул булавку ещё раз. Замок поддаваться не хотел.

За спиной послышался звук шагов. Кухарка уже появилась за поворотом лестницы, когда дверь наконец поддалась. Стефано торопливо нырнул внутрь и захлопнул её за спиной.

Он перевёл дух и огляделся по сторонам. К счастью — или к разочарованию, — в комнате не было ни трупов убитых любовников, ни каких-либо ценных бумаг.

В углу стояла небольшая кровать. На полке над ней — пластиковые фигурки супергероев, некоторые с отломанной головой.

В углу у кровати прислонённая к стене стояла лупара — Стефано не видел такой, и ему захотелось посмотреть поближе. Пока он колебался, решая, стоит ли рисковать, дверь хлопнула.

Стефано заледенел. Поворачиваться он не хотел — слишком хорошо догадывался, кто стоит в проёме.

Однако время шло. Нужно было что-то делать, и Стефано медленно повернул голову.

— Доминико, — сказал он негромко, — привет.

— Ты что-то искал?

Стефано молча смотрел на хозяина.

— Я идиот, — сказал он.

— Это, безусловно, так.

— Доминико, я не хотел.

— Если ты хотел что-то узнать, то мог спросить у меня.

— Доминико, я ничего не хотел знать! — к тому времени, когда он начал выговорил это, Доминико уже распахнул дверь и, рванув Стефано за руку, выволок на лестницу, а потом осторожно прикрыл дверь за спиной.

— Сюзанна! — крикнул он. — Распорядись поменять замок.

— Замок? — полная фигурка кухарки показалась в проёме, ведущем на крышу двери. — Прямо сейчас? А обед?

— Прямо сейчас. Я не хочу есть.

— Доминико! — увидев, что тот спускается к себе, Стефано бросился следом, но Доминико скрылся в спальне и, захлопнув за спиной дверь, повернул ключ. Стефано нырнул к себе и попытался подобраться к Доминико через балкон — но и тот был закрыт. Стефано оставалось наблюдать, как Таскони мечется по комнате через стекло.

Прошло, должно быть, полчаса, прежде чем Доминико заметил, что Стефано смотрит на него. Доминико резко распахнул дверь и приказал:

— Иди к себе.

— Не хочу.

— Густав! — рявкнул Доминико. Краснокожий показался в дверях с дробовиком на перевес. — Отведи Бинзотти к себе.

— Нико…

— Не смей! — перебил его Доминико. Стефано обжег разъярённый взгляд, и он умолк.

Остаток дня Стефано провёл между двух запертых дверей. Он ожидал, что Доминико быстро отойдёт — как случалось всегда, но этого не произошло. Вечером ему принесли ужин, но когда Стефано попытался завести с горничной разговор, та извинилась и сбежала в коридор. Больше о нём не вспоминал никто. Только на рассвете сильная рука Густава рванула его за плечо — Стефано не сразу понял, что спит. Раньше, чем он успел распахнуть глаза, его вытолкали в коридор.

* пресвятые ветра