Дом

Глава 23

Она

Странно это или нет, но она вполне могла сосредоточиться на уроке, когда Гэвин был в классе, и жутко беспокоилась, когда его не было. Он не написал смс, что плохо себя чувствует, не позвонил и не отправил электронное письмо приободрить ее и сказать, что завтра он придет в школу.

Дэлайла обедала под деревом, слушая болтливого Давала. Он снова и снова рассказывал об уроке математики, о том, что Кирк Теллер сказал ему за обедом. Говорил о своей новой обуви, о новой машине отца. У него был миллион слов, и все они лились нескончаемым потоком.

Дэлайла чувствовала себя до болезненного много знающей. Когда рядом был Гэвин, она чувствовала себя в безопасности, ведь даже если Дом ненавидел ее, зато нежно любил его. До прошлой ночи она и не думала, что Дом причинит ей настоящий вред, а если бы и причинил, то точно не в присутствии Гэвина.

И теперь Дэлайла поняла, что безопасности нет нигде. Гэвина здесь не было, но даже если бы и был, это не имело никакого значения. Был ли сам он в безопасности?

Жизнь не должна быть такой, она не должна постоянно пугать. А Дэлайла не должна постоянно переживать, что дерево подслушивает их разговор, или что трава отравила бы ее кожу, если бы могла. Она не должна думать, что по дороге домой ее поджидает опасность, что тротуар внезапно треснет и поймает ее за лодыжку. Или что ей стоит попытаться не спать ночью.

– Ди, ты вообще меня слушаешь? – Давал наклонился, вырывая ее из транса.

– Нет, прости.

Он медленно выдохнул, оглянулся на учеников, вдали играющих в баскетбол. После нескольких долгих минут тишины он спросил:

– Ты собираешься рассказать мне, что происходит?

Она молчала.

– Ты должна понимать, как это выглядит, – сказал он, повернувшись и указав на ее руку. – А выглядит это так, словно он тебя ранил, или словно ты спятила.

Она наконец повернулась к нему, глядя на ветви, а когда они вроде бы не приблизились, прошептала:

– Я уже пыталась тебе рассказать, как все запутано, но ты мне не поверил.

– Расскажи еще раз, – она скептически взглянула на него, и он добавил: – Я хочу услышать больше. Думаю… Думаю, теперь я тебе поверю.

– Не здесь.

Дэлайла встала, стряхнула сухую траву и листья с юбки и потащила Давала к вагончикам, в пустую комнату для репетиций. Она села на ту же скамейку у пианино, где прошлой ночью сидел Гэвин. На ту же скамейку, где он касался ее с болезненной, открытой нежностью. Она еще помнила касания его пальцев.

– Почему мы здесь? – осмотревшись, спросил Давал.

Вернувшись в реальность, Дэлайла ответила:

– Здесь безопаснее.

– Это… – он замолчал за миг до слова «безумие» и вместо этого неловко закончил: – Очень странно, Ди.

Глубоко вдохнув и не обращая внимание на звонок на урок, Дэлайла рассказала ему о том дне, когда столкнулась с Домом, как это выглядело и ощущалось. Рассказала, насколько он любит Гэвина, как казалось невозможным, что твердые неживые предметы могли быть по-настоящему одушевленными.

– Ничего невероятнее я еще не видела, – признала она.

Затем она описала день, когда они с Гэвином целовались в парке, а ветки полезли под ему под рубашку и связали ее запястья. Рассказала, как Дом отреагировал на ее вопросы о будущем Гэвина, и что ощущалось это так, словно ее бросили в блендер, когда все задрожало и затряслось под ее ногами.

Давал уже выглядел не таким недоверчивым и гораздо более бледным.

– После случившегося Гэвин захотел устроить мне ужин, – продолжала она, садясь с ним рядом. – Думаю, он хотел помирить меня и дом, или что-то вроде того. Я чувствовала, как Дом на меня злился. Некоторые предметы – например, камин или мебель в гостиной – пытались быть хорошими, поэтому я решила, что просто должна продержаться там немного.

– Взять напором, – добавил Давал.

– Именно, – она рассказала ему о плане прогуляться, как потом пошла мыть руки и увидела мамину статуэтку. И как повернулась и увидела маленький невинный пузырек краски.

С нарастающей истерикой она рассказала ему обо всем, случившемся потом: о тараканах, о том, как Дом запутывал ее и играл с ней, а она пыталась сбежать.

– Я забралась в душ, чтобы смыть их. Отбросила одежду, и тараканы поползли ко мне, потом занавеска душевой кабинки соскользнула к моим ногам, обернулась вокруг меня и… – она икнула и зажмурилась. – И ранила мою руку. Когда я закричала, в ванную ворвался Гэвин, но когда я опустила взгляд… – она открыла глаза, чтобы посмотреть на Давала, и поняла по его лицу, что он уже знал, о чем она сейчас скажет. – Когда я опустила взгляд, там ничего не было. Ни тараканов, ни одержимой занавески, ни статуэтки. Только разорванная кожа на руке, словно я сама это сделала. Или Гэвин.

– Ди, это… – он провел дрожащей ладонью по лицу. – Даже не знаю, что это.

– Знаю.

– А его мама? – спросил Давал.

Несколько секунд Дэлайла просто смотрела на него, и наконец ответила честно, но сбивчиво:

– Не знаю, – а была ли мама? Если да, то куда делась? Придвинувшись ближе, она спросила: – Давал, ты знаешь его маму?

Он покачал головой.

– Я как-то говорил Гэвину, что моя мама знает. Ну так, немного.

– Он спрашивал у тебя?

– Ага. Мама отвечала на пару вопросов об освящении их дома. Это было очень давно, Гэвин тогда был еще маленьким, и я знаю об этом только потому, что она упомянула это на следующий вечер после твоего визита.

Дэлайла напряженно нахмурилась.

– Что?

Казалось, он не обратил внимание на ее вопрос.

– Она не видела маму Гэвина годами. Мне показалось, что миссис Тимоти… немного странная. Но из уважения к ней мама не стала спрашивать у тебя про нее.

– Давал! Твоя мама даже не спросила, почему я пришла так поздно. Она ни слова не дала мне сказать, помнишь? Лишь сказала мне дышать и повторяла, что все хорошо.

– Да? – растерянно проговорил он. – Ну и?

– И, – медленно сказала она, надеясь, что он поймет, – твоя мама сама знала, что я встречаюсь с Гэвином, или ты рассказал ей?

Он молчал, обдумывая все, а потом покачал головой.

– Вообще-то, ни то, ни другое.

– Тогда почему она заговорила с тобой о Гэвине?

– Она сказала, что у сына Хилари всегда такой же обожженный вид, как и у тебя, – он с удивлением посмотрел на нее.

– Давал?

– М-м?

– Я никогда не видела Хилари, – ответила Дэлайла. – Я четыре раза была в его доме, даже целый час пробыла там одна, но я даже не слышала ее.

***

Тревога проникала в вены Дэлайла, открывая брешь в ее груди, которая, казалось, все росла и росла, пока не разорвется.

«Я выгляжу сумасшедшей», – подумала она, когда почти бежала домой, избегая трещин на тротуаре и стараясь избегать зоны досягаемости ветвей, шлангов и фонарных столбов. Виски болели, все ощущения вызывали беспокойство, словно это было не из-за постоянных размышлений, а из-за Дома, который на расстоянии давил на ее сознание. Она перепрыгнула верхние ступеньки и, тяжело дыша, открыла входную дверь. Ее дом ощущался таким же пустым и безжизненным, как и всегда.

– Мама? – позвала она.

– Я на кухне!

Дэлайла бросила сумку у лестницы и пошла в дальнюю часть дома, присматриваясь к окружающим предметам пристальней обычного. Все казалось правильным. Полки были уставлены сотнями крошечных фарфоровых статуэток, там же был и фавн.

Она закрыла глаза, понимая теперь, что все это было у нее в голове. Ей никогда не хотелось туда возвращаться. Она будет держалась от Дома подальше, и Дом останется в стороне, пока она не закончит школу и не покинет Мортон.

И заберет Гэвина с собой.

Она отодвинула стул от кухонного стола и села.

– Длинный день? – спросила ее мама, не отводя взгляда от раковины.

– Да.

– Руку не намочила?

Не «Как твоя рука?» или «Болит?», а «Руку не намочила?». Дэлайла замерла и посмотрела на бинты.

– Нет.

– Хорошо, – повернувшись, мама положила пригоршню помытого шпината на доску на кухонном островке. Потом выдвинула ящик и вытащила нож.

Дэлайла уже видела его, но он казался здесь лишним. Рукоятка была из слоновой кости, лезвие длинной и такое чистое, что сверкало, словно зеркало. Ее руки охватил холод и по телу пополз к горлу.

Этот нож из Сарая.

– Мам, это твой нож?

– Наверное, – ответила Белинда, поднимая его и повертела, чтобы бегло рассмотреть, после чего она принялась нарезать шпинат, обхватив листья рукой.

Не долго думая, Дэлайла потянулась к ножу и выхватила его из руки матери. Он оказался горячим, жемчужного цвета рукоять ожила, на ощупь став омерзительным слизнем. С криком Дэлайла бросила его в стену, в которую он вонзился с ужасающим хлюпаньем. По звуку это был не нож, вошедший в картину, пластик или дерево. Это был нож, попавший в грудь, пронзивший меж костей что-то влажное и живое. С колотящимся сердцем она смотрела на стену, ожидая увидеть кровь или выползающих тараканов.

Но вместо этого нож какое-то время дрожал от силы столкновения, а потом замер.

В комнате царило потрясенное молчание.

– Дэлайла Блу, – дрожащим голосом прошептала ее мама. – Что, ради всего святого, с тобой?

– Это не твой нож, мам. Не твой. Это… – с тихим вскриком ее голос оборвался. Нож зловеще подвинулся, тусклый свет на кухне отбросил тень на синий рисунок. Но вместо сверкающей слоновой кости теперь было лишь дерево – деревянная ручка обычного поварского ножа.

Белинда всплеснула руками с истерикой в голосе.

– Да какая разница, чей нож? Он не хуже остальных! Нельзя бросаться им в чер… Хм, в стену!

– Но как?.. – произнесла Дэлайла, отступая назад, не в силах отвести взгляд от ножа. – Не знаю, что происходит, но… не трогай его, – она все же посмотрела в лицо матери, и ее голос стал ровным и пустым: – Не смотри на него.

Дэлайла поднялась наверх и, пока искала телефон, услышала истерический голос матери, говорившей по домашнему телефону с отцом. Голос скользил из кухни по перилам, проскальзывал за закрытую дверь Дэлайлы.

– Верно! Она его бросила! В стену! Фрэнки, не уверена, что ей подходит это место. И не уверена, что мы это перенесем… нет. Сначала рана, а теперь метание ножей? – молчание. – Знаю, – еще пауза. – Да, я в порядке, – молчание было долгое и тяжелое, после чего ее мама шумно и с облегчением выдохнула. – Да, это хорошо, дорогой.

Дэлайла закрыла глаза и прижала пальцы к вискам, даже не чувствуя любопытства узнать, на что согласилась ее мама. Голова снова болела, словно что-то пыталось проникнуть внутрь.

«Хватит, хватит, хватит», – думала она, стараясь оттолкнуть это – чем бы оно ни было. Она слезла с кровати и, сняв всю одежду, бросила ее в корзину для стирки, даже не потрудившись рассортировать или понять, что она надевала к Гэвину. Она открыла окно и выбросила все на лужайку заднего двора, после чего захлопнула окно.

Ее мама еще говорила. Голос разносился вверх по ступенькам и по коридору.

– Отошлите меня, – шептала Дэлайла. – Отошлите меня куда-нибудь.

На миг ей понравилась эта мысль.

Пока она не вспомнила о Гэвине. Ее день рождения стремительно приближался, и хотя это означало, что скоро она сможет законно делать все, что угодно, она не была уверена, что он последует за ней.

***

Дэлайла чувствовала, как в уголках ее сознания маячило безумие. В голове возникло странное воспоминание, когда она маленькой присутствовала на вечеринке по работе ее отца, проходившей в городском клубе в семи милях от города. Дэлайла подцепила пальцем странную скатерть на столе и медленно приподняла ее, охваченная невероятным любопытством, что под столом. Белая пластмассовая поверхность была покрыта уродливой паутиной царапин и пятен.

Она закрыла глаза, представляя, как скатерть накрывает на ее мысли, чтобы спрятать истерику.

«Если я буду делать по одному делу за раз, – подумала она, – все получится.

Я напишу ему смс.

Сделаю домашнее задание.

Потом посплю, пойду в школу и забуду, что тот дом вообще существовал. Я не сумасшедшая.

Я буду говорить с Гэвином только о хорошем и приятном, и этого хватит, пока мы не поймем, как вырваться из этого.

А Дом обо мне забудет».

Дрожащими пальцами она отправила Гэвину сообщение:

«Мне не хватало тебя в школе сегодня. Надеюсь, все хорошо. Мне кажется, что я теряю рассудок».

Двадцать минут она делала домашнее задание, и когда уже почти все было закончено, Дэлайла подпрыгнула от зажужжавшего на столе телефона.

«Ты потеряешь не только рассудок, девочка».