Дом

Глава 22

Она

Доктор МакНейлл изучил ее карту, перелистнув первую страницу с информацией о ее страховке, чтобы добраться до следующего листа. Тот был весь исписан: три одинаковых записи о случившемся с Дэлайлой. Каждая запись, конечно же, была сделана разным почерком, ведь это писали разные медсестры. Одна из них – с именем Лиза на бейджике – осталась здесь, прислонившись к стене.

Дэлайле не нужно было спрашивать, она и так знала, что медсестра Лиза осталась в кабинете, чтобы Дэлайле не пришлось оставаться наедине с мужчиной.

– Здесь говорится, что вы запутались в занавеске душевой кабинки, – когда доктор взглянул ей в глаза, она ощутила его беспокойство. Она знала, что он думает о том же, о чем и медсестры: «Тебя ударил твой парень».

Она глубоко вдохнула и повторила ему то же, что уже рассказывала трижды до этого: глупую и жуткую историю, которую сама сочинила.

– Я пролила на себя ужин. Потом поднялась наверх в душ, споткнулась в кабинке и запуталась в занавеске.

– Запуталась только ваша рука? – спросил он, словно уточняя и даже заглядывая в записи о случившемся, чтобы проверить. В его голосе было слышно недоверие; ему нужно было услышать о произошедшем самому.

– Ну, я вся запуталась. Но поранила только руку.

– Как-то представляется с трудом.

– Я упала, а шторка свисала в кабинке. Она полиэтиленовая, и я в ней запуталась.

– И все это как-то порвалось на полоски и стало напоминать пальцы?

– Нет. Не порвалось… – она умолкла.

Он ждал, что она расскажет больше, но добавить ей было нечего. Она понимала, что история так себе. И чувствовала, как сильно жгут глаза подступающие слезы.

Закрыв ее карту, доктор вздохнул и подъехал ближе к Дэлайле на стуле на колесиках.

– Дэлайла.

Она сглотнула, глядя ему в глаза.

– Вы не одна, понимаете? Если вам нужна помощь, чтобы справиться с этим…

– Я знаю, о чем вы думаете, но Гэвин такого мне не сделал бы.

Доктор МакНейлл закрыл глаза, медленно кивая. Когда он снова их открыл, он тихо спросил:

– Хотите сейчас поговорить с кем-нибудь другим?

Дэлайла без промедления ответила:

– Да. С Гэвином.

– Вашим родителям стоило бы попросить его держаться от вас подальше. Буду честным, Дэлайла. Все это выглядит плохо. Будь вы моей дочерью, я бы расспросил Гэвина о его роли во всем этом.

Словно по команде, из комнаты ожидания раздался голос отца. Она не смогла разобрать слов, но его гнев был громким, а слова отрывистыми фразами ударяли Гэвина, словно пули.

– Это ужасно для него, – приглушенным шепотом сказала Дэлайла, все-таки не сумев сдержать слезы, глядя слезы на занавеску, огораживающую маленькое пространство от коридора. – Это пытка для него, а он ничего не может сделать. Он мучается, что сейчас не со мной.

– Но вы ведь понимаете, почему он не здесь.

Невесело хохотнув, Дэлайла посмотрела на него краем глаза.

– Я уеду домой с родителями, папа будет смотреть новости, а мама – читать книгу. А единственный человек, которому нужно знать, в порядке ли моя рука, в комнате ожидания выслушивает крики за то, чего не делал.

Доктор МакНейлл оглянулся через плечо на медсестру Лизу. Та пожала плечами, и он снова повернулся к Дэлайле.

– Хочу, чтобы вы пришли ко мне через неделю, чтобы я убедился, правильно ли заживает рана.

***

Когда Дэлайла вышла из процедурного кабинета, рука ее была забинтована, а кровь гудела от обезболивающих, и ей хватило одного взгляда на лицо отца, чтобы понять, что не стоит и спрашивать, о чем он говорил Гэвину. Она понимала, что у нее нет телефона, он остался у Гэвина. Так что она даже не могла написать ему, чтобы узнать, куда он ушел и видел ли Давала.

Комната ожидания была не такой людной, как ей представлялось по голосам и суете, доносившимся в процедурную. Когда доктор МакНейлл жестом позвал их, ее родители прошли за ним в соседний кабинет, отделенный стеклянной стеной, через которую Дэлайле было видно, как он объясняет им возникновение раны. Он указал на свою руку, похлопал по ней и настойчиво о чем-то заговорил, скрючив пальцы и делая царапающие движения. Дэлайла смотрела на него с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, рассказывает ли он ее версию событий. Она засомневалась в этом. Один взгляд на Гэвина в его темных облегающих штанах, потертой обуви и с растрепанными темными волосами, и любой взрослый подумал бы, что он уже не просто странный, а практически стал подозрительным. Лишь Дэлайла знала, что единственная грубость, что мог позволить себе Гэвин по отношению к ней, – это покусывающие поцелуи, о которых она сама просила.

Затем доктор начал перечислять на пальцах рекомендации, как и ей, прежде чем отпустить ее в комнату ожидания. Она знала, что он говорит:

«Не совать рану под воду в следующие двадцать четыре часа.

Через два дня снимите повязку, чтобы рана подышала, наносите мазь-антибиотик каждый шесть часов.

Никакого плавания и принятия ванны, нельзя оставлять рану мокрой или погруженной в воду.

Если будет выглядеть так, словно в рану попала инфекция, тут же возвращайтесь в больницу».

***

Поездка домой на заднем сидении удушала. В машине не хватало места для них троих, тяжелой паники Дэлайлы, гнева отца и тревожного ворчания матери.

– Боже, кажется, мы сто лет не были в этой больнице. Доктор МакНейлл – это нечто, да, Фрэнки? – спросила она у мужа. И продолжила, не дожидаясь ответа: – Он там давно работает? С восьмидесятых? А до этого там всем заправлял его дядя. Как там его звали? Эдвин какой-то или как-то еще…

– Миллер, – равнодушно отозвался отец Дэлайлы.

– Точно! Эдвин Миллер. Ох уж он был и развратником, а? – заметила ее мама; ее голос буквально сочился ядом.

– Это ты о его брате Дугласе.

– Крутил не меньше чем с пятью девушками в нашем классе. С Розмари точно. А еще с Дженнифер и Деборой.

– Угу.

– Что с ним случилось? Я слышала, из-за него были проблемы у юной девушки…

– Никогда о таком не слышал.

– …переехавшей на другой берег Миссури, но это рассказывала Дженнифер, а ты знаешь, что она никогда не бывает в курсе, что творится на самом деле…

И даже чувствуя клаустрофобию Дэлайла по-прежнему хотела, чтобы здесь с ней был Гэвин. У нее даже не осталось одежды, что он одолжил ей. Медсестры сказали ее родителям принести чистую. А его вещи, видимо, лежали теперь в мусорном контейнере на заднем дворе отделения скорой помощи. И теперь, уехав оттуда и перестав чувствовать необходимость защищать Гэвина, она наконец начала осознавать реальность произошедшего. Зародившись в правой руке, дрожь поползла вверх по ее плечу, а в грудь вонзилась паника, оставшись там ледяной глыбой.

Это ведь все было безумием, да? Что на нее напал его дом, а обвинили в этом его, а теперь ей сделали перевязку и напичкали лекарствами, а Гэвин ушел. Был ли он в порядке? Не арестовали ли его? Или он уже вернулся туда, домой, и пытался смириться с тем, что его дом сделал с Дэлайлой и с ним самим? Эта тревога занимала ее мысли, и хотя снаружи было холодно, Дэлайла опустила стекло, нуждаясь в глотке свежего воздуха.

– Дэлайла Блу, – прикрикнула ее мама, прерывая свой рассказ. – Закрой окно немедленно, не то заработаешь себе пневмонию!

Она подняла его, но зажмурилась, пытаясь дышать, думать… Пытаясь осознать все это.

***

Когда они добрались домой, не было ничего по-семейному уютного: никаких посиделок в гостиной, вопросов о случившемся или о ее самочувствии. Ее родители собирались вернуться к вечерним делам, но она их остановила, спокойно и решительно проговорив:

– Гэвин этого не делал.

В ответ только звенела тишина.

– Я знаю, что вы так думаете, – с нажимом продолжила она. – Знаю, что и доктор МакНейлл так думает. Знаю, вы что-то говорили Гэвину в комнате ожидания. Я слышала, как вы на него кричали. Но вы ведь его видели. У него огромные руки. Схвати он меня, было бы что-нибудь похуже, чем этот ожог.

– Нам сказали, что твоя рука была… разодрана, – прошипел ее отец, недовольный ее раной. – Участков кожи просто нет.

После его слов рука под повязкой и не смотря на действие обезболивающих заболела.

– Что не означает, будто это сделал он.

– Если бы ты только рассказала кому-нибудь правду о случившемся…

– Ты бы мне не поверил, пап.

Отец направил на нее долгий и возмущенный взгляд, после чего вернулся в родительскую спальню, где смотрел новости.

– Постарайся не спать на левом боку, милая, – прощебетала ее мама, когда она направилась наверх, чтобы почитать. – И не забудь вымыть руки и лицо перед сном. Кто знает, что ты трогала весь день.

***

Сразу после одиннадцати в доме Блу воцарилась тишина. И эта тишина была той, какую Дэлайла признала нормальной для неподвижного дома. Было слышно постукивание труб и гудение вентиляторов, но никаких призрачных сердцебиений, никакого движения, нападения или слежки. Она успокаивала себя объяснением, что эти духи в доме – призраки или полтергейст, кто бы ни был внутри него, – могут переселяться из предмета в предмет, из одного места в другое, даже под землю или в провода, но все же сама жизнь не могла передаваться, как инфекция. Ее нельзя было так распространить.

«Как тогда это работает?» – лениво размышляла Дэлайла. А потом мысли стали истеричнее, ведь эффект обезболивающего пусть медленно, но ослабевал, и рука начала болеть, вспыхивая огнем с каждым ударом сердца.

Как он нас слышит?

Как следует за нами?

Что именно оживляет это безумное и опасное пространство?

Она еще толком не думала об этом, и теперь, спустя много недель с того момента, когда ей стоило задуматься над этим, казалось таким глупым и наивным пугаться самого чуда его существования. Но с первой догадкой – появившейся в дальних уголках сознания – что однажды ей придется уничтожить дом, она поняла, что должна узнать ответы.

Она закрыла глаза, размышляя о том, что точно знала:

Дом и все в нем было живым.

Дом проследовал за ними в парк через некую сеть трав, корней и деревьев.

Дом мог проникать в предметы, что Гэвин брал с собой – трехколесный велосипед, и любые другие мелочи, которые он мог положить в карманы. Свитер, в котором она была в доме, тоже оказался одержимым. Это не было сном.

Что-то случилось с ее отцом, когда он вмешался в дела Дома. Может, Дом управлял и бакалейщиком Дейвом. Пытался ли он проникнуть в ее сознание в первый день? Чем были те призрачные пальцы, прижимавшиеся к ее вискам? Они пытались захватить ее? Дом злился, потому что Гэвин хотел быть с ней, или потому что не мог ею управлять?

Мог ли дом управлять всем, что оказывалось в его пределах? Как далеко за пределы города распространялось его влияние?

Сердце грохотало в груди. Она должна поговорить с Гэвином.

Дэлайла вдруг стала уверена, что он не был дома, и что он не вернется, пока не убедится, все ли с ней в порядке. И когда на дедушкиных часах в гостиной пробило полночь, Дэлайла схватила юбку и простую рубашку, открыла окно спальни и выбралась из комнаты, цепляясь за водосток здоровой рукой. Она соскользнула одной ногой с выступа, глубоко вдохнула и выбралась из окна, стараясь телом прижиматься ближе к трубе. Пальцы почти сразу разжались, и она так быстро съехала на землю и так жестко приземлилась, что воздух с кашлем вырвался из ее легких. Уж чего точно ей не было нужно, так это вернуться в отделение скорой помощи с переломом руки, появившимся, когда она пыталась сбежать и увидеться с парнем, которого ее родители обвинили в ее избиении.

Голова кружилась от удара при падении, руки и ноги казались тяжелыми и слабыми от убывающего эффекта перкосета. Она остановилась на газоне и огляделась. Холод проникал под рукава рубашки и окутывал кожу, словно сам воздух хотел сказать ей, какая это плохая идея.

И снова деревья склонились к ней, а небо, казалось, исчезло во тьме. Но в этот раз Дэлайла посмотрела на ветки над головой и зашипела:

– Еще раз меня тронешь, и потеряешь его навеки. А может, уже потерял.

***

Дэлайла не знала, как Гэвин научился пробираться, но он был именно там, где она и рассчитывала, – в темной комнате для репетиций в фургончиках за школой, склонившийся над пианино. Он поднял голову, когда она открыла дверь, глаза его округлились, но наполнились невероятным облегчением.

– Прости, что ушел, – выпалил он. – Я хотел остаться, но…

– Знаю, – перебила она. – Отец повел себя ужасно с тобой, да?

Гэвин провел большой ладонью с широко расставленными пальцами по лицу.

– Ты в порядке?

– Все хорошо. Немного лекарств и повязка, и я снова в строю.

Он кивнул, оглядывая ее, словно убеждая себя, что ранена только ее рука.

– Эй, послушай, – сказала Дэлайла, приблизившись на шаг. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал.

Он посмотрел на нее с мольбой во взгляде.

– Что угодно.

Дэлайла протянула небольшую стопку вещей, которую забрала из его шкафчика.

– Хочу, чтобы ты надел это, – сказала она, положив вещи на пианино.

Гэвин уставился на нее.

– Ты хочешь, чтобы я переоделся в спортивную форму?

– Ты ведь мне доверяешь?

Гэвин молча встал и начал снимать футболку. Дэлайла махнула ему остановиться и, покопавшись в учительском шкафчике, вернулась с раскрытым мусорным мешком.

– Сюда, ладно?

Гэвин бросил футболку в пакет и, опустив руки к ремню, заглянул ей в глаза, приподняв брови, словно спрашивая: ты будешь смотреть? Когда она решительно встретила его взгляд, он улыбнулся и продолжил раздеваться.

Он разделся до нижнего белья, большими пальцами поддел эластичную ткань и снова посмотрел на нее.

– Полностью, – заявила она.

Гэвин был бы не прочь обнажиться перед ней, но он как-то не так себе это представлял.

А Дэлайла оказалась не такой смелой, какой казалась, потому что когда он снял боксеры и, выпрямившись, бросил их в пакет, после чего потянулся за чистой одеждой, она отвела взгляд, а щеки ее были явно куда розовее, чем когда она пришла. Он никогда еще так не раздевался ни перед кем, он даже и не думал о подобном никогда. Но Гэвину понравилось быть обнаженным перед Дэлайлой.

Ему нравилось, как мило она краснела, и хотя делала все возможное, лишь бы не смотреть, ему показалось, что он заметил, как она разок успела взглянуть.

– Дэлайла Блу, – самодовольно проговорил он, глядя, как она отходит в сторону. – Ты краснеешь?

– Молчи, – прикрикнула она через плечо, открыв дверь, чтобы выбросить завязанный пакет наружу, и быстро закрыв ее.

Воздух в кабинете музыки был холодным, и Гэвин поспешил надеть шорты.

– Ты собираешься мне рассказать, зачем все это? – спросил он.

Дэлайла пересекла комнату и встала перед ним.

– Ты решишь, я сумасшедшая.

– А разве такое теперь возможно? – спросил он, надев чистую футболку.

– Ты рассказывал мне раньше, что Дом может… Может цепляться за то, что было взято из его собственности. Так он поступил с трехколесным велосипедом или теми предметами, что оставлял для тебя, чтобы ты их взял, если у тебя был серьезный экзамен или нужно было успокоиться?

– Верно, – прошептал он.

– Может, Дом всегда так поступает с тобой, а может, и нет. Но все началось с нами… Мне начало казаться, что он всегда рядом, пробирается следом за тобой, где бы ты ни был.

Гэвин кивнул, словно и сам так чувствовал.

– А помнишь про ночь у Давала? – продолжала она. – Я уснула, и мне приснилось, что я держу руку. Словно держу чью-то мертвую и гниющую руку. Когда я с криками проснулась, это оказался всего лишь мой свитер, в котором я приходила к тебе домой. Но я знала, что это был не сон. Свитер точно… что-то сделал.

– Боже, – сказал Гэвин, колени ощущались слабыми, поэтому он сел. – Поверить не могу, что он мог бы… – начал он, а потом опустил взгляд на новые вещи, что надел. – Но эти из моего дома. Я стирал их там, – он потянул за воротник футболки.

– Думаю, можно понадеяться, что делает он так, когда у него есть причина. А в чем смысл цепляться к твоей спортивной форме? Он не стал бы постоянно беспокоиться о тебе.

– Но зачем? Зачем он меня преследует?

– А зачем родители ходят следом за ребенком? Чтобы присмотреть. Чтобы уберечь. Это просто… зашло слишком далеко.

– Но ты думаешь, что здесь мы в безопасности? – спросил он.

Дэлайла окинула взглядом комнату.

– Думаю, да. Думаю, Дом может захватывать и людей… а еще… Отец странно себя вел в ту ночь, после того как ворвался на дорожку у твоего дома. А бакалейщик Дейв? Ты говорил, что он приходит каждую неделю, но ведь потом он не узнал тебя.

– Все, кто приходит в дом, – прошептал Гэвин, – у всех остекленевший взгляд.

– Но с нами двумя он не может этого сделать. Может, потому что мы знаем.

Гэвин притих на несколько минут, переваривая сказанное.

– Прости за все это, – сказал он, осторожно притягивая ее сесть рядом с ним. – За то, что втянул во все это. За вот это, – он погладил большим пальцем край ее повязки.

Дэлайла хотела всплеснуть руками, чтобы показать ему, что с ней все в порядке, но в этот момент он не выглядел расслабленным. Она слабо улыбнулась и понизила голос.

– Честно, я в порядке. Меня сложно запугать.

Застонав, он с шумом опустил голову на клавиши.

– Знаю, как это выглядит. Я не могу даже представить, как навредил бы тебе.

– Конечно, ты не можешь. Это все не твоя вина.

– Но твой папа думает, что это я. Боже, Дэлайла, я не мог. Я люблю тебя.

Внезапно все остальное было забыто – пульсирующая боль в руке, страх, что случится с их отношениями, ужасающие непонимание мотивов Дома – и на ее лице появилась улыбка.

– Я тоже тебя люблю.

Он поднял голову, осознавая, что именно они оба сейчас сказали. Выдавив слабую улыбку, он сказал:

– Знаешь, моя любовь – это ведь навсегда. И обычно я не обращаю внимания на то, что думают остальные, но с тобой все иначе. Я не хочу, чтобы хоть кто-то думал, будто я могу быть опасным для тебя. Особенно твои родители.

– Уверяю тебя, их мнение на меня не влияет. Но уверена, я убедила их, что ты этого не делал. Посмотри на свои большие руки, Гэвин. Ты бы оставил отпечаток руки в два раза больший, чем тот, что на моей коже.

Он опустил взгляд на свои пальцы, лежащие на клавишах, и заметно расслабился.

– Хороший аргумент, хоть и немного тревожный.

– Вряд ли, – с улыбкой ответила она. – Я часами думала о твоих больших ладонях.

Он развернулся, оседлав скамейку, и положил ладони на согнутые колени.

– Да? Расскажи.

Дэлайла была так отвлечена видом его длинных ног, больших рук, кончиков его темных волос, касавшихся невероятно густых черных ресниц, что даже забыла о сказанном.

– Что рассказать?

Сглотнув, Гэвин напомнил ей:

– Что ты думаешь о моих руках.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Ты пытаешься меня отвлечь.

Он с грустью улыбнулся.

– Возможно.

– Разве нам не стоит поговорить об этом? – спросила она, приближаясь на шаг. – Я не о своей руке. Не хочу говорить о ней. Я о том, что случилось в той комнате…

Он смотрел на нее несколько долгих безмолвных секунд, и выражение его лица менялось от неловкого к виноватому, потом и к побежденному.

– Если тебе не сложно… давай поговорим об этом позже?

Прикусив нижнюю губу, она посмотрела на его ссутулившуюся фигуру, на его пальцы, что сжимали и отпускали колени. Такой расстроенный; его боль была такой глубокой. У них не получилось этого на прогулке после ужина, и Дэлайла надеялась, что у них найдется время поговорить, держась за руки, чтобы пространство между ними стало теплым и полным притяжения, пока он не сможет больше сдерживаться и не прижмет ее к стене или к дереву, или… хм, ладно.

Сейчас они были наедине, школа была темной и полной теней и эха, когда она пришла. И так будет еще несколько часов. С колотящимся о ребра сердцем Дэлайла встала и нырнула рукой под юбку, стаскивая трусики вниз по ногам. Она выбралась из них, стараясь не упасть.

Гэвин сглотнул.

– М-м. В общем… – он отклонился назад и почесал шею. – Эй, Дэлайла. Ты что делаешь?

– Снимаю нижнее белье.

– Это я вижу, – он разглядывал клочок розового хлопка на полу, быстро моргая. Его храбрость от собственной наготы, что была всего несколько минут назад, сейчас испарилась. – Лайла, я понятия не имею, что с тобой делать… – не поднимая взгляд, он неясно помахал рукой в сторону ее юбки, которая еще оставалась на месте и скрывала самые секретные части ее тела, и добавил: – ниже.

Дэлайле показалось, что ее кровь в венах превратилась в миллион порхающих бабочек.

– Тогда я тебе расскажу.

Она подошла к нему, желая, чтобы он хотя бы на миг взглянул на нее, чтобы она поняла, все ли в порядке с происходящим. И она поняла, что да, с ним все в порядке, когда он подался вперед, положил ладони ей на бедра поверх юбки, чтобы притянуть ее к себе. Он наклонился и поцеловал ее ребра, губами прижимаясь к коже под ее грудью.

Отодвинувшись, Гэвин поднял на нее взгляд и прошептал:

– Я не хочу заниматься сексом в первый раз в школе.

Она на миг испугалась, что из-за колотящегося сердца ее грудь сломается.

– Ладно.

– На случай, конечно, если ты думала, что мы будем этим заниматься.

– Похоже, я сейчас вообще ни о чем толком не думаю.

– Как раз это я и имел в виду, – улыбнулся он, и в этот раз улыбка коснулась глаз. – Всего четыре часа назад ты была в отделении скорой помощи, а теперь еще и без нижнего белья.

– Между вот этим и самими сексом есть разница. Просто прикоснись ко мне, Гэвин.

Он замешкался, но не отвел взгляда.

– Мне страшно, – признала она, желая быть с ним честной, но надеясь, что он не остановится.

Он тут же помрачнел.

– Из-за этого? Или из-за… Дома?

Она покачала головой.

– Я знаю, что Дом – это все, что ты знал. Это твоя семья. И знаю, что тебе невыносимо видеть, как все это сложно сейчас, и как это сложно для меня. Но дело в том, что я – твоя. И принадлежу только тебе. Хоть и боюсь, что ты никогда не будешь моим в этом смысле.

– Лайла, не говори так, – он закрыл глаза, прижавшись лицом к ее животу.

Ладонями обхватив ее колени сзади, он откинул голову назад, чтобы поцеловать ее. Дэлайла почувствовала знакомый трепет бабочек, а по ногам разливалось тепло. Не было никакой спешки, но когда она вспоминала об этом позже, в своей невинной лиловой комнате, она не могла припомнить, в какой момент осторожный поцелуй закончился, а его руки двинулись по ее голым бедрам. Обхватив ее ноги, он впивался кончиками больших пальцев в кожу, и она надеялась, что он оставит небольшие следы, которые позже она отыщет уже собственными руками.

Когда он осмелел и стал нетерпеливым, то целовал ее уже скорее зубами и рычанием, нежели губами, и двинулся одной рукой ей между ног. Он сказал, что не знал, что делает, но это не имело значения. Вскоре она, одной рукой обхватив его запястье, направляла его, а другой впилась ему в волосы, чтобы удержать его рот на месте. Потом в комнате долго звенела тишина, и он долго смотрел на нее, ничего не говоря.

Дэлайла поверить не могла, что еще хоть кто-нибудь может чувствовать то же, что и она, когда Гэвин осторожно поцеловал ее верхнюю, затем нижнюю губу и сказал:

– Я уже твой. Целиком и полностью.

– Уверен? – спросила она.

Он кивнул, скользя взглядом по ее перевязанной руке, и его глаза снова затуманились. Гэвин проводил ее до дома, приподнял, чтобы воспользоваться шансом заставить ее голову кружиться от поцелуев, а потом смотрел, как она уходит в темную тишину дома.

Дэлайле теперь можно о многом думать – о руках и улыбке Гэвина, о его признании в любви, об облегчении в его глазах, когда она рассыпалась на кусочки, – и какое-то время это придавало ей сил, потому что, после того как ушел по дороге, он не появлялся два дня.