Договор на одну ночь (СИ)

Глава 3

Лена

На морском побережье расположено тринадцать крупных греческих поселков. Ни один из них не назовешь умирающим. У нас есть школы, секции, салоны красоты, рестораны, гостиницы. Большие супермаркеты работают наряду с аутентичными лавками. Только в моей родной Меланфии (прим. автора: названия всех населенных пунктов, как и сама ситуация, вымышлены) проживает свыше пяти тысяч жителей. Преимущественно, конечно, греков.

И сейчас, как говорят местные сплетники, мы то ли делимся, то ли объединяемся.

Машины старост начинают съезжаться в Кали Нихта ближе к восьми. Дядя Димитрий предложил провести важную встречу именно у нас. Это большая гордость, честь, ответственность.

Я из окна на кухне ресторана наблюдаю, как на белой гальке паркуется очередной автомобиль.

Здесь уже стоит квадратный джип старосты Калифеи. Рядом с ним — старенький, но ухоженный седан старосты Гелиополя. Теперь же с легким скрипом тормозов, мигнув приветливо фарами, замедляется массивный внедорожник, украшенный эмблемой Талассии.

На идеально выметенной утром террасе каждого из мужчин встречает радушный хозяин Кали Нихта — Димитрий Шамли.

У меня спина ноет, ноги гудят. День был очень насыщенным, но любопытство всё равно не победить. Поэтому я успеваю и готовить, и следить за тем, как съезжаются гости.

Высматриваю машину, водителя которой, наверное, единственного хочу сегодня видеть.

А когда на белую гальку заворачивает низкий автомобиль глубокого синего цвета, принадлежащий старосте Понтеи, улыбаюсь.

Из машины выходит самый молодой из наших старост — Пётр. До него в Понтеи «правил» заядлый самодур старый грек Яннис. Он собирал зверские поборы и мнил себя судом. После маленькой локальной «революции» на смену Яннису пришел Пётр. Улыбчивый. Приятный. Не такой, как у нас заведено. Слишком современный. Ещё и юрист. Остальные старосты его опасаются. Я боялась, по этой причине не пригласят. Но нет. Он тут. Я рада.

Пётр идет навстречу моему дяде, улыбаясь и говоря что-то. Под подошвами его легких летних ботинок хрустит галька, а у меня по коже бегут мурашки.

Дергаюсь, успев заметить вспышку еще одних фар, когда слышу резкое тетушкино:

– Лена! За спанакопитой кто следит?

Подбегаю к духовке и заглядываю. Жар бьет в лицо, но со спанакопитой (нашим фирменным пирогом с фетой и шпинатом) всё хорошо. А вот с моими нервами (как и нервами тетушек), явно не очень.

Все на взводе. Все включены в работу. Сегодня на смену вышли и нанятые официанты, и работающие в заведении члены большой семьи Шамли.

До смерти жены дяди Димитрия Марты на кухне правила она. После – ее сестра. Тиа София (прим. автора: тетя София).

Все трое родных детей Димитрия и Марты давно уехали из Меланфии.

Братья учатся на выпускных курсах металлургического университета. Сестра живет своей семьей с мужем-греком в столице. К сожалению, близкими наши отношения назвать я не могу. Как не могу и просто погостить у них или попросить о совете.

Они уехали, а я осталась. Почему-то со мной всё сложнее. Дядя все еще держит даное бабушке слово невзирая на то, что его опека местами мне в тягость.

Никто не работает в ресторане задурно. Димитрий Шамли сложный человек, но не лишенный совести, как мне кажется. У каждого есть зарплата. Часть моей идет на оплату обучения на заочке.

Какой бы дурочкой кто меня ни считал, вступительные после школы я сдала хорошо. С моими баллами люди проходили на бюджет. И я тоже хотела поступить на дневное отделение, но дядя выступил резко против.

Сейчас я учусь на экономиста, закончила третий курс. Езжу в город на сессии, не получая от учебы ни большого толку, ни удовольствия. Если поступлю на вокальный – экономический брошу. Конечно, будет скандал, но я каждый день настраиваюсь вынести все скандалы и настоять на своем.

Проверив пирог, отчитываюсь перед тетушкой Софией:

– Еще три минуты и ставлю следующий.

– Хорошо. Следи.

Слежу, блин.

Слежу.

Возвращаюсь к окну и снова считаю машины. Их стало на одну больше. И последнюю я не узнаю. Прищурившись, пытаюсь разобрать номера, но не выходит. Да и разве же я умею их "читать"?

Но это что-то дорогое. Элегантное. Черный чистый-чистый… Мерседес. Как будто только из салона. Интересно, кто из старост раскошелился на такой?

Я на подобных никогда не ездила, да и вряд ли придется.

Привстав на носочки, пытаюсь заглянуть на крыльцо. Не получается. Падаю на пятки со вздохом. Возвращаясь к своим делам.

Я не могу назвать себя влюбчивой. За двадцать лет это случалось со мной всего раз еще в школе. Но, снимая с протвиней курабье, фантазии то и дело уносит к молодому старосте Петру.

Правда молодой он отсительно: ему за тридцать. Для меня это много. Но если представить... Губы сами собой улыбаются, а я им не мешаю.

Мне кажется, такой, как он, был бы не против моей учебы. Поддерживал бы в творчестве. А еще он добрый и заботливый. Храбрый. Любил бы... Когда пытаюсь представить, а как с ним целоваться, в жар бросает...

Всё началось, когда однажды Пётр приехал к нам в пятницу. Ужинал с кем-то, а я пела... Я всегда отдаюсь на все сто, но тогда старалась особенно. Получив его внимание, разволновалась. Сбилась несколько раз, но закончила. Он сначала неприкрыто смотрел, а потом хлопал.

С тех пор много воды утекло. Он больше просто так не приезжал и знаков внимания мне не оказывал, но я думаю, что тогда между нами проскочила искра. Не исключено, конечно, что у него такая искра скачет часто. Он ведь видный. Молодой. Влиятельный. Неженатый. А я... Эх...

– Разложила печенье, Лена?

– Да, тиа. Разложила. – Показываю широкое блюдо с красиво выложенным на нем печеньем. Но в ответ получаю не заслуженный (как кажется) восторг, а слегка сморщенный нос. Мол, криво, но сойдет.

Ну и ладно. О похвалах в этом доме испокон веков не слышали. Я привыкла.

– Они уже заходят. Сейчас сядут в малом зале. Ты пойдешь заказы принимать. И только попробуй перепутать что-то, Лена!

Зато в нашем доме испокон веков все разговаривают на языке угроз. К ним я привыкла уже настолько, что даже бояться устала.

Только попробуй, Лена, и... (1) «По заднице получишь, ремень вон висит!», (2) «Из комнаты не выйдешь неделю!», (3) «Без ужина останешься!», (4) «Телефон отдашь на месяц!», и самое страшное: (5) «О концертах своих можешь напрочь забыть!!!».

И пусть я знаю, что мои концерты приносят дядюшке нехилый доход (потому что из череды прибережных заведений только у нас прижилась эта традиция, а туристы любят такие развлечения), но от угроз меня это не спасает.

Неудачно развернувшись, бьюсь ягодицей об угол стола. Шиплю и тянусь, чтобы потереть. После утреннего «разговора» с Георгиосом на правой ягодице у меня налился отвратительный болезненный синяк. Я бы очень хотела подойти к его отцу и попросить усмирить сына, но после этого скорее усмирят меня. А то и усыпят.

Поэтому тру кожу, хватаю блокнот для заказов и выглядываю из кухни.

Отсюда хорошо просматривается основной зал. Дядя стоит у входа в малый зал и, улыбаясь несвойственно ему широко, приглашает всех внутрь. Если не знать нюансов нашего не всегда такого уж мирного сожительства (а бывало между поселками всякое. Соревнования похлеще, чем у Вилларибо и Виллабаджо), может показаться, что сегодня у нас кто-то просто отмечает юбилей, но все намного серьезней.

Я исподтишка разглядываю мужчин. Они кажутся мне одновременно интересными и немного пугающими. Не в костюмах (в костюмах у нас летом не ходят), место них – светлые льняные рубашки и такие же брюки. А еще смуглые лица. Седые и черные волосы. Разной степени характерности профили и белозубые улыбки.

Смешанная речь и громкие сплошь низкие голоса.

Я мысленно ругаюсь, увидев среди гостей Жору, но расстроиться не успеваю, потому что мой взгляд вдруг прикипает к черному пятну посреди бесконечной белой массы.

С опозданием осознав, что мое внимание привлек мужской строгий костюм, поднимаю взгляд выше.

Глаза ползут по пуговицам до белой рубашки и вверх по тонкому галстуку, а потом врезаются в абсолютно незнакомое мне смуглое лицо.

Не знаю, почему, но сглатываю возникшую во рту сухость.

Вы... Кто?

Молодой темноволосый мужчина совершенно точно мне не знаком. Я бы его запомнила.

Он высокий, атлетичный. С идеально ровной спиной и яркими чертами гармоничного лица.

Привлекает не только мое, но всеобщее внимание.

К нему обращается один из старост. Короткий ответ, легкая улыбка... И большой зал заполняется громким-громким смехом. Даже Петр широко улыбается.

Глаза магнитом снова притягивает незнакомец. Я слежу за шевелением мужских губ, но слов не разбираю.

Вздрагиваю, когда на спину ложится рука.

– Тшш, дочка. Это я.

Киваю тёте Соне, а потом снова, вместе с ней, уставляюсь на мужчину. Это его машину я пропустила? Красивая... И такая же черно-элегантная, как весь облик. Взгляд соскакивает на блестящие идеальной чистотой ботинки. Он весь как будто пылеотталкивающий. Такое бывает? У нас тут степь, пляжи, песок...

А откуда он?

– Ты знаешь, кто это, тиа?

– Депутат к нам приехал, дочка.

– Районный новый? Областной?

Тетя София фыркает, но беззлобно. Ей тоже любопытно.

– Выше бери. Большой депутат. Настоящий!

Я оглядываюсь и почти тут же возвращаюсь взглядом к волнующему незнакомцу. По рукам снова бегут мурашки, только вряд ли из-за озвученной тетей должности.

Тру их, всматриваясь в мужчину внимательней.

Разве в депутаты берут таких молодых? Хотя господи, Лена, как будто ты знаешь, каких берут в депутаты?

Силой увожу глаза от нового для меня лица, но долго держаться не могу. Возвращаюсь. Разглядывать его по какой-то непонятной мне причине дико тянет.

Вроде бы обычный себе человек, а вроде бы и нет... У нас у всех мужчин густые волосы и пронзительные взгляды, но смотреть мне хочется именно на его. Страшно, что заметит, но и оторваться – никак. Карие радужки поблескивают. Щетина на щеках не выглядит беспорядочной и неухоженной. Не прячет выраженные скулы с пропорционально массивным подбородком.

– Ох уж этот Гошик. Глаз от тебя отвести не может, – замечание тетушки вырывает из внезапно затянувшей патоки в реальность. Я дергаюсь и стреляю взглядом в сторону.

Негодяй меня заметил. Смотрит со своей кривоватой улыбкой. Но я слишком зла на него, чтобы смущаться.

Расправив плечи, выхожу к мужчинам. Они один за другим перемещаются в банкетный зал.

Напрямую на заезжего гостя больше не смотрю, но когда проходит мимо – непроизвольно глубоко вдыхаю. Он пахнет вкусно и необычно. У нас мужчины используют один и тот же одеколон десятилетиями. Причем все один и тот же. А он пахнет чем-то новым для меня, но определенно морским. Это кедры, соль и мандарины? Я всё это люблю...

Терпеливо пропускаю всех вперед, но за локоть всё равно придерживает дядя. Склонившись к уху, напоминает:

– Заказы возьми и на кухню. Только попробуй меня опозорить, Лена.

– Я помню, дядя. Я все помню. – Тараторю тихо, потупив взгляд.

Почему щекам становится жарко, как будто их опять нагрело солнце?

***

Собирать заказы сегодня элементарно. Стол мы постепенно накрывает заранее приготовленным меню. А для того, чтобы не запутаться в напитках, большого ума не нужно.

Единственная заминка случается у меня с привередливым Жорой. Он наверняка специально, "наказывая" за отсутствие к себе особенного внимания, допрашивает меня, заставляя раз за разом повторять перечень вкусовых сочетаний в наших фирменных лимонадах.

Это длилось бы и дольше, но старостёныша осекает сидящий неподалеку Петр весомым: "парень, если мы часами с напитками будем определяться, то как определимся с объединением?". Обидное для Жоры замечание прекращает мои муки. Я по сжавшимся губам вижу, что он хотел бы огрызнуться, но спорить со старостой не может.

А я благодарю Петра ненужным, но очень-очень теплым взглядом.

Столичный депутат бросает мне безразличное: "кофе черный", и мотает головой в ответ на заученное предложение: "а может быть попробуете наш фирменный в ибрике?".

Не хотите? Ну ладно. А он вкусный... Правда вкусный...

Дверь в малый зал долго остается открытой. Мы, в меру своих сил и возможностей, подглядываем, подслушиваем, потому что любопытно же! Шушукаемся. Посмеиваемся.

Атмосфера в заведении одновременно очень торжественная, суетная и волнительная.

Когда я заходила в зал в последний раз, разговоры были еще веселые, но уже довольно деловые. По комнате витал дым и запах сигарет. Когда выходила – меня попросили закрыть за собой дверь.

От "закусок" переходят к основному блюду.

Глянув на себя в зеркало, убеждаюсь, что по-прежнему выгляжу прилично, как и требовал дядя. Вместо утреннего короткого платья на мне национальный греческий костюм. В нем парит немного, но я привыкла. Темные русые, выгоревшие прядями, волосы собраны в тугой хвост на затылке. Глаза подкрашены, но без стрелок. На губах нейтральный блеск. В ушах – самые нарядные сережки. Золотые с бриллиантовой крошкой. Подарок дяди на совершеннолетие.

В моих руках довольно тяжелый поднос. В голове – повторяющийся раз за разом перечень заказов, которые я должна правильно расставить.

Войдя в зал, вдыхаю раздражающий горло дымок. Не люблю курящих, но держу мнение при себе. У нас в принципе курят почти все мужчины. Женщин никто особенно не спрашивает.

Не вижу сигареты буквально у нескольких мужчин, среди которых и... Андрей.

Я узнала его имя. Фамилию тоже. Всё запомнила. Потом посмотрю, что пишет о нем интернет, а пока принесла ему второй за вечер кофе.

Зачем-то смотрю на его тарелку и бокал. Они слишком чисты. Скорее всего, не тронуты.

Вам не нравится наша еда? В столице готовят вкуснее?

А вы мне понравились. Почему-то...

Кто-то благодарит меня за напиток. Кто-то продолжает беседу, не обратив внимания. Однажды меня чуть не уносит, потому что староста Богдан взмахнул невовремя рукой.

Ставя чашку рядом с Петром, я тихонько шепчу:

– Спасибо вам, – но не уверена, что он меня слышит.

Последним подхожу к новому гостю.

Он, как назло, сидит рядом с Жорой. Назойливый маслянистый взгляд "вел" меня по всему залу и сейчас тоже как будто "победно" проезжается по фигуре.

К чему теперь придерешься? Чем я опять тебя провоцирую?

Стараясь игнорировать внимание старостеныша, обхожу его.

Останавливаюсь рядом с депутатом и он, как назло, берет слово. Нельзя, но я смотрю на его профиль. Считаю близкие сейчас к моим глазами длинные ресницы. По ровной переносице съезжаю снова к губам.

– Я очень благодарен за приглашение принять участие в настолько для всех нас важном и ответственном процессе. Если позволите, я поделюсь парой своих соображений...

Не знаю, против ли старосты, но я – точно нет. Мне нравится его голос. Я ни черта не смыслю в содержании "соображений", но готова голосовать за.

Держа чашку за блюдце, несу над плечом мужчины.

Сейчас поставлю, сделаю еще один вдох понравившейся туалетной воды, гляну мельком и уйду.

Мой план прост и кажется беспроигрышным.

Я ничего не перепутала. Не разлила и не рассыпала. Не вела себя ни вызывающе, ни громко. Никого не разозлила. Всем угодила.

Сама себе поставила бы за этот день твердую пятерку. Надеюсь, дядя так же.

Но засмотревшись на идеальную гладь черного кофе и заслушавшись резонирующим с работой сердца в моей грудной клетке тембром гостя, я неожиданно чувствую сильную вспышку боли в том же месте, где Жора ущипнул меня утром.

И пусть умом я понимаю, что это точно такой же новый постыдный щепок, но тело реагирует, как ему приказывает природа, а не ум.

Я дергаюсь. Вскрикиваю. Пальцы разжимаются. Сердце уносится галопом. И я бы с радостью унеслась вслед за ним, но вместо этого расширенными из-за испуга глазами слежу, как на дорогущие мужские пиджак и брюки выливается горячий кофе.

Плавная мужская речь замедляется. Незнакомец-Андрей опускает взгляд на себя.

А мне, кажется, конец.