Фронтовой дневник княжны-попаданки

Глава 3 Принятие

Какое-то время лежу в страхе. Держу в руках эту треклятую банку, словно тот, кто хотел мне навредить, увидев ее испугается и убежит.

На самом деле боюсь я не таинственного незнакомца, решившего применить мышьяк, а последствий. Кажется, что, если я не сумею защититься, закончится моя жизнь не только здесь, во сне, но и наяву.

А мне ведь только выпал шанс хотя бы немного порадоваться жизни.

Не знаю, сколько проходит времени, но владелец банки так и не приходит. Словно теперь ему нет до меня никакого дела. Словно он уверен, что его затея удалась.

Зато приходит голод.

Фляжка с водой заканчивается достаточно быстро. Несмотря на наставления Серафима Степановича, не считаю нужным ограничивать себя в воде. Заблуждения прошлого способны принести больше вреда, чем пользы. А мне в жизни и так вреда немало досталось.

— Анастасия Павловна, вы кушать изволите? — сестра Аглая, как обращался к ней мужчина, подходит как раз в тот момент, когда желание есть становится невыносимым.

Не знаю, как давно я не ела, но сейчас не отказалась бы даже от безвкусной каши из прописанной мне врачом диеты.

— Если можно, не отказалась бы, — тихонько отвечаю, боясь, что резкую реакцию могут принять за горячку.

— Можно, конечно, миленькая вы моя! — улыбается девушка и, чуть склоняя вперед голову, перекрещивается. — Принесу сейчас!

Аглая уходит, а я смотрю ей вслед и понимаю, что девушка не просто сестра милосердия. У нее на груди я успела заметить крест, а сама манера поведения подсказывает, что она — человек веры.

Впрочем, на фронте такие люди нужны. Ведь нужно укреплять веру воинов не только в императора, но и в Бога.

Зато в моем случае человек, использовавший мышьяк, точно с верой в ногу не идет. У него имелись свои намерения. И чем ему могла навредить девушка, в теле которой я теперь оказалась, остается большой загадкой.

— Ваш завтрак, Анастасия Павловна, — сестра Аглая возвращается с тарелкой и чашкой. — Серафим Степанович наказал не давать вам жирного. Да разве ж в вашем состоянии можно иное кушать? Вам ведь сил набираться нужно…

Принимаю тарелку и вижу большой кусок мяса с прослойкой жира, который уложен на разваренную картошку.

— Спасибо вам, хорошая моя, — благодарю ее. Жир я не люблю, а вот наличие в рационе белка очень даже приветствую. Мне сейчас силы не помешают.

— Не благодарите, Анастасия Павловна! Вы главное выздоравливайте. Нам ведь самим болеть никак нельзя. Нам раненых лечить нужно, жизни их спасать.

— А раненых-то много? — знаю, что в те времена ранений было меньше, чем потерь. Тогда с поля боя только в случае успеха забрать могли. Не на чем было увозить.

— Да здесь-то не много, — качает головой Аглая и хватается за крест. — А впереди, говорят, не сосчитать. Все палаты заполнены.

— Значит работы хватает… — произношу задумчиво и принимаюсь за еду.

Я хоть и во сне, но все же остаюсь весьма квалифицированным хирургом. Значит толк от меня точно будет. Только бы не мешал никто. А там разберусь.

— А кто такой Серафим Степанович будет? — спрашиваю, решив, что в случае чего спишу все на потерю памяти. Все равно меня в ней уже обвинили.

— Так врач же ж. Разве не помните вы, Анастасия Павловна?

— Помню, что знакомы мы с ним, — переиначиваю ситуацию. — А что врач не помню.

— Даст Бог, все-все припомните, — продолжает она теребить крест. — Нам же солдатиков лечить надо. Бедненькие они. Каждый день помирают.

— Вылечим! Это я вам точно обещаю, — доедаю завтрак и отдаю посуду. — Я скоро в себя приду и начну лечить.

— В таком случае не смею вас более беспокоить, Анастасия Павловна, — кланяется девушка. Только сейчас я примечаю, что относится она ко мне как-то слишком почтительно. Как обычно к княгиням, да баронессам относились.

— Сажите мне, сестра Аглая, может вы знаете, откуда этот флакон взяться мог? — решаю воспользоваться ситуацией и задаю, пожалуй, самый волнующий меня вопрос.

— Таких банок у Серафима Степановича целая фура набита, — пожимает плечами девушка. — Да только мне почем знать, что в них налито, то или не то?

— Значит у Серафима Степановича?.. — не думаю, что сам врач хотел мне навредить. Если бы хотел, навредил бы. У него все шансы были.

Значит кто-то из приближенных. Кто-то из своих. Но много ли людей доступ к лекарствам врача имеют?

— Пойду я, — по всей видимости, приняв мою задумчивость за усталость, произносит Аглая. — А вы, отдыхайте, Анастасия Павловна. Вам силы восстанавливать нужно.

— Спасибо, хорошая моя! — киваю ей. Но прежде, чем отпустить, все же прошу кое-что для меня сделать: — Можно напоследок я об одолжении попрошу? Принесите мне воды попить. Той, что Серафим Степанович дал, уже не осталось.

В качестве доказательств протягиваю пустую флягу, в которой даже ничего не плещется.

— Как это не осталось? — девушка даже округляет глаза от удивления. — Разве вам доктор не говорил поменьше пить?

— Прошу вас, принесите попить. А Серафиму Степановичу мы ничего не скажем.

— Ой, достанется мне от него… — переживает Аглая, но фляжку все же берет. — Вы точно ничего ему не скажете?

— Точно-преточно! — обещаю я.

Девушка уходит. А я опускаюсь обратно на сено и радуюсь, что хотя бы одному человеку в этом месте я могу доверять.