Ее свирепые звери. Начало

Глава 5

Аурелия

Холодок пробегает у меня по спине от яростной угрозы в этом голосе, словно из жерла вулкана. Я понятия не имею, что ответить на подобный едва скрытый намёк, поэтому просто отворачиваюсь и решаю, что лучше игнорировать этих зверей. Я проверяю свои щиты, прекрасно зная, что могу выдержать любую атаку, которая в меня брошена. Но если я права, тот отвратительный привкус, который я ощущаю в воздухе, витающем вокруг камер, является магическим глушителем — и очень дорогим. Итак, без страха, но с большой настороженностью я возвращаюсь к мужчине за стальной дверью.

Чем он болен?

Я чувствую себя отвратительно из-за того, что вторгаюсь в его тело без согласия, но с пациентом без сознания у меня нет выбора. Я быстро сканирую его внутренности, намереваясь распространить свою магию от макушки до пальцев ног, но останавливаюсь на его шее. Мое сердце бьется неровно, когда я понимаю, что это такое.

И почему мой отец послал именно меня исцелить этого мужчину.

Тьма цепляется за его позвоночник, обвиваясь вокруг спинного мозга, как будто хочет вытянуть жизнь из него и его анимуса. Это настоящая змея из тени и злобы, ее челюсти сомкнулись у основания черепа мужчины. Очень похоже на то, как всего час назад мой отец прижал меня своей змеиной челюстью, за исключением того, что я никогда не видела теневую змею, свернувшуюся внутри человеческого тела.

Это темная магия, типичная для змей, и я нисколько не сомневаюсь, что данная болезнь — магическая и вызвана контактом с темной магией.

Интересно, это дело рук моего отца? Такое вполне в его стиле, и в глубине души я знаю, что если кто-то и может разобраться в этой болезни, так это он.

Тогда зачем посылать сюда меня, чтобы все исправить? Нет, это должна быть работа кого-то другого. Кого-то такого же темного и холодного.

Поскольку тварь так сильно запуталась в позвоночнике, мне придется удалять её дюйм за дюймом, твою мать, медленно отрывая, чтобы убедиться, что его спинной мозг остался нетронутым. Неудивительно, что другие целители оставили мужчину умирать. Малейшая царапина на спинном мозге — и у самца останется постоянный паралич, который не сможет вылечить ни один заурядный целитель.

Это потребует кропотливой работы, часов медленного сосредоточения, и я бы солгала, если бы мысль о такой задаче меня хоть немного не возбуждала. Может быть, я сумасшедшая, но именно поэтому мой отец считает меня своим лучшим целителем. Это действительно сложная работа, и она заставляет меня чувствовать, что есть причина, ради которой я родилась.

Я сажусь, скрестив ноги, на пол подземелья, холодная плитка неприятно касается моей задницы. Кардиган я снимаю, потому что обязательно взмокну от всей этой работы.

Позади меня раздается тихий свист, из другой камеры, не из той, в которой разговаривали последние заключенные. Я стараюсь, чтобы это меня не беспокоило. Я здесь не ради них. Они не мои пациенты и поэтому не имеют значения.

Я работаю в течение часа, начиная прямо с копчика самца, убеждая теневую змею развернуться крошечными, точными движениями моей силы. Через несколько минут я покрываюсь потом, и кажется, что времени совсем не осталось, когда я слышу отдаленный хлопок двери темницы и тяжелые шаги охранников.

Высвобождаясь из объятий своего пациента, я открываю глаза и вижу двух самцов-орлов, уставившихся на меня сверху вниз.

Я стону, хрустя шеей, когда они хмуро смотрят на меня, сидящую на полу подземелья. Мои гормоны, должно быть, бушуют, потому что, прежде чем я успеваю подумать об этом, я поднимаю руку в безмолвной просьбе о помощи. Клюв достаточно мил, чтобы ответить на мою просьбу. Я хватаюсь за него и молча поражаюсь теплу от большой мужской руки. Я точно знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз прикасалась к мужчине своей кожей. Даже к женщине. Принимать и отдавать покупателям мелочь на работе — мой единственный способ поддерживать телесный контакт с людьми, но даже в этом случае большинство людей в наши дни совершают покупки с помощью бесконтактной электроники.

Даже использовав энергию за час исцеления, я испытываю жажду сильнее, чем любая обычная женщина-анима, и становлюсь влажной только от прикосновения этого плодовитого самца.

Может, я и не могу выследить своих суженных и уложить их в постель, но моя анима отчаянно хочет кого-нибудь.

Однако Клюв не чует моего желания. Мой щит из титана и был таким со дня встречи с оракулом. Я не могу позволить ни одному мужчине учуять мой запах, потому что через несколько секунд они поймут, что я не обычная орлица.

Мои пальцы покидают руку Клюва ох как неохотно, и мне стыдно, что он замечает это. Слегка голодное выражение мелькает на его лице. Какое-то время он, кажется, борется со своими чувствами, пока я надеваю кардиган и следую за ними по коридору. Клюв оглядывается на меня, и его спутник что-то бурчит ему, чего я не слышу. Одним из недостатков моих семи щитов является то, что они немного приглушают мой слух. Но я вижу, как Клюв встряхивается и снова становится профессионалом. Я получаю немного головокружительного удовлетворения от этого взаимодействия, как раз перед тем, как меня охватывает приступ грусти.

Я обречена на такую жизнь. Если я не позволю самцам чувствовать мой запах, я останусь одинокой анимой на всю оставшуюся жизнь. Я умру, сохранив в неприкосновенности и свою честь, и свою тайну, но, боги, иногда честь кажется переоцененной.

Я пялюсь на отличные задницы обоих охранников всю дорогу до кабинета господина Полупернатого, мои глаза полуприкрыты, пальцы подергиваются, и я говорю себе, что это просто напряжение целителя, заставляющее меня искать поддержки, а не отчаянная нужда в реальной компании «кожа к коже».

Старый орел сидит за своим столом, когда я прохожу мимо двух охранников к нему.

— Мне нужно будет приходить каждый день, — тихо говорю я, — пока все не закончится. Это займет не больше недели.

— Целую неделю? — спрашивает он, приподняв брови. Я чувствую, как его орлиный взгляд проникает в каждую мою потную пору.

Я морщусь, задаваясь вопросом, когда я в последний раз делала пилинг.

— Это хроническая… болезнь, которая требует утомительной работы. Честно говоря, я не думаю, что у кого-то другого хватило бы на это терпения.

Думая, что он будет раздражен задержкой, я удивляюсь, когда на его лице медленно расплывается улыбка.

— Ну, я не могу жаловаться, если теперь буду видеть тебя каждый день, не так ли?

Я отъезжаю от особняка Полупернатого, стараясь не думать о том, как Клюв открыл передо мной дверцу моей машины. Это был настоящий подвиг силы воли — не опустить щит и не встать на цыпочки, чтобы как следует его обнюхать.

Как бы я хотела, чтобы он сунул свой номер в мою сумочку, но он этого не сделал — я проверила дважды. Отчаяние, вероятно, сквозило через всё моё тело, и, скорее всего, его это отпугнуло.

Размышляя о том, как выглядит не отчаявшаяся женщина, я делаю то, чего обычно избегаю, и останавливаюсь, чтобы заказать еду навынос, проглатывая целый бургер, картошку фри и молочный коктейль. После этого я чувствую себя немного лучше, поэтому, как только я прихожу домой и снова принимаю душ, я решаю подготовиться к работе.

Мои веки немного слипаются от усталости, но я не хочу хандрить, вспоминая произошедшее с отцом в моём доме, а после и проведенное утро буквально запертой в темнице, и по новой испытывать вожделение к Клюву, каким бы прекрасным он ни был. Мне нужно чем-то себя занять. Иногда моя тетя дает мне премию, если я работаю сверхурочно. Моя цель — заработать как можно больше денег до начала учебы в колледже, когда мне придется покупать смехотворно дорогие книги и платить за аренду жилья.

Мое скудное пособие не покроет затраты, а отец уж точно не будет платить ни за что из того, что потребует от меня колледж. В финансовом отношении я сама по себе.

Моя мать не хотела бы этого для меня. Я никогда не знала ее, поскольку она умерла, когда мне было пять, но, по-моему, она любила меня больше всего на свете. Я цеплялась за эту мысль, как за спасательный плот, и в мои первые ночи, когда я жила одна, ничего другого у меня не было.

Когда я прихожу на работу, в небольшой продуктовый магазин, тетя Шарлотта отрывается от подпиливания ногтей, взбивает свои обесцвеченные светлые кудри и неодобрительно хмурится, оглядывая меня с ног до головы.

Некоторые вещи никогда не меняются.

Для моего отца нет ничего важнее его семьи, и он заботился о своей сестре с тех пор, как они были маленькими. Всегда давал ей деньги на Лабутены и сумочки Prada всякий раз, когда она хлопала в его сторону своими чересчур длинными наращенными ресницами.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она блестящими красными губами. — Мейс сказал…

— На этой неделе я буду работать на него по утрам, так что я подумала, что могла бы и здесь помочь до закрытия. Так ты будешь дома раньше и успеешь поужинать с детьми.

Шарлотта была Региной для двух своих суженых. Дядя Бен работает в шахтах вахтовым методом, а дядя Рон — водопроводчик. Все они — змеи, присягнувшие Двору моего отца, и поэтому избегают меня как чумы. Бен приятнее Рона, вероятно, потому, что он бывает здесь недостаточно часто, чтобы видеть, каким политическим кошмаром я являюсь. Когда я впервые переехала в бунгало на заднем дворе их дома, он приносил мне остатки ужина, часто тайком подсовывая кусочек или два шоколада, завернутый в салфетку.

Я почти уверена, что мой отец использует этот магазин для отмывания денег или чего похуже, но мне запрещено заходить в задний кабинет, поэтому я не могу сказать наверняка.

Тетя Шарлотта смотрит на меня свысока и натянуто кивает. Я полагала, что мой отъезд в колледж в конце лета поднимет ей настроение, но она такая же кислая, как и всегда. Но я понимаю ее, потому что когда-то я была ею, а ты не осознаешь своих привилегий, пока их не отнимут.