Фронтовой дневник княжны-попаданки

Глава 27 Предупреждение

С ранеными работаем до позднего вечера. Несмотря на большое число врачей и сестер милосердия, собранных в импровизированном госпитале, нуждающихся в помощи все равно слишком много. И тяжесть ранений у некоторых из них очень серьезная.

К моему удивлению, теперь Серафим Степанович дает мне больше свободы. Он позволяет не только обрабатывать раны, но и самостоятельно зашивать их.

Впрочем, это не обходится без последствий.

Если работать с марлями и салфетками, не прикасаясь к ране, вполне возможно, то проделывать то же самое с ниткой и иголкой уже куда сложнее.

То и дело я касаюсь ран и в местах моих прикосновений они тут же начинают затягиваться. Кожа восстанавливается так быстро, что я с трудом успеваю отнимать руку.

К счастью, все раненые с которыми я работаю, находятся либо без сознания, либо в бреду. Они не видят, что происходит и никому не могут об этом рассказать.

Но мне самой невероятно жаль, что я сама не могу заявить о своей способности. Я знаю, что люди не примут ее. Сочтут меня за ведьму или психически нездоровой. А ведь теоретически, я могла бы исцелить всех раненых. Могла бы спасти тысячи жизней!

Но я боюсь даже тайком применять свой дар. Дар, в настоящих реалиях больше похожий на проклятие.

— Ну что, Анастасия Павловна, умаялись? — Серафим Степанович подходит ко мне в момент, когда я только заканчиваю зашивать очередную рану.

От неожиданности вздрагиваю и касаюсь самого края шва. Кожа в этом месте тут же затягивается и становится, как новенькая.

К счастью, я успеваю отдернуть руку прежде, чем произойдет непоправимое.

— Очень устала, Серафим Степанович, — киваю ему, надеясь, что мужчина не заметил изменений. — Давненько я так сильно не уставала.

— Оно и понятно, — врач осматривает сделанный мной шов и, прицокивая, качает головой: — И где же вы так хорошо шить-то научились? Что ни шов — то произведение искусства!

— Так бабушка меня шить-то учила, — вспоминая славу княгини Стырской, пытаюсь списать свой навык на нее. — Давала, было дело, два куска телячьей шкуры и шей говорит…

— Слыхивал я про Агриппину Филипповну, — почему-то в голосе Серафима Степановича звучит недовольство. — Не понимаю я ее способы излечения болезней. То, что наука выдумала, да на практике врач до ума довел, лучше любого народного средства будет. Но о вашей бабушке я только хорошее слыхивал. Видать умеет и знает, раз практикует.

— Умеет, — подтверждаю я, не имея ни малейшего понятия, действительно ли это так.

— Вижу, что умеет. Эвон она как внучку-то обучить смогла. Глаз нарадоваться не может! — Серафим Степанович переводит на меня взгляд и широко улыбается. — Ступайте отдыхать, Анастасия Павловна. Завтра-то проще не будет.

— Спасибо, Серафим Степанович, — киваю мужчине и спешу покинуть палату.

Насколько я помню, сегодня вечером мне особо отдохнуть не придется. Ко мне должен прийти Кадир и в том, что мужчина захочет совершить прогулку я не сомневаюсь.

Не уверена, что стоит доверять пылким словам моего горячего южного поклонника, но и не верить ему без оснований я тоже не могу. В конце концов, он же открыто, при всех заявляет о своих чувствах, а не делает это втайне.

На улице уже темно. Местность здесь освещается не так хорошо, как в палаточном городке. Костров здесь нет и идти до дома приходится практически вслепую. Только звезды хоть как-то освещают путь.

Узкая дорожка, пролегающая мимо выжженных домов, теперь кажется еще более зловещей. Силуэты обугленных столбов и обрушенных стен то и дело всплывают где-то рядом. И кажется, что в них таится опасность.

— Только тихо и без глупостей! — неожиданно чья-то рука обхватывает меня за талию и на горле я вновь чувствую холодное прикосновение металла.

— Можно было обойтись и без ножа, — пытаясь успокоить зашедшееся в сумасшедшем ритме сердце, произношу я.

Знаю, что незнакомка не сделает мне ничего плохого. Если бы она хотела это сделать, сделала бы еще там, в лагере.

Но что привело ее ко мне на этот раз?

— Я не могу доверять никому. Даже тебе, — шипит она. — Рассказывай, что ты узнала про дневник?

— Про дневник?! — не понимаю, почему я что-то должна была про него узнавать. — Ничего я не узнала! Это всего лишь книга с зарисовками растений. Не более!

— Тише ты! — дергает меня и нажим лезвия становится сильнее. Но все же оно меня не режет. — Нас могут услышать!

— В дневнике княгини Стырской нет ничего, что могло бы показаться странным, — принимаю замечание и перехожу на шепот.

— Тем не менее, он кому-то понадобился. И понадобился он этому кому-то очень сильно, раз дело дошло до убийства!

— А что, если дело вовсе не в дневнике? — предполагаю я, совершенно не представляя, что могло заинтересовать убийцу. Хотя… — Что, если убийца уже забрал то, что ему было нужно и больше не появится.

— Чушь! — фыркает незнакомка. — У Анастасии Павловны не было ничего ценного, кроме этого самого дневника! И тебе нужно понять, что в нем особенного.

— Но как? Я не видела в нем ничего, что могло бы вызывать интерес, — противлюсь я, но в этот момент хватка ослабевает и холод стали перестает ощущаться.

Девушка исчезает так же внезапно, как и появляется. И что-то мне подсказывает, что делает она это не без помощи магии.

Вот только исчезает она, так и не дав никакую подсказку, что же я вообще должна искать. Что, если на самом деле одно из перечисленных в дневнике растений интересует убийцу? Что, если оно обладает каким-то особым свойством, а я не знаю об этом?

— Я должна разобраться со всем этим, иначе мне не дадут спокойно жить, — шепчу под нос единственный возможный вывод и направляюсь к дому.

Наверное, мне действительно нужно изучить дневник. Вот только где искать тайну — это вопрос!