Что предназначено тебе… Книга вторая

2

Если смотреть на джунгли из окна спальни Стефано, можно было увидеть вдалеке, на самом горизонте, длинный скалистый хребет. Его заснеженные пики вздымались высоко над лесом, образуя могучую каменную стену, пересекавшую реку А Качча.

Скалистые горы эти служили главным водоразделом планеты: с их западных склонов реки несли воды в залив Голфо ди Онде Гриджи, а потом, текущие уже на восток, становились притоками многоводной реки Велоче и впадали в залив Скольера Кораллина моря Ураганов.

Каждое утро, открывая глаза, Стефано видел сквозь стеклянную стену этот пейзаж. Несколько недель назад, когда он впервые ступил в этот дом, планета показалась ему сном. Теперь она больше походила на кошмар.

Он чувствовал себя птицей, запертой в клетке. Великолепие горных хребтов и чистейший воздух, напитанный ароматами цветов и запахом секвой, душили его.

Врач перестал приходить, и теперь Стефано окончательно не с кем было поговорить. А через некоторое время после того недолгого подобия разговора, который произошёл между ними, в предрассветном полумраке раздался треск взлетающей корриеры, и, вскочив с кровати, Стефано понял, что Доминико оставил его одного.

Над планетой висела тьма. Где-то в джунглях недовольно каркнула дикая птица, и ей тут же отозвался чей-то вой. На секунду Стефано одолел страх. Он ни черта не понимал в Доминико, но мысль о том, что тот вдруг решит попросту бросить его, показалась ему ужасающе реальной. Он метнулся к двери, распахнул её настежь — и едва не бросился в объятья сурового аборигена, наставившего на него дуло дробовика.

— Густав… — с облегчением выдохнул Стефано.

— Капо просил вас оставаться в комнате, сеньор. Будьте добры, вернитесь в кровать, — Густав передёрнул затвор.

Стефано и не думал выполнять приказ.

— Куда он полетел? — спросил он.

— Вам не нужно это знать.

— Чёрт бы вас всех побрал! — взорвался было Стефано — и замолк. В сущности, Густав был прав. Он не хотел ничего знать. Он должен был бы остановить Доминико, если бы знал — но сделать этого всё равно бы не смог. — Можно мне хоть каких-то развлечений достать? — спросил он, резко меняя направление разговора. — Я скоро сойду с ума.

Лицо аборигена просветлело, так что Стефано почти что было решил, что тот сейчас улыбнётся.

— Сеньору нужны игрушки? — ласково спросил он. — У моей дочки есть пара старых погремушек…

— Пошёл ты! — Стефано в ярости захлопнул дверь перед его носом и в самом деле вернулся в кровать.

Долго скучать ему, однако, не пришлось. Ещё до заката корриера снова коснулась земли. Стефано как раз стоял в это время у окна и смотрел на приземляющийся звездолёт.

Доминико спустился по трапу и, подняв взгляд на окна второго этажа, безошибочно заглянул ему в глаза.

Стефано вздрогнул, а на лице Доминико отразилась улыбка — в первый раз за всё то время, что Стефано его знал. И ему вдруг захотелось улыбнуться в ответ.

Впрочем, он тут же отвернулся и углубился в полумрак.

Доминико поднялся к нему на этаж почти сразу — даже не скинув плащ. Только раздал распоряжения охране, занявшей свои места на обоих этажах, и, ворвавшись в спальню Стефано, плюхнулся в одно из двух кресел, стоявших у окна.

Комната, которую он выделил Стефано, была почти столь же просторной, как и его.

Доминико расстегнул плащ — теперь Стефано видел, что он запыхался — и произнёс:

— Скучал, bambino?

— Пошёл ты, — огрызнулся Стефано почти машинально и замолк.

— Вижу, что скучал, — протянул Доминико, — иди сюда, — он поманил Стефано рукой.

Стефано, поколебавшись секунду, в самом деле подошёл. Доминико тут же дёрнул его на себя, усаживая на подлокотник. У него был такой взгляд, как будто он собирается Стефано поцеловать. И Стефано ждал этого, приготовившись отвечать, но ничего так и не произошло.

— Я очень удачно решил весьма неприятный вопрос, — сказал Доминико, всё так же внимательно глядя на него.

Стефано не знал, что сказать. Было бы глупо поздравлять мафиози с тем, что дела у того шли хорошо. И всё же, пожалуй, он был рад.

— Что ты будешь делать со мной? — спросил Стефано, отворачиваясь к окну.

Он подозревал, что Доминико усмехается, но, скосив взгляд, обнаружил, что тот вполне серьёзен и так же, как и он, смотрит на водопад.

— Пока не знаю, — сказал Доминико совсем другим тоном, спокойным и задумчивым.

— Но что-то же ты планировал, когда забирал меня с собой?

Доминико молчал какое-то время. Потом встал и подошёл к окну.

— Я хотел показать тебе это место, — сказал он, касаясь стекла, — тебе нравится здесь?

Стефано тоже встал и, приблизившись вплотную, остановился около него.

— Мне бы нравилось больше, если бы я мог выходить за порог, — честно сказал он.

— Но тогда ты можешь сбежать, — Доминико изогнул бровь.

Стефано поколебался, подбирая ответ, но, так и не придумав ничего, просто сказал:

— Могу.

Вообще-то мыслей о побеге у него не было уже давно. В первые дни он машинально просчитывал варианты, но потом ему стало всё равно. Прежде чем вернуться туда, в мир людей, ему нужно было получить ответы от самого себя — о том, чего он хотел теперь, и о том, ради чего было это всё.

Ответов не было. В одну из ночей, проснувшись, он необычайно отчётливо ощутил своё одиночество перед лицом стихии, и что-то сломалось в нём. Он не хотел больше стоять на стороне закона, который предал его. Но и встать на сторону тех, кого ненавидел всю жизнь, по-прежнему не мог.

Это место было идеальным островком тишины, где можно было передохнуть и спрятаться от вопросов, терзавших его.

— Ты умелый психолог, — сказал Стефано, глядя сквозь Доминико на струи водопада и думая о своём.

Доминико отвернулся к окну.

— Ты не поверишь, — сказал он, — но я когда-то пытался завязать.

— Завязать с мафией, — Стефано фыркнул, — и что?

— И ничего.

Доминико надолго замолк.

— Ты рассказал мне, как мафия пришла в Манахату, — сказал он, — но ты ничего не знаешь об этой земле. История Манахаты — это история о том, что даже последний продавец подержаной одежды с Альбиона или ненужный этому миру японский эта* могут в реальных условиях открыть в себе невероятные способности к выживанию, умению руководить или милосердию. Только здесь можно по-настоящему обнаружить внутреннюю силу человеческого характера. Из глупости и ошибок, из желания заработать быстро и легко, из неверных посылов и сумбура в голове человек творит легенду о самом себе. Этой истории нет начала — как и конца. Оседлав очередного Росинанта, невежественное человечество неожиданно для самого себя проявляет первые признаки ума. И не так важно то, что человек воюет с ветряными мельницами — важно, что он противостоит всем вольным и невольным силам зла. В желании достичь мечты люди показывают свою внутреннюю силу.

— Ты хочешь мне рассказать? — спросил Стефано.

Доминико пожал плечами.

— Вряд ли ты захочешь слушать меня.

Стефано молчал какое-то время, а затем Доминико резко обернулся и в упор посмотрел на него.

— Есть одно место, — сказал он, — которое я хотел бы тебе показать.

— Если бы я отказался — был бы дураком, — усмешка озарила лицо Стефано.

Доминико кивнул.

— Завтра утром — будь готов. Вылетим в шесть часов.

— Первыми колонизаторами этих мест были последователи одной из сект Ветров — Ордена Пути, — рассказывал Доминико, прорубая дорогу впереди. Вопреки обыкновению, он был не в своём неизменном чёрном костюме, а в скромном комплекте в стиле сафари, и Стефано никак не удавалось оторвать взгляд от его предплечий в засученных рукавах, покрытых тонкой паутинкой выгоревших волос.

Они в самом деле вылетели в шесть утра, и несколько часов корриера несла их на северо-восток. Стефано как ребёнок, опустив руку на боковое стекло кабины, смотрел за окно, где полоса джунглей стремительно сменялась лесостепной. И почти всю дорогу Доминико говорил, как будто, раз открыв вентиль, уже не мог закрутить его назад.

Приземлилась корриера на каменистой пустоши, в нескольких сотнях метров от леса, и дальше они пошли уже пешком.

— Они устроили миссии на Манахата-Плэнет на свои собственные средства, — продолжал Доминико, — чтобы аборигены услышали от них слово Ветров. Для Альбиона станция в любом случае была лишь местом краткой остановки для пополнения запасов галеонов, идущих из дальних рейсов. Пастырь миссионеров — отец Микеле — переправился через реку Серпенти в район Валле ди Сабия, где и основал миссию и стал объяснять аборигенам Писание Ветров. Его, правда, больше интересовали новые впечатления, нежели обязанности пастыря. Он дошёл до песков пустыни и у самого ее края на крутом утесе решил построить церковь, а по берегу залива приметил симпатичную заводь, названную Белиссима Байя. Вдоль залива стояли деревни аборигенов. У местных жителей была розоватая кожа, мужчины носили бороды, все выщипывали себе брови и ходили без какой-либо одежды. Только малая часть для защиты от холода надевала небольшую накидку из кожи или травы, доходившую до талии и оставлявшую открытым то, что по всем правилам приличия нужно было бы прикрыть в первую очередь.

Так появились двадцать три миссии от Виа Сакра до Миеты, на расстоянии около суток пути между ними. В их окрестностях образовались крохотные села, заселённые бывшими солдатами и их жёнами-аборигенками, и городки, где стояли небольшие пограничные отряды. У каждой миссии были свои сельскохозяйственные угодья, и все работы выполнялись новообращёнными аборигенами, жившими в ранчериях — маленьких поселениях. Ветродувы не только учили их постулатам веры, но и «давали знания» в обработке полей, уходе за скотом… объясняли, как варить мыло, изготовлять из винограда вино, а из злаков — муку и хлеб.

Офицеры гарнизонов, те, кто был доволен пейзажами и прекрасным климатом, с удовольствием оставались в этих землях и при выходе в отставку. Государство предоставляло им землю в аренду, они организовывали приезд своих жен и детей и счастливо жили в обустроенных поместьях, где наслаждались беззаботным и приятным времяпровождением, пока аборигены пасли их стада. В одном из немногих местных городов, Тремоне, жили в основном военнослужащие и чиновники.

Когда я прибыл сюда, тут не было ни одного постоянного жителя — только солдаты, женатые на аборигенках, жившие в пределах фортов, да конные наряды охраны, рассредоточенные группами по миссиям и рудникам. Да ещё такие же искатели наживы, как я.

Местное же население оказалось в абсолютном рабстве. Неистовое желание донести веру, демонстрируемое монахами, сочеталось с бескрайними жестокостями. Они не столько показывали достоинства новой религии, сколько принуждали к ней. Лишь немногие восставали — зато многие просто уносили ноги от проповедников. В итоге аборигены не только потеряли свободу, но и принесли в родные племена болезни переселенцев. Сифилис, например, стал причиной гибели десятой части всего народа аборигенов, живших в миссиях.

Планету регулярно посещали альбионские охотники на местных морских животных и китов. Между приезжими и местными шла бойкая торговля шкурами и салом, хотя формально перевозить товары по линиям Ветров и было запрещено. Приезжая домой, альбионские промышленники взахлёб рассказывали о богатствах Манахаты, и еще большее количество желающих легко заработать летело туда.

В числе первых переселенцев были трапперы. За ними прибыли испанцы и французы из дальних провинций Корсики. Леса были полны непуганым зверьем, аборигены дружелюбны.

Лес, по которому они шли, занимал площадь в тысячи гектар на высокогорном плато между хребтами окружающих гор, достигавшими почти четырех километров высоты.

И плато, и хребты были сложены из вулканических пород. Тут и там по обе стороны от них Стефано видел потоки застывшей лавы, а когда они наконец выбрались в долину, взгляду их предстал огромный утёс, целиком состоявший из вулканического стекла.

То тут, то там в долине реки, прорезающей плато, встречались горные источники, гейзеры и лужицы, а то и целые котлы горячей булькающей грязи.

Струи некоторых гейзеров били в небо на добрую сотню метров.

Они шли рука об руку — когда закончился лес, Доминико больше не было нужды держаться впереди. Но он то и дело поглядывал на Стефано с затаённым торжеством, а тот, казалось, полностью тонул в новых впечатлениях, окруживших его.

В одной из овальных каменных чаш в клубах пара кипели и пузырились мельчайшие частички фарфоровой глины белого и розового цветов, причём частички различных оттенков не смешивались между собой.

Другой гейзер раз в минуту выбрасывал в воздух букет из множества голубоватых струй, отдалённо напоминавших фигуру в балахоне.

Струя третьего била из озера со скалистыми крутыми берегами. Перед извержением поверхность озера начинала волноваться, окутывалась клубами пара, а затем точно из центра водоёма с грозным рокотом вырывался гигантский столб кипятка. Тучи пара вздымались ещё выше. Окрестности оглашал свист, грохот и рёв, из-под земли раздавались взрывы; высоко в воздух взлетали камни, а земля дрожала под ногами. Но постепенно гул стихал, столб воды становился ниже — и вдруг исчезал так же неожиданно, как и появлялся.

Они миновали эту часть долины и оказались на берегу одного из многих горных озёр, раскинувшихся в этих местах. Когда наплывали тучи, вода в них становилась тёмно-серой, почти свинцовой, но стоило выглянуть солнцу — как глубину их озарял радужный блеск.

Самое большое из озёр простиралось едва ли не до горизонта. В водах его отражались окрестные хребты с их скалами, снежниками и лесистыми склонами, а у подножия хребтов, возле самой воды, били горячие источники. Вокруг источников и гейзеров на поверхности земля была желтовато-белой и рыхлой. Так что жерла многих гейзеров или источников представляли собой довольно высокие конусы из той же породы с отверстием-кратером на верхушке, и они напоминали маленькие вулканы — только извергающие не лаву, а кипяток.

Озёра эти были наполнены жизнью: там обитали теплолюбивые водоросли — пурпурные, жёлтые, оранжевые, зелёные и голубые — и в итоге окраска их придавала воде самые неожиданные оттенки.

А добравшись до северного предела долины, они оказались среди живописных желтоватых террас, напоминавших застывшие колоннады.

На деревьях каменного леса сохранились даже тонкие ветви и листья. А местами на плато можно было увидеть стволы, имевшие и вовсе фантастический облик. Их окаменелая древесина состояла из полупрозрачного агата, кое-где сверкающего кристаллами белого кварца, аметиста и мориона.

Та терраса, на которой они остановились в конце концов, представляла собой холм высотой более ста метров, по крутому склону которого разноцветными каскадами спускались шеренги белых, голубых, зелёных и жёлтых чаш из известнякового туфа. Среди них матовые и сверкающие, словно хрусталь, гладкие и ребристые, сухие и заполненные горячей водой. Вода, стекая по стенкам каскадов, придавала им вид ледяных замёрзших водопадов.

Доминико зачем-то достал нож и опустил его в воду — лезвие мгновенно начало покрываться белой пенкой. Он выпрямился и заговорил.

— Этот лес образовался, должно быть, сотни тысяч лет назад, — сказал Доминико, глядя на пойму реки, раскинувшуюся далеко внизу, — его создали лавовые потоки и пласты пепла. Затем сотни лет он сглаживался под действием ледников и талых вод. Поверхность плоскогорья зарастала лесом. Но спустя несколько тысяч лет вулканическая активность возобновлялась, и отложения вулканического пепла погребали под собой растительность. Однако жизненные силы природы брали своё, и вновь плато покрывалось пышными лесами — до следующего извержения.

Стефано подошёл к нему со спины и обнял. Опустил подбородок на плечо. Он догадывался, что пытается Доминико ему сказать. Но не знал, что может сказать в ответ.

— Прости меня, — только и прошептал он — и тут же замолк.

Доминико потянул его, так что тот оказался с ним лицом к лицу, и сказал:

— Сделай что-нибудь.

— Например… что?

Он обнял Доминико за талию и демонстративно опустил взгляд.

— Отсосать?

Доминико поморщился.

— Сделай… что-нибудь, — просто сказал он. И Стефано потянул его на себя и начал целовать.

Доминико ответил, и для Стефано это означало, что тот даёт добро на всё.

Он подтолкнул Доминико к стене и неторопливо, не прерывая поцелуя, принялся расстёгивать его рубашку. Доминико слабо придерживал его под поясницу, оставляя простор для движения — но не для того, чтобы сбежать.

Стефано огладил обнажившуюся грудь Доминико и опустил взгляд — он получил возможность разглядеть его в первый раз за всё то время, которое знал.

Руки Стефано скользили по узким лепесткам мускулов — Доминико в самом деле был ужасно худ. Не удержавшись, Стефано сполз вниз, на корточки, и обвёл языком запавший пупок. Живот Доминико тут же задрожал, а во взгляде запылал огонь. Он опустил руки Стефано на плечи, но тот серьёзно был настроен сделать «что-нибудь ещё».

Продолжая целовать подрагивавший живот, Стефано осторожно стянул брюки Доминико до середины бедра. В лицо ему тут же выскочил напряжённый член. Стефано скользнул дыханием по стволу и встал. Оказавшись на одном уровне с лицом Доминико, он снова принялся его целовать, потираясь об освободившийся пах бедром.

Руки Доминико заскользили по его спине, и Стефано показалось, что он вот-вот утонет в волнах, причём никто из них не знал, куда эти волны вынесут его.

Пока сознание ещё не оставило его до конца, Стефано стянул немного собственные джинсы, так что члены их ненадолго соприкоснулись. Доминико до боли впился пальцами в спину Стефано, а в следующую секунду тот рывком развернул его к себе спиной.

— Урод! — только и успел выдохнуть Доминико и поспешно замолк, когда рука Стефано скользнула к его промежности и принялась оглаживать анус, ещё не проникая в него.

— Тебе понравится, — прошептал Стефано, прикусывая мочку его уха.

Доминико тяжело дышал и молчал, так что не понять было, что творится у него в голове — но насколько Стефано мог судить по себе, там не должно было происходить вообще ничего.

Стефано смочил пальцы слюной и, снова запустив руку между поджавшихся ягодиц Доминико, пощекотал вход, а затем стал понемногу проникать в него.

Доминико бился в его руках, то ли пытаясь податься навстречу, то ли сбежать от него, но Стефано уже не соображал ничего.

Решив, что время пришло, он надавил головкой на вход.

Доминико сухо крякнул, и в голосе его слышалась злость.

Стефано тут же принялся целовать его плечи, понемногу толкаясь ещё и ещё, пока не вошёл до конца.

Доминико замолк.

Стефано гладил его по бокам, прикусывал кожу на загривке и вдыхал запах его волос — свежего пота и секвой. Он приник к спине Доминико целиком и, сместив руки, стал поглаживать живот Доминико. Бёдра Стефано медленно покачивались, но не двигались всерьёз.

Наконец он поймал член Доминико, по-прежнему стоявший колом, и, лаская его, начал двигать бёдрами в такт движениям своей руки.

Доминико дышал всё быстрей. Бёдра его со шлепком ударялись о бёдра Стефано при каждом толчке, и Стефано почти не сомневался, что того так же вело. Впрочем, в эти секунды он соображал не особо хорошо.

Доминико кончил первым, забрызгав семенем скалу, и Стефано не решился кончить в него. Вынув член, он провёл по нему рукой, и эта секунда стоила ему стратегического преимущества — в следующее мгновение он обнаружил себя прижатым к скале, так что пятки его болтались в паре сантиметров от земли. Горло его Доминико прижимал к камню предплечьем одной руки, а другая с силой сдавила его член, причиняя боль.

— Никогда больше не делай так, коп, — прошипел Доминико ему в лицо, — ты понял меня?

Ярость блестела в глазах Доминико, и такая же отразилась в глазах Стефано, но тот молчал.

— Ты моя игрушка, коп. Не наоборот.

Доминико подержал его ещё для острастки. Стефано задыхался и пытался оторвать от себя его ладонь, но никак не мог.

Наконец, Доминико отступил на шаг назад и отпустил его.

Стефано закашлялся и согнулся пополам.

Доминико, отступив, неторопливо застёгивал одежду.

— Но тебе же понравилось! — выдохнул Стефано.

Доминико не ответил. В тот день он вообще молчал.

В молчании они спускались вниз по реке Синих мхов. Петляя по плато, она срывалась стометровым водопадом в мрачном крутостенном каньоне и с огромной скоростью мчалась по ущелью, делая на пути ещё два головокружительных прыжка.

Корриера ждала их на том же месте — и двое охранников равнодушно смотрели на них.

Доминико вдруг стало неуютно, когда Густав посмотрел на него — как будто бы он мог знать, что произошло.

* каста «нечистых» в Японии