Договор на одну ночь (СИ)

Глава 11

Андрей

Парламентский, блт, контроль выглядит, Андрюха, не так.

Я прекрасно это понимаю, но игнорировать происходящее было бы скотством.

Чужое для меня имя на повторе привлекло внимание еще днем. Лена-Лена-Лена.

Я узнал пацана. Да и посыл «хочу ее завалить» сложно воспринять двояко. Кого хочет – сходу понятно. И что пацан уже пьяный, а она с радостью накидывается, ни черта не подозревая, тоже.

Чистый кайф (ирония).

И никто не спрашивает, хочешь ты в этом участвовать, Андрюша, или нет.

Подобные разборки мне абсолютно не нужны, но симптом Елена продолжает пульсировать болячкой на носу греческой общины и почему-то моей совести.

Я не держал ее в поле зрения весь день, но время от времени мониторил. Находил и хорошо.

Что сейчас вовремя успел — тоже хорошо. Но лучше бы, конечно, чтобы не приходилось.

Вкладываю ключи от тачки говнюка в карман и обхожу свою машину.

Заняв водительское, без пауз стартую.

Пусть остынет. И я остыну тоже.

За столом в беседке осталось много недоговоренных тем, полезных для меня людей, но я выезжаю на дорогу, чтобы доставить бесценную многострадальную задницу под присмотр дядьки.

В салоне тепло и комфортно, но девка дрожит. Понимаю. Стремно.

Мне и самому стремно. Это совсем не по-людски. Расставить друганов по точкам и тащить силой в машину. А дальше что?

Я не уверен, что пацан способен на насилие, но и полагаться на лучший исход из возможных – дело неблагодарное. Поэтому мы едем молча по темной трассе. Почти сразу обгоняем автобус. Племянница Шамли оживает и оглядывается.

Трет покрытые гусиной кожей плечи. Такая же у нее и на бедрах.

– Тебе холодно? – Лена резко дергается и смотрит на меня, нахмурившись.

По ней заметно, что пьяненькая. Запах тоже чувствуется. Во взгляде вперемешку страх, туман и адреналиновая буря.

– Нет. Мне просто… Вы меня можете высадить. Я автобус поймаю, а вы вернетесь.

Предложение щедро настолько, что улыбку не сдержать. Мой стресс выходит сарказмом.

Она обижается. Если и была благодарна, то уже сжимает губы.

– Пристегнись. Я не буду подрезать автобус.

Слушается, но как-то… С гонором.

Мы минуту-другую молчим. Девчонка опять сползает по сиденью и смотрит перед собой. Наверное, вспоминает, прокручивает, осознает. До конца ли – не факт. Но по тому, что губы разжимаются и через них выходит серия ускоренных выдохов, думаю, почти всё.

Пацан собирался сделать плохое. Пацан непростой. И мне с его отцом предстоит заниматься общими делами, а не ссориться, но смолчать я вряд ли смогу. А как это сделать дипломатично — хуй его знает.

Перебираю пальцами по рулю, сжимая его удобней. Взгляд замершей пассажирки перескакивает на мои руки.

Она даже дыхание затаивает.

– Спасибо вам. Вы…

Рискует посмотреть в глаза. Договорить – нет.

Я – не рыцарь, но киваю. Она пытается улыбнуться.

Вычитывать ее – бессмысленно. Да и особо не за что.

Она трет основания ладоней о голые колени. Я все равно чувствую себя ворчливым дедом, сдерживая ряд условно дельных замечаний. На самом деле, там половина была в куда более открытой одежде, но на ее ноги правда сложно не залипнуть. Я не оправдываю. Я просто… Отчасти понимаю.

На консоли вибрирует мой телефон. На его экран первой тоже смотрит она.

Добрый вечер, Ксюша.

Бывшая весь день как чувствует, что не до нее. Наяривает. Я держу в игноре. Она не сдается.

Сейчас тоже сбиваю.

Шантаж со мной не сработает. Она верить в это не хочет.

Следивший за моими действиями взгляд поднимается до щеки.

– Я не буду подслушивать. Вы можете… Взять.

Улыбает. Смотрю мельком. Она пугается и отводит глаза в лобовое.

Я уже и забыл, что молодые девки такие стеснительные. У меня из последних подобных контактов – помощница-Аврора. Да и та стеснительной была первые полгода. Теперь кому-угодно голову откусит. И мне тоже, если что-то вовремя не подпишу.

– Спасибо, что разрешила.

Трет запястье. Шелестит каким-то детским браслетом. Снова оглядывается, но автобуса уже не видно. Она будет дома даже раньше, чем собиралась.

А я вряд ли уже вернусь. Не договорил, конечно. Пить даже не начинал. Блядовать на сегодня вроде не планировал.

Но как-то… Настроение уже сломалось.

– Почему не пела, Лена? – Чтобы в машине не было так напряженно тихо, задаю первый пришедший в голову вопрос.

Я уже понял, что она по местным меркам чуть ли не звезда. Многие знают. Не только их семью, а и лично ее. Сватают тому придурку.

Только ты ж, блять, на свиданки зови и цветы дари, а не нагнуть пытайся.

Первый шок Лене скрыть не удается. Девочка смотрит на меня и хлопает глазами.

– Откуда вы знаете, что я пою?

И пока не намечтала себе лишнего, с улыбкой поясняю:

– Староста Петр сказал, что хорошо поешь.

– Староста Петр обо мне говорил? – Она палится на раз-два. Щеки розовеют, глаза увеличиваются. Пальцы впиваются в колени.

Сколько, блт, восторга.

– Нравится тебе Петр, да?

А теперь губы снова сжимаются и зрачки поблескивают. Я прям по ним читаю «в отличие от вас».

Может и правильно.

Не ответив, она ерзает на сиденье и прокашливается.

Выглядит слегка помятой, но, вот от души, очень красивой. Надо будет Петру сказать, что у них тут вообще-то взаимно. Пусть берет девку. Заодно от долбоебыша оградит.

– Вы забрали у него ключи? – Лена перескакивает с неудобной темы на очень условно нейтральную.

Я просто киваю.

– Если у вас из-за меня будут проблемы – простите.

– Какие проблемы?

– Георгиос любит врать. Он может отцу все что-угодно рассказать… Но я вам благодарна. И я подтвержу любые ваши слова.

Такая лояльность, конечно, тешит. Но и улыбку тоже вызывает.

– За меня ты можешь не волноваться. Лучше думай о себе. Поговори с дядькой. Сколько это будет длиться? Тут либо приструнить, либо сама понимаешь, чем закончится.

Я по вспышкам в глазах вижу, что она понимает. И об опциях этих думает.

Я не буду изображать бескорыстного защитника, всегда готового помочь. Мне есть, чем заняться, кроме как контролировать эту ситуацию.

– Я все решу.

Звучит слишком круто, но я не спорю.

– Молодец.

В салоне снова тихо. Ксюха еще набирает – скидываю. Злюсь пиздец. Не проходит. Во мне тоже адреналина больше, чем хотелось бы.

В Лене вижу то же самое. Потряхивает. Надо спускать его. А как?

Попиздим еще, что ли.

– Праздник как тебе? – Вместо благодарности за то, какой я сегодня душевный, получаю скептический взгляд. Она дергает свой браслет и под ноги осыпаются ракушки.

– Вот блин.

Пытается наклониться и собрать. Я слежу за попытками. Прыгаем на кочке – лупится затылком о бардачок.

Дурочка.

Шипит и трет. Смотрит на меня обиженно.

– Я все соберу. Когда вы остановитесь.

– Пусть будет.

Упрямство снова сжимает пухлые губы в линию.

– Меня не обязательно везти аж до Меланфии. Вы можете оставить на остановке. Я перехвачу автобус.

Я никак не реагирую. И оставлять, конечно же, не собираю. Чтобы что?

– Дядя же не просил вас меня завезти. И вы не соглашались…

– Не просил. Но это уже неважно. Ты же не хотела там остаться?

Мотает головой.

– Нет. Но мне… Стыдно. Вы злитесь, наверное, что планы вам испортила… – Отмечаю в глазах новый блеск. Что в виду-то имеешь? Хотя похуй.

Или не похуй. Она сама поясняет. Сделав глубокий вдох, смотрит в лицо:

– Я читала про вас. Статью.

Это… Вау. Я бы даже сказал, мощно.

– Всего одну? Надо повышать индекс цитирования.

Шучу больше для себя. Неудивительно, что Лена хмурится, недопоняв. Пьяненькая. Растерянная. И политика от нее дохуя далека. Как и она от политики.

– Честно говоря, я бы за вас не голосовала.

Но удивлять умеет. Даже как-то… Обидно.

Приподнимаю брови и смотрю в ожидании продолжения.

Машина замедляется.

– Почему?

– В вас есть что-то… Мутное. – Охуеть, спасибо. Выдохнув и решившись, Лена мотает головой. Её то ли венок, то ли диадема слегка съезжает. Это смешно, но я молчу. Серьезно смотрит на меня. Серьезные вещи говорит. – Женаты, а кольцо не носите. Изменяете жене. Она звонит вам – скидываете. С женщинами позволяете себе…

– Что я себе позволяю?

Не хочет отвечать. Лишнего, похоже, болтнула. Неопределенно ведет курносым носом.

– Нет, со мной вы ведете себя очень по-хорошему. Я вам благодарна. Но в целом…

Но в целом депутат – говно.

Реально обидно. Спасибо, Ксюха. Портишь меня в глазах греческих целок.

– Так может ты делала бы выводы исходя из того, что знаешь обо мне, а не читаешь?

Мой вопрос вводит в ступор. Девушка задумывается. А я не могу сдержаться.

– У тебя корону покосило.

Отворачиваюсь к лобовому, делая вид, что не вижу, как она дергается и снимает венок.

Он падает из рук. Снова наклоняется. Снова бьется затылком. Это уже не я и не яма.

Пытается отложить на консоль – оттуда тоже падает.

Поднимает. Я со вздохом забираю и надеваю на селектор коробки передач. Смотрит туда завороженно.

А мне, блять, интересно, схуяли я вдруг гондон-то?

– Так что я там себе не то позволяю?

На горизонте уже видны огни ее поселка. Лена колеблется, отвечать ли. Поворачивается ко мне и даже садится иначе – забросив колено на сиденье, прижав ладонями юбку. Это правильно, потому что я запоздало ловлю себя на том, что почти засекаю цвет ее белья.

Так может и не фантазирует девчушка? Может правда гондон?

– Там красивые женщины были… В вашей беседке.

– Ты прямо изучила? Петра ревнуешь? – Не отвечает. Только глазами снова нахуй шлет. Прикольная.

– Но не сказать, что лучше вашей жены. – Разводит руками. Белье, кстати, тоже белое, как платье. – Мне не понять, зачем искать кого-то другого, если рядом есть любящий человек. Она вас любит, раз прощает. Отпускает после всего, что вы себе позволили.

Не в силах сдержаться, я открыто смеюсь. Наверное, Лене неприятно, но часто за смелость высказать свое мнение мы платим осуждением.

Я не осуждаю, конечно, но царапает. Пока я тут вокруг греков танцую, Ксения там рушит мою карьеру. Даже по Лене Шамли видно – успешно.

Но хоть этот голос я, дай бог, отвоюю.

– А если я скажу, что это она мне изменила, а не я ей?

Эти разговоры для меня дискомфортны. Я не нуждаюсь ни в сочувствии, ни в жалости. Я не хочу делиться ощущением равномерно распределенного по телу дерьма.

Я даже с мужиками под вискарь не занимался этой обнаженкой. С девчушкой и подавно не стану. Но просто… Интересно.

Заезжаю в ее поселок и качусь по прибрежной длинной-длинной улице.

По Лене заметно – она удивлена и переваривает. Подбирает слова. Пытается оценить, насколько высока вероятность того, что пизжу.

– То есть, она первая, а вы…

Снова смеяться хочется, но просто улыбаюсь.

Все больше смотрю на лицо пассажирки, а не дорогу. Качусь медленней и медленней.

– Я не изменял, Елена. Та статья, которую ты читала, и по которой составила впечатление, – ложь. От первой и до последней буквы.

– Как вы докажете?

Усмехаюсь.

– Никак. А должен? Ты тоже доказываешь каждое свое честное слово?

Запоздало осознаю, что возможно она – да. Ей же вряд ли поверили, что это пацан виноват в вылитом кофе. Даже если рискнула пожаловаться.

И если бы он ее сегодня все же завалил – тоже она отгребла бы. Слишком юбка короткая. Слишком взгляд блядский. Лицо привлекательное. Грудь красивая.

Ввергаю собеседницу в глубокие раздумья. Это видно по тому, как хмурит брови и лоб. Уводит взгляд в сторону. Он стекленеет.

Я бы, может быть, и еще потрындел, но замедляюсь до стопа у покрытой галькой парковки их дешманского ресторана.

Хочется похвалить ее. Сказать, что Петр ее считает талантливой и рассказывает всем, что главное блюдо Кали Нихта – ее голос. Это определенно подарит Лене по-хорошему бессонную ночь. Но что-то тормозит.

Слышно, как дышит. Непроизвольно поглаживает пальцами кожу на кресле. Вроде хочется спросить, успокоилась ли, а вроде и на другую парковку ее мысли возвращать – бесчеловечно.

Чем закончились ее размышления на глубинные философские темы – я не узнаю. Получаю прямой взгляд. Спускаю свой к губам, когда облизывает, и возвращаю. Не будь гондоном, Дрюх. Понятно, что красивая. Тебе-то с этого что?

– У нас есть номера… – А еще щедрая. Вопросительно приподнимаю брови. Смущается. Моргает часто-часто. Блядуна готова пригреть. Святая. – Вы можете переночевать. Уже полночь почти…

Улыбаюсь и смягчаюсь.

У меня, малыш, комендантского часа нет.

– Спасибо, Лена. Но я привык спать в одном и том же месте. Это хорошая привычка.

На девичьих щеках выступает румянец.

На коврике все еще разбросаны ее ракушки, но напоминать не буду.

– Спасибо вам еще раз. Я про Георгиоса поговорю с дядей.

– Поговори. С дядей.

И я поговорю на случай, если струсишь.

– Хорошей ночи.

– И тебе хорошей.

Она отщелкивает ремень и выскакивает из машины.

Я на пару секунд закрываю глаза, когда по ушам бьет слишком громкий звук захлопнутой двери. Открыв – слежу, как быстрым шагом идет к террасе ресторана по гальке.

Ее даже встречать никто не выходит.

Не по-моему всё это.

Не по-моему.

Но как было бы по-моему всем тут похуй. И мне близко к сердцу принимать некогда.

Стартуя, замечаю блеск легкомысленных лент и бусин. Корону свою забыла. Но забрать не зову.

Думаю, она и не вспомнит. А я выкину.