Фронтовой дневник княжны-попаданки

Глава 21 Другой берег

На другой берег нас переправляют группами. Несмотря на то, что берег уже полностью освобожден от турецких солдат, все равно остается риск. Течение в этих местах сильное, а плоты не очень устойчивые. Нет смысла их перегружать.

Я, вместе с сестрой Аглаей и Марфой Ивановной, оказываюсь в одной из первых очередей. Не знаю, намеренно так выходит или это чистая случайность. Скорее всего первое потому, как Серафим Степанович наказывал нам сразу к делу приступать.

А дел на том берегу нам предстоит немало.

— Говорят, что на этот раз не в палатах лечить будем. Госпиталь целый для нас приготовили, — радуется Марфа Ивановна, рассматривая бликующую водную рябь.

— Откуда слух-то такой? — сестра Аглая не разделяет радость девушки. Она с грустью смотрит на берег, который мы только недавно покинули и только вздыхает.

— Так известно же ж, — хмыкает Марфа Ивановна. — Серафим Степанович сегодня утром обмолвился. Да и прежде не раз об этом говаривал.

— Надеюсь, что это действительно будет так, — вздыхает Аглая. — Надоело уже в палатах жить, мочи уже нет.

— Уверена, что именно так все и будет, — поддерживаю девушек и с удовольствием наблюдаю, как наш плот подходит к берегу.

Радость от того, что можно наконец ступить на твердую землю наполняет меня. Я всегда относилась к воде с опаской и даже научившись в молодости плавать, предпочитала ее избегать. Возможно, это что-то из психотравм детства, но что именно я не помню. Да и не важно это. Важно лишь что воды вскоре подо мной не будет.

На берегу нас встречают с радостью. Солдаты и офицеры помогают доставать поклажи. Они шутят и смеются, но все же за всем этим весельем чувствуется, что линия фронта совсем рядом.

— Что же вы, красавицы, забыли-то здесь? — один из офицеров, немолодой и с густой растительностью на лице, наблюдает за происходящим со стороны.

Видно, что статусом он превосходит всех присутствующих, а его осанка указывает на благородное происхождение. Наверное, тоже князь какой-то или что-то типа того.

— Так мы же за Родину, ваше высочество! За императора! — не теряется Марфа Ивановна. — Солдатиков-то должен кто-то лечить. Так почему бы не мы?

— Оно и похвально, что за Родину! — кивает мужчина. — Сейчас соберут вас всех и покажут, где теперь императору служить будете.

Смотрю на офицера и понимаю, что вовсе не обычный это офицер. Передо мной ни мало ни много, самый настоящий член императорской семьи — брат императора, Николай Николаевич!

Проходим дальше, а я все не верю своим глазам и оглядываюсь на его высочество. Не верю, что на самом деле это он. И только тычок в бок от Марфы Ивановны приводит меня в чувства.

— Понравился вам великий князь, Анастасия Павловна? — усмехается она. — Да оно и понятно. Кому же он может не понравиться? Да вот только высоко сидит орел, не достать нам до него.

— Что? Нет! Я даже и не думала ни о чем таком, — спешу оправдать свой интерес. — Просто впервые такого великого человека вживую вижу.

— Вас послушать, так вы будто вовсе не из Санкт-Петербурга будете, — качает головой девушка.

— А я его высочество тоже впервые вижу, — поддерживает меня Аглая. — Его императорское величество к нам заглядывали, а его высочество — никогда.

— Ничего, еще не раз заглянет, — смеется Марфа Ивановна. — Его высочество ведь страсть как любит солдат своих поддерживать. Говорят, подарками их задаривает, чтобы поправлялись скорее.

— Им бы не подарки нужны, а лекарства хорошие, да бинты с салфетками постирильнее, — не понимаю я такого подхода великого князя. — А что это за мужчина рядом с ним ходит? Вроде на нашего не похож…

Только сейчас я замечаю, что к Николаю Николаевичу подходит молодой мужчина, лет двадцати пяти. Его черные кудрявые волосы и смуглая кожа выдают в нем представителя другой страны. Вот только какой?

— Говорят, что это представитель знати из Турции, — шепчет Марфа Ивановна. — Прежде он переехал в нашу столицу, чтобы учиться. Да у нас и остался.

— Враг, стало быть, — делает вывод Аглая.

— Не враг вовсе, — не соглашается Марфа. — Слышала, что он нашу политику поддерживает. Сам вызвался с армией идти да в бою себя проявил. Вот теперь здесь и вертится.

— На нашей стороне, значит? — спрашиваю и замечаю, что мужчина переводит взгляд точно на меня.

Но сомневаюсь, что в толпе можно меня рассмотреть. Значит просто кажется так.

Вскоре мы подходим к трехэтажному зданию старой застройки. Его стены местами разрушены, но большая часть уцелела и, судя по доносящимся до нас звукам, помещения уже заняты больными.

Осматриваю стены, пол, потолок и, к сожалению, понимаю, что здесь санитарными нормами тоже не пахнет. Здесь совсем другим пахнет: болезнью и смертью. И это мне очень сильно не нравится.

— А жить-то мы где будем? — поймав одного из сопровождающих нас офицеров, спрашивает Марфа Ивановна. — Не здесь же, с больными?

— Не здесь, красавица, — охотно отвечает он и весь заливается краской. Видать понравилась. — Вам отдельные здания отведены. Не как дома, конечно же, но все какие-никакие, да условия.

— Может быть еще и банька будет? — не отпускает его девушка. — Помыться страсть, как хочется.

— Это мы с легкостью организуем! — хмыкает он. — Без баньки русскому человеку и жизни быть не может.

— Вот и славно! — радуется Марфа Ивановна. — Слышали, девоньки? Мыться скоро будем!

По рядам сестер милосердия походит одобрительный гул. Я тоже радуюсь. Только молча. Я ведь давно уже не то, что в бане, даже в душе не была. Как санитары в больнице мыли, так и лежала.

Очень хотелось нормально помыться. А теперь как-то не по себе становится…

— Смотрите, Анастасия Павловна, домики-то какие! Деревенские! — замечает сестра Аглая, отвлекая меня от мыслей. — Неужели в них жить будем?

— В них самых, — подтверждает офицер. — Группами заселим. Тесно, конечно, будет. Да уж что там жаловаться? Всяко лучше, чем в палатке.

— И то правда, — соглашается Марфа Ивановна. — Заживем мы с вами!

Смотрю на девушку и понимаю, что она права. Так всяко лучше.

Вот только обрадоваться не успеваю. Стоит нам только выйти за здание госпиталя, как взгляд тут же упирается на выжженное поле. И я понимаю, что прежде деревня эта была намного больше, а нам предстоит жить в том, что от нее осталось.