Женский клуб по вторникам

20 Шлюхи

— Я сделала все возможное, Тревор. Я старалась изо всех сил и уговорила Лакс уволиться, чтобы ты смог остаться. Это было непросто. В смысле, ей действительно нравилась эта работа, но я сумела убедить ее в том, что ей проще найти новое место, чем тебе. В итоге мне пришлось повысить планку до 15 000 $, и она все-таки подписала бумагу. Теперь все позади. Так что снимай штаны и срочно займись со мной любовью, — Брук была убеждена, что именно так все и должно прозвучать.

— Я не могу ему это сказать, — выдохнула Марго.

— Это близко к истине, — возразила Брук. — Ты поехала в Квинс, спасла его задницу, решила его проблему, и это стоило компании 15 000 $.

— Она охотно подписала документ и сказала, что уйдет еще до того, как я предложила ей это сделать. Все это было так… как бы это назвать?

— Странно? — вмешалась Эйми.

— Благородно. Но кое-что действительно было странно, я имею в виду этот дом и зомби на диване. Боже, Лакс живет в шоу «Дом дураков».

— Думаешь, она лесбиянка? — в голосе Брук прозвучала надежда.

— Нет, — запротестовала Марго. — У нее был секс с Тревором, и ей это нравилось. Очень.

— Может, все-таки ее иногда и к женщинам тянет? — не унималась Брук.

— Я не заметила никаких признаков этого, хотя мы и не говорили о сексе. Ну, разве что о сексе, который у нее был с Тревором, и о том, как это отразилось на ее работе.

— Как она теперь будет зарабатывать деньги? — поинтересовалась Эйми. Она была прикована к постели уже несколько недель и пропустила всю историю под названием «Лакс бьет Тревора».

— Наверное, будет жить у своей матери, и, о мой Бог, вы не представляете на что похож этот дом! Такое чувство, что его отделкой занимались выпускники заведения, которое я бы назвала «Школой дизайна для сумасшедших олигофренов». Все стены выкрашены в разные цвета, коллекции старых игрушек и китч повсюду. Это многое объясняет! Конечно, именно поэтому она так одевается. Лакс выросла в идиотском детском шоу. Шоу пьяных и обкуренных детей. Боже мой! Этот запах кошачьей мочи и марихуаны на кухне был просто невыносим! И при всем этом, поразительно, сколь многого она достигла в жизни.

Марго и Брук невольно посмотрели на Эйми.

— Что? — спросила та.

— Ты не возражаешь против того, что мы разговариваем о Лакс?

— Почему я должна возражать?

Осознанно или нет, Эйми вынудила их избегать тем, связанных с Лакс, или, по крайней мере, притворяться, что избегают. Несмотря на то что они были уже достаточно взрослыми, чтобы полностью подчиняться ее воле, ни Марго, ни Брук в присутствии Эйми не упоминали о Лакс.

И все же с этой девушкой их многое объединяло. Марго должна была связаться с Лакс по рабочим вопросам и ждала этого, имея на то личные причины. Брук пригласила Лакс в Кротон-на-Гудзоне, в родительский домик у бассейна, чтобы нарисовать ее портрет. Это потребует нескольких сеансов, и Брук надеялась, что за это время они подружатся. Эти женщины были самостоятельны, они могли делать то, что им по душе, но не могли предложить Эйми вернуть Лакс в их клуб.

Брук и Марго старались проведывать Эйми хотя бы раз в день, заходили к ней, принося с собой продукты, DVD-диски и хорошее настроение. Вечером во вторник они решили устроить собрание клуба прямо у нее дома.

— Кто хочет начать? — спросила Марго.

— Я, — в унисон ответили Эйми с Брук.

— Начинай ты, — предложила Брук. — У меня всего лишь маленькая песенка, которая пришла мне в голову в прошлую пятницу, когда я ехала в поезде.

Эйми открыла свою рукопись. Лежа в постели, она не могла пользоваться компьютером, поэтому писала все от руки. Эйми остро ощущала нехватку компьютерной «проверки правописания». После стольких лет набирания текстов на клавиатуре она обнаружила, что не может вспомнить, как пишутся прописные буквы. Ее пальцы сводило судорогой, процедура удаления слов была чертовски неприятной. В итоге она зачеркнула те отрывки и слова, что ей не понравились, и, перечитывая текст, поняла, что он не слишком отличается от исчерканной писанины Лакс.

«— Я стою у двери, — начала читать Эйми, лежа на спине и держа лист над головой. — Он кладет деньги на стол, и я начинаю заниматься с ним вещами, которые так похожи на любовь, но на самом деле все это ради денег и ради того, чтобы выжить. Я ношу платье, которое едва прикрывает тело. Его легко снять, и оно скрывает мой позор. Этот человек уже бывал здесь раньше, так что я знаю, что ему нравится. Я жду, когда он велит мне раздеться.

Он велит мне показать ему сиськи, и я снимаю верхнюю часть платья, по очереди обнажая груди. Ему нравится смотреть на части моего тела по отдельности. Я целиком ничего для него не значу. Ему нравится, когда мои груди прижаты друг к другу, создавая роскошное декольте, и я сжимаю их, стараясь не закрывать соски. Ему нравится теребить мои розовые соски пальцами. Мои груди очень мягкие. Мне не больно.

Oн встает со стула. Это движение внезапно и пропитано маниакальным влечением, как будто и у него есть неотложные желания, которые нужно исполнить. Он хватает мои груди руками, и я теряю равновесие, когда он берет мой сосок в рот. Он толкает меня к стене, срывая с меня платье.

— За задницу придется доплатить еще пятьдесят долларов, — напоминаю я ему.

Он кивает и ворчит, соглашаясь с ценой, обещая заплатить, когда закончит.

— Наличные на стол, — шепчу я, отталкивая его руку, чтобы он не забыл, кто мы такие и чем занимаемся.

Он достает деньги и, отсчитывая, бросает их на столик, где я могу им видеть. Он чувствует облегчение? Или он зол? Это не имеет значения. Он возвращается ко мне. Он толкает меня на пол и разводит лит ноги. Он заплатил за мою задницу, и он ею воспользуется.»

Эйми замолчала, прижав рукопись к груди;

— А что было потом? — спросила Брук.

— Ну, — сказала Эйми, — написав это последнее предложение, я сидела в постели и смотрела, как маленький квадратик солнечного света двигается по одеялу. И сидела так, не шевелясь, очень долго. Когда луч добрался до моей груди, я позвонила в банк и перевела все деньги, что он посылал мне из Токио, с нашего общего счета на мой личный. Потом я позвонила его агенту и взяла у нее номер телефона отеля, в котором он остановился в Токио. В конце концов я позвонила своему адвокату и попросила его отправить в Токио по факсу документы на развод.

Марго и Брук тихо сидели, не зная, что сказать.

— К тому времени уже перевалило за шесть, я лежала в постели, пока не пробило десять. Наверное, я хотела заплакать, но слез не было. Этого не случилось. Мне не хотелось даже шевелиться. Думаю, если бы даже мне нужно было встать и поехать в офис, я бы не смогла этого сделать. Не могла делать ничего, кроме как лежать здесь и смотреть в потолок. В конечном счете мне, вероятно, придется уехать, — наконец сказала Эйми. — Я имею в виду, переехать из этой квартиры. Она слишком большая, я не могу себе этого позволить.

— Да уж, — выдохнула Брук.

— И все из-за этого, — заявила Эйми, помахав в воздухе листочками. — Я думала, что немного поэкспериментирую, попробую представить себе, каково это — быть проституткой, и — угадайте что! Все эти ощущения уже были внутри меня. В смысле, нет, я не продаю свое тело, но я продаю свою любовь и привязанность. Он посылает мне деньги и вытирает об меня ноги. Так он может чувствовать себя любимым, когда ему нужно окунуться в семейное счастье. Пошел он! Я не такая.

— Ужас, — сказала Брук, — впредь я буду очень осторожна, когда соберусь что-то написать.

Марго с Эйми рассмеялись.

— А как ты чувствуешь себя сейчас? — спросила Марго.

— Я чувствую ликование и страх. Я чувствую себя освобожденной и встревоженной. Так, будто в данный момент все хорошо, но на самом деле я не хочу быть одинокой матерью. Когда я рассказала своей маме, что бросила его и что боюсь быть матерью-одиночкой, она ответила мне: «Даже те, кто слабее тебя, это переживают».

— Она права, — заметила Марго.

— Да, но я-то ожидала, что она скажет что-то вроде: «Ты не одна, дорогая, мы с папочкой всегда будем рядом с тобой».

— Я всегда буду рядом, — не задумываясь, выпалила Марго.

— Конечно, мы обе поможем тебе, Эйми, — мягко добавила Брук.

Эйми знала, что ребенка, который только начинает жить, можно сравнить с невероятно глубоким колодцем потребностей — он доходит чуть ли не до ядра земли. Эйми боялась, что если они с ребенком начнут обращаться за помощью, то никогда не остановятся. А Брук с Марго думали о том, что раз они делят вместе горести, то смогут разделить и любовь.

— Спасибо. Думаю, я справлюсь.

— Нет, правда, — продолжала настаивать Марго, — я хочу помочь.

— Ладно, но учти, это будет посложнее, чем поход в магазин игрушек, — предупредила Эйми.

— Мы всегда будем рядом с тобой, — заключила Брук.

Эйми улыбнулась и удивилась, ощутив, что щеки ее краснеют, а глаза увлажняются.

Подав на развод, она чувствовала себя такой сильной, но когда осознала, что процесс запущен, силы вдруг ее покинули.

— Ну что, кто-нибудь еще хочет что-нибудь прочитать? — спросила она, смахнув слезы. Эйми не хотела нервничать, и не важно, печаль или любовь были тому причиной. Она хотела избавиться от боли, которую он ей причинил, и продолжать жить.

— Я, конечно, понимаю, как тебе тяжело, — сказала Брук, — но постарайся ради своей же пользы отвлечься от переживаний. Я попробовала себя в поэзии и набросала маленький стишок о мастурбации.

— Удиви нас, — улыбнулась ей Эйми.

— Ну, ладно, поехали, — подбодрила себя Брук. Она зачитала свое стихотворение по памяти.

— О! Браво! Браво! — зааплодировала Марго.

— Не совсем в рифму, — призналась Брук, — но, с другой стороны, разве подберешь хорошую рифму к слову «дилдо».

— Ну, «Бильбо», — предложила Эйми, — но я не представляю, что может этот хоббит делать в твоем стишке.

Пока они пытались найти идеальную рифму, мысли Марго колебались между «вибратором» и «сексом», потом устремились к «любви» и решительно остановились на «деньгах».

— Ты думаешь, это правда так? — спросила она. — Я имею в виду, быть проституткой.

— Понятия не имею, — ответила Эйми. — Спроси у Лакс.

— Какая же ты злая, — с укором сказала Брук.

— Я не хотела, чтобы это прозвучало грубо, — начала оправдываться Эйми. — Я только хотела сказать, что Лакс упускает свой звездный час, продавая себя за деньги. Но может быть, я и впрямь задела ее за живое. Я имею в виду, что, если такой вероятности нет, ты этого и не боишься, и… о Господи, думаете, Лакс действительно была проституткой?

— У нее есть сбережения, — начала Марго. — Она не просит рекомендации и, кажется, совсем не интересуется тем, как найти новую работу. У нее есть адвокат, которому она платит. Старик. Один из тех людей, что вот уже три года как мертвы, но продолжают ходить на работу. Я порылась в его биографии и практически уверена, что он не порядочный человек. У него только два клиента: Лакс и какая-то старушка.

— Ты же не думаешь, что он ее сутенер? — ахнула Эйми. — Тогда нам надо донести на него. Разве мы не должны ее как-то защитить?

— Нет, нет. Не может быть. Или может? Сутенеры должны быть крепкими парнями, верно? — спросила Марго у Брук.

— Ты меня спрашиваешь? Я выросла на Пятой авеню! Ближе всего к проституции была моя няня. Она любила меня за деньги, которые ей платили мои родители.

— Нет, этот старик не может быть сутенером. Он с трудом держит карандаш. Хотя, с другой стороны, он сумел исправить ошибки в моих документах.

На мгновение в комнате повисло молчание, все три женщины думали о своем.

— Я вела себя по-свински, да? — спросила Эйми.

— Конечно, по-свински, — засмеялась Брук. — А о чем ты?

— О Лакс. Она ужасно одевается. И она грубая и вульгарная. Она слишком молода и слишком красива. Слишком много у нее перспектив. Но сидя здесь, мы говорим о том, была ли эта бедная девочка шлюхой, и я понимаю, сколь многим я обладаю и воспринимаю это как должное. Мне нужно быть добрее к ней. Я вела себя, как Грима Змеиный Язык, когда должна была быть Арагорном.

— Последнее предложение я ни черта не поняла, но первая мысль попала в точку. Да, ты была порядочной свиньей по отношению к ней, — согласилась Брук.

— Я стану лучше. Я буду добрее к ней. Почему бы вам не позвать ее с собой в следующий раз?

— Да, — кивнула Марго. — Как только она подпишет документ об освобождении от ответственности, я поговорю с ней.

— Может, нам стоит ей заняться? — предложила Эйми. — Взять ее в поход по магазинам, сделать ей хорошую стрижку?

— Мне она нравится такой, как есть, и в любом случае тебе нельзя вставать с постели, — напомнила ей Брук.

— Когда я повезу ей бумаги и чек, приглашу ее с нами на ленч. Но запомни, Эйми, она не щенок и не сиротка, — заметила Марго, собираясь сказать что-то еще, но ее прервал звонок в дверь.

— Ты кого-то ждешь? — поинтересовалась Марго.

— Жду, — подтвердила Эйми. — Я продаю вагину.

— И есть покупатели?

— Ты удивишься, узнав, какой ажиотаж вокруг этой вагины.

Марго в ужасе уставилась на подруг.

— О чем вы говорите?

— Об огромной блондинистой вагине, которую он повесил в гостиной.

Марго все еще не понимала, о чем они.

— Я продала ее хозяину какого-то клуба в мясохладобойном районе за двенадцать штук, — сказала Эйми. — Вместе с рамкой, конечно.

— Фотография! — озарила Марго догадка. — Вы говорите о фотографии!

— Конечно, — захихикала Эйми. — Я начинаю новую жизнь. И в этой прекрасной новой жизни нет места блондинистой вагине.