Женский клуб по вторникам

25 13 х 18

— «Тело Атланты Джейн становилось все мягче, — читала Марго, — когда оргазм поднимался от ее живота по позвоночнику. Словно кто-то пальцами распрямлял ее позвонки, это ощущение расползалось по спине к шее и стоном вырывалось из моих губ. Она кончила, думая, что он тоже кончил. Но по их телам стекала только ее влага…»

Брук записала в блокнот слово «мои», чтобы напомнить Марго про эту опечатку, когда она закончит.

— «Когда он впервые занялся с ней любовью в ярком свете хижины, ей хотелось спрятаться, приглушить свет или накинуть одеяло, чтобы прикрыть изъяны своих грудей, бедер — все свое несовершенное тело. Он снял с нее кожаные штаны, наслаждаясь происходящим. Если он и видел на ее теле следы времени, это не остановило его и не остудило страсть.

На протяжении семнадцати дней они лежали вдвоем под толстыми шерстяными одеялами в ее хижине, тратя почти все время на еду, разговоры и секс. Они так удивительно подходили друг другу, что иногда разговоры были ничуть не хуже секса. Почти все время мы либо смеялись, либо занимались любовью. И слухи оказались правдой. Он был диким наездником с большим, толстым членом. В понедельник Атланте Джейн пришлось вернуться к своим обязанностям защитника города, но она увидит его снова, и снова, и снова».

Марго со вздохом опустила листы. Брук сделала несколько пометок относительно того, как улучшить литературное качество рассказа. Но Марго выглядела такой довольной, что Брук решила сдержаться и не критиковать ее.

— Это было потрясающе, Марго, — нежно сказала Брук.

— Мне тоже понравилось, но, по-моему, ты допустила несколько ошибок, — добавила Эйми.

— Правда? Я ни одной не заметила, — удивилась Марго.

— Ага, в некоторых местах повествование ведется от первого лица. Но в остальном рассказ правда забавный, — пояснила Эйми.

— Так значит, Атланта Джейн наконец-то затащила в койку Тревора, техасского рейнджера, — заключила Брук.

— Да. Он зашел ко мне в прошлую субботу и выглядел виноватым и жалким, ему нужен был кофе, и он предложил приготовить мне яичницу.

— Ого! — воскликнула Эйми из своей постели, связав воедино факты и фантазии. — Так вот почему ты хотела прочитать свою историю до прихода Лакс!

— Ты планируешь ничего ей не рассказывать? — поинтересовалась Брук.

— Нет, я собираюсь рассказать. Но она опоздала, да и к чему злорадствовать, читая при ней этот рассказ, — ответила Марго. — Я просто скажу ей правду, без всяких фантазий.

— А где, кстати, Лакс? — спросила Брук.

— Она обещала заскочить в фотомагазин и забрать ту фотографию любовников, которую вы заказали для меня, — объяснила Эйми. — И вы не поверите, что еще она мне принесет!

— Что? — удивилась Брук.

— Оказывается, ее отец большой фанат научной фантастики.

— Вполне логично, — заметила Марго.

— В его коллекции есть эпизод из «Хауди-дуди»[39] 1954 года, в котором Уильям Шатнер играет Рейнджера Боба.

— Уильям Шатнер в «Хауди-дуди»? — переспросила Брук.

— Ага. И мы это посмотрим. А еще версию «Братьев Карамазовых» 1958 года с Юлом Брэннером, — добавила Эйми взволнованным голосом.

— «Братья Карамазовы» с Уильямом Шатнером? — снова переспросила Брук.

— И Юлом Брэннером, — уточнила Эйми. — А закончим мы кинофильмом Роберта Бёрнетта.

— И «Звездным путем», — добавила Брук.

— Ну, конечно, все сезоны, — подтвердила Эйми. — Как можно устроить Фестиваль Уильяма Шатнера и не посмотреть «Звездный путь»?

— Эйми, ты — телепузик, — заявила Марго.

— Ну, на первом месте у меня походы в ванную, — рассмеялась Эйми. — А еще я разместила некоторые свои фотографии на сетевом аукционе.

— Ты шутишь!

— Я всегда хотела это сделать, но у меня не хватало времени. Теперь, я думаю, его у меня предостаточно.

— Что-нибудь продала?

— Ага.

— Правда?

— Некоторые мои старые фотографии очень понравились людям, и последние снимки пользуются успехом. Я заработала 5600 долларов и немного по мелочи.

Брук молча переваривала эту информацию. Она пыталась представить онлайновый аукцион, который превращается в открытую галерею, о которой она мечтала. От одной мысли об этом у нее подскочила температура.

Все трое обернулись на звук открывающейся двери.

— Господи Иисусе, Брук! — закричала Лакс из передней. — Когда ты сказала 13х18, я думала, ты имеешь в виду сантиметры! Эта гребаная штука просто огромная!

Брук выскочила из спальни.

— Эй, Лакс, мы в… — Она не смогла договорить, слова застряли у нее в горле.

— Глупо, правда?

— Ох-х-х… — Брук запнулась.

Перед ней стояла трансформация. Синие мокасины, хлопковые брюки цвета хаки, синяя хлопковая рубашка с отложным воротничком и красный свитер на пуговицах. Шов крестиком. Жемчуг. От пальцев ног до подбородка она выглядела как школьница, идущая на урок английского. Выше подбородка она была все той же рыжей, ярко накрашенной Лакс из Квинса.

— Боже мой, — наконец выговорила Брук, — Билл ходил с тобой по магазинам.

— Он изверг. Примерь это. Примерь то. Одень это. Попробуй то. Он думает, что я Барби, которая идет в колледж, или что-то в этом роде. Он, типа, заставил меня перечислить ему названия всех книг, что я читала, ага, и потом велел секретарше напечатать список книг, которые, по его мнению, я должна прочитать. Ага, и хотя это немного странно, но потом, в этот же вечер, да, все эти книги начали доставлять к нему домой.

— Он слегка упертый, — сказала Брук.

— Слегка? Он купил мне шесть таких рубашек! ШЕСТЬ! Шесть этих уродливых, скучных рубашек, в которых я выгляжу, как… о, черт.

— Что?

— Ничего.

— Скажи, — настаивала Брук.

Лакс хотела сказать, что эти рубашки делали ее похожей на мальчика. Но ей совсем не хотелось обидеть Брук.

— В этой одежде я выгляжу глупо.

— Это правда, — согласилась Брук. — Пойдем, покажемся Эйми. Ей нужен здоровый смех.

Когда Лакс вошла в комнату, Эйми рассмеялась, а с ней и Марго.

— Ты выглядишь так, словно сошла со страниц детских книжек, где нужно совмещать голову с туловищем, — подметила Марго.

Хотя перемены в Лакс были кардинальны, Эйми видела лишь большую фотографию, которую девушка прятала за спиной.

— Моя фотография! — она чуть не задохнулась.

— Она прекрасна! — воскликнула Брук.

— Но я же просила тебя заказать несколько штук размером 13x18 сантиметров!

— Это и есть 13х18. — Брук улыбнулась, и глаза ее озорно блеснули. — Слушай, его вагины больше нет. У тебя в квартире есть огромная пустая стена, на которую нужно повесить что-то откровенное. Твоя фотография восхитительна, в любом случае это мой подарок. Я надеюсь, тебе он нравится.

— Я его обожаю, — расчувствовалась Эйми. — Можно его сюда? Я хочу видеть его каждый день.

— Конечно, — кивнула Брук.

Эйми смотрела на свой фотоснимок так, словно это было ее любимое дитя, которое внезапно повзрослело. Эти любовники, запечатленные ею, были намного лучше его «произведения искусства», шокирующего сочетания «пальцы-в-вагине». «Моя работа прекрасна, — думала Эйми. — Почему я раньше не делала этого?»

Когда Брук вешала фотографию, ее сотовый зазвонил. Если бы она увидела номер звонившего, то ни за что не ответила бы на звонок.

— Брук слушает. Ой. Привет… Да. Я сделаю. Я же сказала, что сделаю, значит, сделаю. Это вроде хорошая идея, но я просто не уверена… Да… Да, я знаю, что говорила, что хочу этого, но мне нужно подумать. Слушай, я занята, и мне пора… Ага…. Да, я подумаю об этом еще… Тоже люблю тебя… Привет маме.

Брук повесила фотографию на стену, где Эйми могла ее видеть, посмотрела на раздувшееся тело своей подруги, вздохнула, оправила свитер и села.

— Билл хочет, чтобы мы поженились и у нас был ребенок.

Эйми с Марго смотрели на нее, ожидая продолжения.

— Я не знаю. Я просто не знаю. Я люблю Билла. Но думаю, ну, я думаю, он гей.

— Гей! — воскликнула Эйми. — Билл Симпсон, твой-лучший-в-мире-любовник, не может быть геем!

— Я знаю. Мне тоже в это трудно поверить, и я была в шоке, когда Лакс сказала…

— Прости, мне не стоило открывать рот.

— Все в порядке, — успокоила ее Брук. — Я просто вспоминаю то, что было у нас с ним, потому что наша сексуальная жизнь, ну, то, что она представляет собой, блекнет в сравнении с ее же прежним великолепием. Понимаешь, о чем я?

— Не имею понятия, — призналась Лакс.

— Виагра или полный провал, — пояснила Брук.

— Он ведь еще молодой, — возразила Марго.

— Именно так я и думаю, — согласилась Брук.

— Ну, а что он об этом говорит? — спросила Эйми.

— Он говорит, что он не гомосексуалист. Билл уверил меня, что, несмотря на его прошлое, он охоч до кисок, а не задниц.

— Неужели достопочтенный Билл Симпсон использовал сочетание «охоч до задниц»? — спросила Эйми.

— Нет. Я излагаю своими словами, так смешнее. Если он любит женщину и не занимается сексом с мужчинами, это автоматически делает его гетеросексуалом?

— Да нет, — пожала плечами Марго. — Он спит с вышеупомянутой женщиной? Конечно, если его влечет к мужчинам, но он упорно занимается сексом с женщинами, это делает его…

— Психосексуалом, — предложила Лакс.

— Ага, — согласилась Брук. — Ну, в общем, Билл сказал, что он не голубой. Он определенно не женоподобный. Он сказал, что любит меня и хочет меня.

Она немного помолчала:

— Насколько это важно? Если он голубой, я не выйду за него замуж, но все равно буду его любить. Если он на самом деле хочет мужчину, я не буду больше спать с ним, потому что это ранит мои чувства. Если он такой, ладно, я по-прежнему останусь его другом. Но я не могу быть телом для прикрытия. Желания не делают тебя извращенцем, если ты не скрываешь эти желания. Я не хочу в это ввязываться. Это гадкая ложь.

— Ты абсолютно права. Честность превыше всего, — поддакнула Марго, повернувшись к Лакс. — Слушай, Лакс, я провела много времени с Тревором, и ты была абсолютно права, член у него и правда огромный. Я собираюсь встречаться с ним и дальше. Надеюсь, это не причинит тебе боль и мы останемся друзьями.

Лакс не ответила. Она сидела молча и размышляла. Несмотря на бредовое воспитание, у Лакс был логический склад ума. Однако у нее не слишком хорошо получалось выполнять несколько действий одновременно. Лакс не могла говорить, когда пыталась сосредоточиться на сложной вероятностной задаче со множеством формул. Лакс взвешивала на одной чаше весов вероятность дружбы с Марго, а на другой — ценность отношений с Тревором. Марго победила.

— О'кей, — тихо сказала она.

Эйми уставилась в потолок, а Брук изучала свои ногти.

— Нет, правда, все в порядке, — продолжала Лакс. — Он хороший парень. Боже, ты знала его еще до того, как я его встретила. Я надеюсь, что у вас, ребята, все получится. Правда. Слушайте, вы сегодня уже что-нибудь читали? Потому что, если Брук закончила свой рассказ о кисках и пиратах, то я хотела бы прочитать историю о том, как я потеряла девственность.

— Звучит здорово, — Эйми почувствовала облегчение, когда разговор о личном закончился и они вернулись к искусству. — С кем ты потеряла девственность?

— С Карлосом. А ты?

— С Джорджем Фриманом на выпускном вечере. Я с ума сходила от любви к нему. Но лишь пару мгновений, — ответила Эйми.

— Я свою потеряла с Биллом, — грустно сказала Брук. — В шестнадцать лет в Ритц-Карлтоне[40]. Он лег на меня, и я кончила. Но, скажите мне, кто кончает, когда теряет девственность?

— Парни, — хором воскликнули Эйми с Марго.

— Но я написала не о Карлосе, — задумчиво сказала Лакс. — Я написала о том, как бы я хотела ее потерять, а не о том, как это было на самом деле.

— О-о-о! — воскликнула Марго. — Я бы с удовольствием переписала эту часть своей жизни.

— О'кей, начнем.

— Лакс развернула свою рукопись. Женщины устроились поудобнее, и она начала читать:

— «Я влюблена в парня, который старше меня. Старше не на двадцать лет, а на пять. И мне не четырнадцать. Мне как минимум шестнадцать. И у этого парня уже был секс. Он любит меня. Поэтому мы оба решили это сделать. И мы много говорим об этом. Это не происходит как попало, потому что он думает о том, как нам остаться вдвоем. И однажды днем…»

— Днем? — перебила Эйми.

— О, да. Я бы потеряла свою девственность днем. И чтобы все были трезвые, и был солнечный свет, и я не чувствовала усталости, — сказала Лакс, прежде чем вернуться к чтению.

— Итак… «однажды он приводит меня в отель. Хорошее место, где постельное белье входит в стоимость, и мы идем через вестибюль к лифтам, а потом поднимаемся в номер, который он снял. Он отпирает дверь, и мы входим внутрь. Начинаем целоваться. Он медленно снимает с меня одежду. Я вижу нас в зеркале перед кроватью — это так здорово. Но он не смотрит в зеркало. Он смотрит только на меня. Я уже раздета, но он все еще в одежде. Он начинает целовать меня, касаться моей груди, облизывать мои соски, и спускается к пупку. Потом он снимает рубашку. И мы вместе ложимся на кровать. И он ласкает меня языком между ног и продолжает это делать, потому что ему нравится, а не потому, что on думает, что должен это сделать, чтобы потом я отсосала у него. Он ласкает меня, пока я не становлюсь очень-очень влажной. Я насквозь промокла, лежу на кровати, и мое тело поднимается и опускается, потому что я хочу, чтобы он вошел в меня.

И это важно. Я действительно хочу почувствовать его внутри себя. Не потому что я думаю, «то что нужно сделать, чтобы все у нас получилось. Я хочу этого не потому, что думаю, что тогда я буду нравиться ему больше. И не потому, что у меня не хватит сил, чтобы противостоять его мольбам или его оскорблениям, если я этого не сделаю. Я хочу его внутри себя не ради того, что это может мне дать. Я хочу этого только ради себя, только потому, что мне нравится это ощущение.

Но это мой первый раз, и я знаю, что будет больно. Он говорит мне, что сейчас он это сделает, и легонько прижимается ко мне самым кончиком своей штуковины, к мягкому входу во влагалище. И он спрашивает, хочу ли я, чтобы он вошел дальше. И это сводит меня сума — именно то, что он спрашивает у меня, что ему не все равно. Я говорю «да», и он продолжает двигаться внутрь, там, внутри, начинает немного жечь, но я хочу, чтобы это случилось. Он тоже начинает получать от этого удовольствие. Потом он начинает нажимать сильнее, и мне очень больно, но я — часть этой боли. А потом мы скачем, словно пара скаковых лошадей. И я часть всего этого, а не просто какая-то девчонка, глядящая на это со стороны в надежде, что секс все наладит. Конец».

Женщины сидели молча, думая о тех составляющих секса, которые никак с ним не связаны.

— Ну? — не выдержала Лакс. — Как вам? Я написала в точности то, что думала. А потом я вычеркнула все «точно», «знаете» и другую чушь, а потом переписала. Это звучит совсем по-другому, когда вычеркиваешь чушь, правда?

— Правда, — согласилась Брук.

— Но честность ты оставила, — заметила Марго. — Это хорошо.

Лакс улыбнулась.

— Ну? — снова спросила она. — Как бы вы переписали эпизод потери девственности?

Эта тема была объемной, и они разговаривали, пока солнце не провалилось за нижние границы окон. Тогда Брук порылась в сумочке и вытащила телефон.

— Я позвоню Биллу, и, думаю, я поеду к нему, сяду за кухонный стол и заведу длинный разговор.

— А я собираюсь пробежаться, — сказала Марго, когда они направились к двери спальни Эйми. — Лакс, не хочешь со мной?

— Только если за нами будет кто-то гнаться.

Лакс вдруг поняла, что ей снова некуда идти. Она оставила вещи в доме Билла, но если она вернется туда, то помешает Брук, которая хотела устроиться поуютнее и в спокойной обстановке обсудить с ним важные вещи. Она могла поехать домой, в Квинс, и попытаться избегать контакта с обкуренными родственниками, но это было нереально. Лакс решила, что купит новый блокнот, остро заточенный карандаш и обоснуется в публичной библиотеке, пока ее оттуда не вышвырнут. Когда она начала прощаться, из спальни послышался голос Эйми:

— Эй, Лакс, я думала, ты останешься и посмотришь со мной «Хауди-дуди»?

Лакс вздрогнула. Она была уверена, что голос раздавался из постели Эйми, но это казалось ей чем-то из области фантастики. Может, это было галлюцинацией. Эйми же ненавидела ее.

— Лакс, ты что, глухая? — снова спросила Эйми, не дождавшись ответа. — Хочешь остаться?

— О, да, конечно. С удовольствием, — ответила Лакс, хотя видела «Хауди-дуди» как минимум миллион раз.

Спускаясь на лифте вниз, Марго и Брук обсуждали Эйми с Лакс. А когда Лакс вернулась в спальню, они с Эйми принялись рассуждать о Марго и Брук.

— Так ты думаешь, Брук стоит выйти замуж за человека, который не хочет заниматься с ней сексом?

— Бывает и хуже, когда, например, подаешь на развод, будучи беременной.

— Понимаю. Как ты вообще?

— Ну, я звонила в Токио. И звонила его агенту. И там и там сказали, что бумаги он получил. В этих бумагах сказано только то, что я прошу развода. Ему полагается просто сообщить мне, что он их получил.

— И?

— Ни слова. Он оставил на автоответчике сообщение, нес полный бред. Он интересуется сроком платежа за квартиру. Никакого упоминания о том, что я считаю его бесполезным ублюдком и хочу выкинуть из своей жизни. Хотя, как еще человек должен реагировать на информацию такого рода?

Девушки рассмеялись. Лакс училась у Эйми сарказму и иронии. Открыв для себя слово «сардонический», Лакс обнаружила, что ей стало легче общаться с Эйми. Эйми рассказала ей о ранних букетно-конфетных днях ее замужней жизни, как она была счастлива и влюблена. А Лакс рассказала Эйми про то, как ее брат в Юте женился на женщине с одной рукой и как они счастливы в браке. Они все еще разговаривали, когда наступила прохладная тихая ночь.

— Глупости! — чуть не задохнулась от возмущения Лакс, когда Эйми призналась, что, на ее взгляд, у Лакс есть писательский талант.

— О Боже! — выдохнула Эйми, когда Лакс рассказала ей историю о ночи, когда она сделала минет незнакомому мужчине за 50 долларов, потому что ей очень нужны были деньги на выпускное платье.

— Ты можешь в это поверить? Я была, ну, так сильно напугана, так боялась, что этот неудачник уйдет. И сделала все, что могла, чтобы на танцах выглядеть лучше подруг. На школьных танцах. И в каком-то смысле все было не так ужасно, как я того боялась. Я имею в виду, парень был молодой, чистый, и он не бил меня, не делал мне больно. Но была какая-то убогость в его прикосновениях, и это ранило мои чувства.

Лакс никогда никому не рассказывала эту историю. Уж точно не Джонелле. И даже не «просто-тетке». А теперь она рассказала ее женщине, которой даже не нравилась. Но, с другой стороны, Эйми уже и так была о ней не лучшего мнения, и хуже быть не могло. «Пусть называет меня шлюхой, — думала Лакс. — Это мы уже проходили».

— И вот после этой ночи мне пришлось убежать, понимаешь, убежать от своей семьи. Просто они слишком много пьют и курят. И я знаю: это всего лишь пиво и травка, но это было, типа, постоянно, и я просто отупевала. Мне казалось, что я, типа, что-то упускаю. Нет, я имею в виду, им казалось, что я не способна принимать верные решения. И мне пришлось сбежать от них. К счастью, они этого так и не заметили. Просто они любят меня, и их бы ранило, если бы они поняли, что я больше не могу оставаться с ними.

Эйми помолчала, а потом сказала:

— Мне искренне жаль.

— Черт, да это же не твоя вина.

— Нет, мне жаль… М-м-м, о чем я сожалею? Не знаю. Думаю, о том, что твои чувства задеты.

— Ну, ведь никто меня не заставлял. Мне было плохо, словно какая-то трагедия случилась со мной, а потом мне стало плохо от собственного стыда. С другой стороны, я начала намного чаще чистить зубы.

— Правда?

— О да, еще целый месяц я была, это, одержима гигиеной полости рта.

— У тебя есть хорошие стороны. Лакс.

— Думаешь?

— О, да.

— Мне самой моя жизнь кажется чередой глупых ошибок.

— Ну, да. И моя такая же.

Мысль о том, что у кого-то настолько безупречного и успешного, как Эйми, тоже случаются ошибки, пустила корни в сознании Лакс и начала прорастать. Они болтали о недвижимости. О работе. Об одежде. О сексе. О кино и своих матерях. Они разговаривали до тех пор, пока у Эйми не начал заплетаться язык. А когда она заснула. Лакс продолжала разговаривать сама с собой.

Когда взошло солнце, Лакс наскоро приняла душ. Она отмыла лицо от косметики, надела на влажные волосы один из беретов Эйми, а потом вышла из дома в поисках кофе и завтрака. Бредя вниз по авеню, насвистывая что-то, Лакс увидела свое отражение в витрине магазина. Она выглядела усталой после бессонной ночи. Вид неуложенных волос и хорошенького лица без косметики немного шокировал ее, да и одета она была по-дурацки. Но, несмотря ни на что, этим утром Лакс чувствовала себя лучше, чем когда-либо в жизни.