Женщины его Превосходительства

Глава 21

И, конечно, он не звонит.

Ни через день. Ни через неделю. Ни через две.

Телефон молчит. Отчужденно. Будто специально. Иногда бросаю на него короткие взгляды. Не часто. Чаще стараюсь сделать так, чтобы мобильник не попадался мне на глаза. Оставлю его в сумке, в ванне, на кровати. Под кроватью. Намеренно. Но вроде бы случайно. Я пытаюсь игнорировать, исходящую от него тишину. Не обращать на нее внимания. И даже выключаю звук. Для того чтобы коснувшись матово-черного экрана, убедиться, что ничего не пропустила.

Я бы просто не смогла.

Сколько не прикладывай к этому усилий. Усилие состоит в том, чтобы создать видимость обычной, привычной жизни, той, которую ты проживала много дней подряд. И вроде бы абсолютно те же самые дни, составляющие недели, а затем и месяцы. Но нет. Месяц это четыре недели. В неделе семь дней. В каждом дне по двадцать четыре часа. А в часах по шестьдесят минут. И так без конца. И каждую минуту ощущаешь кожей. Под кожей. Над нервными окончаниями. А движение стрелок дает по мозгам. Своей медлительностью.

И, конечно, он не звонит. А я вроде бы и не жду. Делаю вид.

За то вместо него появляется Татьяна. Появляется в прямом смысле. На пороге. Ранним утром. Очень ранним утром.

У нее огненно-рыжие волосы, стянутые в плотную косу, зеленые глаза и молочный цвет кожи с легким румянцем. Она похожа на кошку. На самостоятельную, уверенную в себе, кошку. На ней строгий деловой костюм и очки в модной черной оправе. В одной ее руке кейс с бумагами, в другой ноутбук. Ее губы накрашены вишневой помадой насыщенного оттенка, а глаза подведены бежевыми тенями. На ее пальце блестит обручальное кольцо.

Когда я открываю ей дверь, она протягивает мне ладонь с безупречным маникюром и твердо пожимает мне руку. Уверенно. Совсем не по-женски. С глубоким чувством владения ситуацией.

– Татьяна Сергеева, – представляется она. – Адвокат.

Руки у нее холодные, костюм дорогой, и пользуется она туалетной водой фирмы Шанель. С мягким и свежим ароматом. Утренним и сочным.

– Александр предупредил вас о моем визите?

Не самое приятное занятие начинать свой день вот с таких вот личностей. Особенно, когда стоишь перед ней в одном халате на голое тело. Хочется сразу оказаться в другом месте. Желательно в ванне, чтобы немедленно привести себя в порядок.

– Сожалею, что не смогла заранее предупредить о своем приходе, – словно читая мои мысли, поясняет она, и на ее губах расплывается понимающая улыбка. – Только с самолета.

– Хотите виски? – спрашиваю, прислоняясь плечом к дверному косяку.

Татьяна растерянно бросает взгляд на часы на своем запястье.

– Спасибо. Могу я зайти?

Делаю шаг назад и пропускаю ее внутрь.

– Мне бы хотелось узнать подробности вашего дела, чтобы начать немедленно работать.

Походка у нее под стать внешнему виду. Плавная, но не вызывающая. Уверенная, но не дерзкая. Шаги короткие, но твердые.

Провожаю ее фигуру взглядом и ненавязчиво интересуюсь:

– А вы хороший адвокат?

Ее брови немедленно взлетают вверх. Удивленно, как от неожиданной пощечины.

– Лучший в городе.

– Мне нужен не адвокат, а юрист. Вам виски со льдом?

Она усмехается.

– Без.

***

«Хочу» – вот, какое слово преследует меня в последнее время.

Хочу его улыбку. Слизать кончиком языка. Попробовать на вкус. Неторопливо и нежно.

Хочу сесть к нему на колени и провести ладонями по линиям живота. А потом повторить тот же путь губами. Медленно и осторожно. Чуть касаясь.

Хочу проснуться рядом. Утром. От поцелуя. И почувствовать рядом с собой тепло его тела.

Мне жаль, что ничего этого не было. И не могло быть. Реальность гораздо круче. Реальность острая и холодная. Она ранит, но дает разыграться воображению. Она оттачивает мечты до совершенства. Доводит их до идеала. В фантазиях.

И, конечно, он не звонит. А я и не жду. Делаю вид.

Я навещаю Ришку, и каждый раз, когда я к ней прихожу, она встречает меня с трогательной радостью в больших зеленых глазах. Она выучила наизусть часы, когда я могу появиться. Никогда с утра. Чаще вечером. После обеда и как это ни печально, перед процедурами.

Но она никогда не жалуется. Не спрашивает и не просит, что-то изменить. Принимает все как есть. Иногда я удивляюсь стальному терпению, заключенному в ее слабое тело. Для меня она пример для подражания. Пример того как правильно надо жить. Не размениваясь по пустякам, не прося ничего взамен, сегодняшним днем, радуясь каждой минуте, проведенной не зря. Не зря проходит каждая ее минута. Какой бы она не была. Чем бы ни была наполнена. Минута жизни – сама по себе прекрасная мера. Доступная далеко не всем. Она это понимает. А девяносто процентов населения земного шара – нет.

Когда я прихожу, мы устраиваемся в библиотеке. Первый раз – друг против друга за маленьким деревянным столом. Я читаю, она рисует. Молча. Но уже через полчаса звучит ее осторожная просьба. «Почитай, пожалуйста, вслух». Безукоризненно вежливая. И очень тихая. Такая, что я не могу отказать.

В последствие, мы больше никогда не сидим за столом. Только на полу. На мягком ковролине, посреди игрушек. Конструкторов, кукол и маленькой детской горки. В самом отдаленном углу, словно, желая отгородиться от других людей за своей импровизированной преградой. Она садится рядом, укладывает голову мне на колени и закрывает глаза. Одной рукой я держу книгу и, не смотря на плохое освещение, тихо читаю, а другой обнимаю ее за плечи. В такие минуты я ощущаю что-то нежное. И очень родное. Под кончиками пальцев. От тепла ее тела. И ровного дыхания.

Наши дни похожи один на другой. В них не происходит никаких событий. Они протекают, будто по графику. Ее графику. Между уколами, капельницами, таблетками. Обедом и ужином. Утром и вечером.

Ришка не знает, но прежде чем уйти, я всегда захожу к ее лечащему врачу. Справляюсь о ее здоровье. Я преданно смотрю этому высокому пожилому мужчине в глаза и спрашиваю о прогнозах. Чтобы в очередной раз услышать неопределенный ответ. Без проблеска надежды. Я предлагаю денег. Их же у меня теперь достаточно, чтобы купить ни один такой медицинский центр. Но в случае Арины, они не помогут. Ни в каком количестве. Я спрашиваю об операции, реабилитации, курсе лечения за границей. В номере гостиницы у меня теперь тонна медицинской литературы, которую я читаю перед сном и сразу после сна. Которую я читаю на заднем сиденье такси, когда еду в приют. И когда еду обратно. Лекции, доклады, статьи. Научные работы и просто учебники. Все подряд.

Еще месяц назад я ничего не слышала о лейкемии и раке крови. Теперь мне знакомы все термины. Назначения. Лекарства. Процессы и их исходы.

Еще месяц назад у меня была другая жизнь. На другой планете. Где нет ничего из того, что мне довелось прочитать. Черным по белому.

Изучение не придает мне уверенности, как и взгляд уставших глаз пожилого высокого мужчины. Лечащего доктора.

Когда мы встречаемся с Ришкой, я улыбаюсь. Неизменно. Я учусь у нее улыбке. Открытой и спокойной. Я учусь смотреть на мир, как она – немного предвзято, осторожно. Но смиренно. Между нами два десятка лет. И мне есть, чему у нее поучиться.

Месяц это немного. Всего тридцать дней. И эти тридцать дней проходят у меня в разных измерениях. В одном жду я, в другом – меня. И, конечно, моя Арина не догадывается, что в чем-то мы похожи.

– Ты сегодня грустная. Почему? – на улице стоит прекрасная погода. Светит солнце, небо такое голубое и бездонное, что хочется поднять руки вверх и закружится, глядя в эту бесконечную синеву. В теории. На деле, мы выходим в небольшой тихий двор и гуляем в заросшем садике. Под густыми тенями старых деревьев. Ришка доверчиво сжимает мою ладонь. От солнечных лучей, ее глаза становятся яркими и прозрачными, насыщенного голубого цвета. Ее волосы немного отросли, и теперь вокруг ее головы забавный огненный нимб. Через силу улыбаюсь. Улыбка дается с трудом. Получается кривой и замученной.

– Все хорошо, – сквозь зубы выдавливаю я и останавливаюсь. – Давай присядем на минутку.

Она послушно садится на ветхую скамейку. Я рядом. Чуть наклонившись вперед, чтобы унять ноющую боль в животе. С утра. С утра я уже ее чувствовала. Не придала значения. Думала, что пройдет. Утихнет. Не утихла. Наоборот.

– Аня? – в ее голосе тревога. А я прикладываю массу усилий, чтобы ее не показывать. – С тобой все хорошо?

– Да, вполне, – киваю, прикусывая нижнюю губу. До боли. До крови. И снова улыбаюсь. – Расскажи о своей сестре. Сколько ей лет? Чем занимается?

Каждое слово, будто камень во рту. Тяжелое и неповоротливое. Хриплое. Сквозь усиливающуюся боль. Наклоняюсь ниже. Почти к самым коленям. Чувствую как лоб покрывается испариной.

– Ее зовут Таня, и я не знаю, чем она занимается. Она редко приходит, но всегда говорит, что заберет меня с собой, когда ей исполнится восемнадцать.

Солнце светит так ярко, что на глазах наворачиваются слезы. Воздух прозрачный и густой. Немного розоватый. Под ногами – серый асфальт с глубокими черными трещинами. Из них пробивается зеленая слабая трава. Сегодня чудесный день.

Великолепный.

– Так оно обязательно и будет, – новая волна боли растекается внизу живота. Так что перехватывает дыхание. – Она же твоя сестра.

– Я не могу пойти с ней. Доктор говорит, что мне нельзя. Я должна лечиться.

– Это верно, но вы найдете выход, я уверенна.

Я не знаю, что сейчас происходит во мне. Но догадываюсь. Ничего хорошего. Когда ты беременна, а по ногам течет липкая кровь, не стоит рассчитывать на какой-то счастливый исход событий. Сжимаю плотнее колени и набираю полную грудь воздуха. В глазах темнеет. Всего на мгновение, будто меня опускают с головой в глубокий колодец. А потом я возвращаюсь назад. На свет.

Ногти впиваются в тонкую кожу ладоней. Так что остаются ярко-багровые отметины в виде полумесяца. Маленькие серпы с острыми краями.

А день и, правда, прекрасный. Такой, что жаль его портить.

Предпринимаю еще одну попытку совладать с мимикой лица. Пытаюсь расслабить сведенные к переносице брови, опустить верхнюю губу и разжать зубы.

– Ты беги обратно. Я тебя догоню, – мне все-таки удается распрямиться и посмотреть на нее. Довольно спокойно. Как будто ничего не происходит. Ничего важного.

Она сомневается. Боится уйти и оставить меня одну. Поэтому я легонько ее подталкиваю в спину, утвердительно кивая. Мол, все хорошо. Все в порядке. Я действительно догоню.

Но когда Арина скрывается в дверном проеме, я достаю мобильный телефон и дрожащими пальцами набираю номер скорой помощи. Две цифры. Всего две цифры. И больше не могу нормально говорить. Рычу. Пропускаю воздух сквозь зубы и называю адрес оператору, который должен прислать мне бригаду. В ближайшее время.

Сквозь неплотно подогнанные доски на землю капает кровь. Ритмично. Капля за каплей. И постепенно впитывается в сухую землю. Сначала я наблюдаю за этим процессом, зажав голову между коленей, а потом теряю сознание.

***

В себя прихожу уже в больнице. Светлой и шумной. За окном все так же светит солнце, но вот сегодняшнее это солнце или уже вчерашнее, я понять не могу. Просто молча лежу и смотрю как в лучах кружатся пылинки. В голове пусто и тяжело. От наркоза. После операции.

Плохо, когда не понимаешь, что с тобой произошло. То есть, в физическом плане все кристально ясно. В других – не особо. Вздохнуть с облегчением? Порадоваться, что все прошло без последствий? Без таких, за которые пришлось бы потом объясняться. И просто объяснять, как случилось так, что принимая противозачаточные таблетки, мне удалось забеременеть.

Этот вопрос хочется перекурить. Отложить на некоторое время. Впрочем, это уже не вопрос. И объяснять ничего не придется.

Я не успела подумать, что значит для меня мое состояние. Значило. Я не успела к нему привыкнуть. И осознать. А теперь уже и не осознаю. Осталось принять все по факту.

Факт – ребенка у меня не будет.

Факт – больница. И громкие голоса врачей в коридоре.

Факт – капельница, воткнутая в мою вену. По которой медленно проникает в кровь прозрачная жидкость.

Факт – вчерашнее-сегодняшнее солнце.

И ватная слабость по всему телу.

И, конечно, факт, что он не звонит. Хотя я даже не представляю теперь, где мой телефон.

Факт, что не сильно меня этот факт волнует. Да, и все вышеперечисленные тоже.

Закрываю глаза и очень хочу снова заснуть. Побыстрее и поглубже. Сон для меня роскошь, а тут такая удача. Сбежать от всего в мир сновидений. Под действием какой-нибудь наркоты под названием морфий. Так легко, как щелкнуть пальцами.

Но тут слышу тихий звук, открываемой двери и легкие шаги. Сквозь опущенные веки, замечаю тень у моей кровати.

– У тебя ресницы дрожат, – голос мягкий и спокойный. И в нем проскальзывают нотки неуверенности. Как у человека, который не знает мотивов своих действий, который сомневается в их правильности и своевременности.

Я тоже. Я тоже сомневаюсь в правильности и своевременности того, что сюда пришел Женя.

– Твой врач сказал, что ты уже должна прийти в себя.

– Я пришла, – глаза у меня все еще закрыты. И желания их открывать нет. Я шевелю губами, и с языка срываются глухие звуки. Говорить трудно, словно во рту песок. Мелкий и мокрый. – Как ты узнал?

– Арина рассказала, а потом уже и медсестры объяснили, что тебя увезли, – он садится рядом и замолкает.

Эти вечные, неуместные паузы в разговорах. Когда будто бы и надо что-то сказать, а с другой стороны – ни к чему. Хочется, чтобы и тишина была правильно понята, чтобы она сама все разъяснила. Без слов. Ответила на вопросы, нашла нужные фразы.

К сожалению, так не бывает. Поэтому я все же открываю глаза и немного приподнимаюсь на локтях.

– Не думала, что мы еще встретимся. По крайней мере, ни при таких обстоятельствах. Представляю, как сейчас паршиво выгляжу, – мне удается улыбнуться, однако Женя не отвечает на мою улыбку. Смотрит серьезно и задумчиво. В его темных, почти черных глазах плещется недоумение и сожаление.

То ли от моих высказываний, то ли от моего вида.

– Скажу тебе одну вещь, – он чуть наклоняется ко мне и понижает голос. – Сейчас ты выглядишь беззащитно и нежно. Испугано и устало. И ты сейчас гораздо ближе, чем в первую нашу встречу. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Считай, что я еще не отошла от наркоза, поэтому могу говорить все, что думаю. Ты нагло врешь.

– Я говорю тебе это как мужчина и как фотограф, – на этот раз он тоже улыбается. И тут же переходит на другую тему. – Кто-нибудь еще знает, что ты здесь? Может быть, позвонить твоим родственникам?

Если только в могилу.

Безучастно мотаю головой.

– Планирую выбраться отсюда через пару дней, – мои пальцы скользят по локтевому сгибу и осторожно вынимают иглу из вены. Жидкость продолжает капать. Прямо на белоснежную простыню. И под самым острием растекается мокрое пятно. Отрываю пластырь от кожи и скатываю из него маленький шарик.

– У тебя было сильное кровотечение…

– Умоляю, без подробностей, – недовольно морщусь и щелчком отправляю шарик в мусорную корзину.

– Только без обид, но где отец ребенка? Он-то хоть знает, что с тобой произошло?

В данный момент больше всего меня занимают жалюзи на окне. Кремового цвета. С широкими вертикальными полосами, сквозь которые пробиваются лучи солнца. Меня занимают микроскопические пылинки, танцующие в воздухе и чей-то оставленный засохший букет на подоконнике. Возможно, у моей предшественницы сложилось все иначе. В каком-то более положительном ключе, и она покинула больницу, забыв о цветах. Потому что ее мысли были наполнены иными вещами, и испытывала она другие эмоции.

Цокаю языком. Небрежно и даже безразлично.

– Нет, Жень, не знает. Я понятия не имею, где он. А если бы и имела, то не спешила бы ему об этом рассказать. Есть такие вещи, которые сложно объяснить. Когда мы встречались, я принимала таблетки. Должна была принимать. Регулярно. А я… В общем, не всегда вспоминала о них.

Есть мнение, что если все рассказать, облечь мысли в слова и выпустить их наружу – станет легче. Неважно кому, и при каких обстоятельствах главное, дать словам волю. Жизнь. А не держать их в своей тюрьме.

Так вот, это не правда. Не помогает. Не отпускает. Не становится легче.

Я еще что-то говорю, а когда вижу, что мои старания не приносят никакого результата, замолкаю. Перехожу на более понятные темы. Я спрашиваю как Арина.

И слышу ответ:

– Она хотела приехать со мной. Но… ей стало хуже. Она очень испугалась за тебя.

– Не надо было мне в этот раз ехать к ней.

Самые лучшие фразы в этой жизни всегда начинаются с «не надо было». В них столько же сожаления за совершенные поступки, сколько и невозможности что-либо исправить. Можно произносить их, пока не устанешь, а толку ноль. Все уже сделано.

Когда он уходит, я говорю ему «До встречи». Я говорю ему «Увидимся». А еще, предлагаю поужинать. Разумеется, после выписки. После того, как положенные литры крови восстановятся во мне, и я смогу вернуться к прежней жизни. А возможно, и не смогу.