Железо и серебро

6

Спуск стоил Анне еще одного падения, ушибленного бедра и рассаженного локтя в довесок к ступням, ладоням и коленям. Овраг, в который она спустилась, был тёмен и глубок. Противоположный его склон оказался отвесным. Он щерился корнями, поблизости журчала вода, над травой курился серебряный туман, единственный источник света в этой темноте.

Место было просто отличным, чтобы загнать кого-то и не дать ему выбраться. Анна стиснула зубы и попыталась отбросить эти мысли.

Она помнила, в какую сторону ей надо идти, чтобы выйти на поле, где они пробили колесо. Другое дело, что О'Рейли мог просчитать эту нехитрую логику. Но забираться глубже на Другую сторону — одна эта перспектива пугала Анну сильнее, чем все байльские психи.

Хотелось пить. Греймур строго сказала себе, что до обезвоживания её ещё раз десять успеют убить. Туман касался голых щиколоток, иногда поднимался к коленям. Трава была сырой, земля под ней — холодной. Анна безнадежно мерзла в тонкой майке. Юбка слишком узкая для забегов по пересеченной местности, порвалась по шву.

Греймур стиснула зубы и заставила себя идти, не останавливаясь. Она выберется. Холод и юбка — это мелочи, разбитые колени — тоже мелочи, нужно только держаться в темноте и быть настороже.

Сколько там патронов в стандартной обойме? Если ли у О'Рейли запасная? Почему, дери его черти, он так странно вел себя у озерца?

Анна попыталась растереть замерзшие плечи, едва слышно охнула, задев след от пули. Она заставила себя идти быстрее. Впереди как будто чуть-чуть просветлено, в овраге стало больше тумана и воздуха, отвесная стена противоположного склона чуть отдалилась.

Появились кусты с белыми цветами. Анне почему-то это показалось тревожащим знаком. Может быть, из-за запаха, может, потому что они росли в той лощине, где она оставила Моргана О'Рейли, или потому что они слабо мерцали в сгущающейся темноте, сбивая и запутывая.

Постепенно овраг стал шире, кустов — больше. Но, вопреки всем расчётам Анны, никакого поля впереди не наблюдалось, хотя ей казалось, что она идёт в темноте намного дольше, чем они с О'Рейли добирались к озеру и яблоне.

Греймур сказала себе, что это может быть искажением восприятия. Теперь женщина старалась держаться ближе к кустам, хотя ей казалось, что от запаха призрачно-белых цветов у неё кружится голова.

Яблоню Анна увидела издали. Замерла, словно её ударили под дых, потом запоздало сообразила, что маячит на виду, и пригибаясь, отступила назад, под ненадежную защиту кустарника.

У неё начали трястись руки. То ли от ночного холода, то ли от напряжения.

Не то чтобы Греймур считала себя большим спецом по ориентированию, но ей казалось, что она отдавала себе отчёт, куда идёт.

Чтобы как-то справится с собой, Анна прикусила костяшки пальцев. Обратно она не вернётся. В овраге с опасно-крутыми склонами от О'Рейли ей не спрятаться и не убежать. Овраг может заканчиваться тупиком, тогда вообще без шансов, по этим склонам ей не залезть.

Насколько велика вероятность, что сбрендивший журналист остался у озера? Анна понятия не имела. И куда он пошел, если не остался? За ней, на холм? Анна бы услышала, как он продирается через орешник. Наружу, к машине, чтобы дождаться её там?

Греймур беззвучно пробормотала проклятие.

Ей пришлось собрать все свое мужество в кулак, чтобы выглянуть из-за кустов ещё раз.

Туман отчасти разошелся, бледно светились тяжелые яблоки на ветвях. Что-то шевельнулось там, но Анна не взялась бы сказать точно, что это не игра света и тени.

Стараясь ступать как можно тише, Греймур сделала несколько шагов. Обогнула куст, замерла, пытаясь, разобрать, что там впереди.

К яблоне вела тропка. Анна скорее почувствовала её под ногами, чем увидела. Чуть дальше сбоку темнели стоячие камни, над тропой клубились остатки тумана, и что-то было неуловимо не так.

Уже прижавшись спиной к холодном гранитному боку менгира, Анна поняла, что именно. Вершины холмов выделялись угольно-черным на фоне угасающего неба, темнел орешник, в котором Анна пыталась спрятаться чуть раньше.

И если она хоть что-то понимала насчёт своего положения в пространстве, холм с орешником никак не мог оказаться справа. Как будто она снова вошла в распадок с поля.

Анна оглянулась. Там, откуда она пришла, смутно белели призрачные цветы, а за ними была темнота оврага.

Она села на землю, обхватила руками колени, пытаясь хоть немного согреться. В холме Ясеня тоже можно было блуждать бесконечно долго, но сейчас Анна была не в холме. Что-то про Другую сторону говорил Марти Доннахью, но Греймур не могла вспомнить, что именно.

Туман не хотел пропускать их с О'Рейли. Может, не хочет и теперь. Сумка и серебряная тёткина веточка остались в машине, никаких других амулетов у Анны не было.

Надо было снова подниматься наверх. С холма наверняка должно быть видно поле и, может быть, даже сама Граница. На вершине Анна окажется на виду у стрелка, если О'Рейли притаился где-то. Темнота сейчас была и врагом, и союзником, лишая Греймур зрения, однако пряча её саму.

Она успела подняться совсем невысоко по склону, пригибаясь и стараясь держаться за кустами. Потом камень, крупный, устойчивый, глубоко вросший в землю, вывернулся у неё из-под ноги, увлекая за собой. Анна покатилась вниз. Каким-то чудом ей удалось не закричать.

Греймур вскочила на ноги. И поняла, что стоит у края каменной площадки с яблоней и озером-колодцем. В полнейшей безветрии ветви со светящимися плодами покачивались и шевелились.

О'Рейли стоял перед деревом на коленях, голова опущена, руки безвольно висят вдоль тела. Пистолета у него не было. На глазах у Анны прямо из дерева к нему потянулись белые руки, коснулись склоненной головы. О'Рейли жалобно застонал. Анну обдало холодной волной ужаса.

Со скрипом дерево раскрылось, выпуская наружу нагую женщину. Её тело казалось таким же бледным и светящимся, как яблоки на ветвях. Анна попятилась, но сзади щерился кустарник, и его ветки оказались неожиданно острыми. Греймур отпрянула.

— Не бойся, — она скорее почувствовала, чем услышала голос женщины из яблони. — Съешь мои плоды. Я заберу страхи, я дам покой, над тобой будет вода-а-а.

Ветви яблони как-то удлинились, теперь они тянулись к Анне, словно чёрные корявые пальцы в бледных наростах плодов.

— Иди ко мне-е-е, — женщина звала. Она обошла замершего О'Рейли, приближаясь к Анне неспешно, словно её забавляло происходящее. — Я заберу тебя-а. Я чую жертву и чую жертвующего-о. Жертва будет принесена мне-е-е.

Было в этих растянутых гласных что-то гипнотическое, что-то парализующее, и Греймур почувствовала, что не может пошевелиться. Яблоко с тянущей к ней ветки показалось невозможно сладким, неудержимо желанным. Анне было страшно, ужасно страшно, но этот страх был где-то далеко, словно не с ней, словно их разделяла толща прозрачной воды, когда уже текла над Анной.

Светящаяся женщина шла медленно. Дымка курилась вокруг её нагого тела, воздух пах горечью, и Анна почти сделала шаг навстречу, когда сильный толчок в плечо все-таки отшвырнул её в колючие кусты.

Тёмная фигура встала перед светящейся женщиной, и та отпрянула обратно к дереву. Пронзительно скрипнули, почти взвизгнули ветви, когда что-то длинное пригвоздило женщину к стволу. Застонал О'Рейли.

Кто-то склонился над Анной встряхнул её за плечо, и Греймур словно сквозь пелену услышала: — Вставай. Нам нужно уходить отсюда.

Голос был знакомый, очень знакомый, но его обладателю было нечего делать в этом проклятом распадке между холмов на Другой стороне. Сильная рука вздёрнула Анну на ноги.

Скрипели ветки, сорвавшийся ветер разметал остатки тумана по лощине. Светящаяся женщина из яблони корчилась, пригвожденная к стволу собственного дерева, сияние её тела то гасло, то разгоралось снова. Затряс головой О'Рейли, как человек, очнувшийся после долгого глубокого сна.

Чужие пальцы обхватили ладонь Анны, и ее почти насильно потащили прочь, обратно в темноту оврага. Прочь от яблони, от Моргана О'Рейли, от кустарника, пахнущего горько и тревожно. У Греймур кружилась голова, во рту пересохло, ноги почти не держали.

Где-то вдалеке, на самом пределе слышимости над холмами пронесся низкий тягучий звук. Анна тряхнула головой, рука, сжимающая ее руку, вздрогнула.

— Еще немного, — сказали ей.

Они шли куда-то в темноте, и в какой-то момент оказалось, что запах цветов остался позади, а здесь — только ночной ветер, пахнущий незнакомой травой. И еще тепло чужих пальцев.