Гипноз для декана

Глава 2

Ожидая чего угодно, только не этого вопроса, я замотала головой и отчаянно захрипела без слов — слова застряли где-то на уровне груди.

Не обращая внимания на мои потуги, декан вальяжно обошел стол, отодвинул стул, на котором только что сидела Кира, и удобно разместился в нем, хлопнув пачкой тетрадей о гладкую поверхность столешницы.

Я не могла не заметить его довольного выражения лица — небось уже представил себе, как будет писать на меня заявление в полицию, сразу же следом за приказом об отчислении.

— Я… мы не… мы ничего не делали… запрещенного… — у меня наконец получилось выдавить хоть что-нибудь.

Декан хмыкнул.

— Серьезно? И поэтому Ерохина сейчас крепко спит в сидячем положении, несмотря на то, что я говорю в полный голос в двух метрах от нее. Рассказывай, Сафронова — чем обдолбалась твоя лучшая подруга? Чистосердечное признание, знаешь ли, творит чудеса.

— Да ничем она не обдолбалась! — прижав руки к груди, я вскочила, показывая ему телефон, к которому тянулся провод от наушников, надетых на Ренату. — Мы просто… просто… пытаемся ее научить английскому… под гипнозом! Она загипнотизированная сейчас, понимаете? Поэтому вас не слыши…

Не дав мне договорить, он вдруг расхохотался — громким, издевательским смехом.

— Слушай, я тут недавно в Филадельфии был — там таких загипнотизированных целая улица. Кенсингтон называется — может, слышала. А если серьезно, ты эти сказочки про гипноз будешь на суде рассказывать, а мне эту лапшу вешать на уши не надо, Сафронова. Гипноз у них… За такой «гипноз» у нас пять лет колонии общего режима дают, если ты не в курсе.

— Да вот же… Послушайте! — выдрав из телефона провод от наушника, я тыкнула в остановившуюся запись и подняла дивайс перед деканом.

«Donation — пожертвование…» — монотонно забубнило из динамика. — «Donate — пожертвовать…»

— Верите теперь? — я старалась сильно не торжествовать, чтобы не бесить его — известно, что ничего так не злит мужчину сильнее, чем торжествующая женщина, доказавшая свою правоту.

Однако, он и не думал злиться. Вместо этого улыбнулся, сцепил руки перед собой на столе, придвинулся ближе и низким, проникновенным голосом ответил.

— А я и не отрицаю, что вы можете пытаться изучать английский под гипнозом. С вас, колхозниц, станется — верить во всю эту бредятину про подсознание и иностранные языки… Только вот, Сафронова, так уж получилось, что мне доподлинно известно — без принятых внутрь психотропных веществ, большая часть которых на территории Российской Федерации запрещена законом, гипноз… или то, что вы называете гипнозом… не работает. Невозможно впасть в настолько глубокий сон, чтобы не проснуться от этого… — резко вскинув руки, он вдруг хлопнул в ладоши — так громко, что у меня в ушах зазвенело.

И, несмотря на это, Рената даже не пошелохнулась. Если принять во внимание слова декана, со стороны всё выглядело, действительно, не очень.

Внезапно ослабев, я опустила руку с телефоном, несколько секунд просто тупо пялясь на него и пытаясь сообразить, как выключить не прекращающий бубнить словарь. То есть получается, что даже если я доказала, что мы просто занимаемся английским… я всё равно попала? Но за что? За то, что декан не верит в гипноз без запрещенных веществ?! За то, что у меня, похоже, действительно, есть способности погружать людей в глубокий транс?

— Но как же вы можете так… огульно обвинять меня? — ошеломленно пролепетала. — У вас же нет никаких доказательств… Это же всё проверяется… ни один суд не поверит в ваши слова без доказательств…

— Вот и пусть проверяют, — с готовностью закивал он. — А я тебя пока от учебы отстраню — как подозреваемую. Ну и вещдоки суду предоставлю… вот эти.

И, оглядев стол, принялся собирать в почтовый мешок разложенные по столу причиндалы для гипноза — ароматическую свечу, предварительно ее задув, подушку, часы на подвеске, таблетки валерьяны, которые мы приготовили на всякий случай…

Подкинет что-нибудь! — ошпарило меня изнутри подозрением. Подсунет в этот же мешок какой-нибудь наркотик, чтобы оговорить меня и Ренату!

— За что вы меня так… ненавидите? — выпалила, не веря в то, что говорю это вслух. — Неужели вам настолько дорог тот трофей, что вы ради него готовы уничтожить человеческую жизнь?

Он нисколько не удивился, давая мне понять, что я не ошиблась в причине нашей с ним вражды. Мелком глянув на меня, скривил губы.

— Не драматизируй, пожалуйста. Я никого не уничтожаю. Всего лишь отправляю тебя туда, где тебе и место — обратно в обыденную, ничем не примечательную жизнь в компании тебе подобных. На Олимпе надо блистать, Сафронова! Понимаешь? Неважно, чем — деньгами, внешностью или уменьями — но блистать! А такие, как ты, ползают, радуясь любой крохе, любой подачке, которую получают, позоря нашу элиту одним своим обществом… И блистать ты никогда не будешь, сколько бы ни старалась. Потому что ты, Сафронова — троечница! Посредственность, иными словами! И на моем факультете такие, как ты, оказываются по одной единственной причине — потому что наш многоуважаемый ректор хочет выслужиться перед министерством и показать, какие мы прогрессивные, «инклюзивные», и как активно продвигаем «светлые головы» из народа! А мне потом вытягивай эти ваши светлые головы — на тройки с плюсом… еще и позорься с вами на светских раундах! Ты думаешь, девушка, которую с детства готовили вращаться в высшем обществе, грохнула бы мой трофей на посмешище всему министерству, испортив важнейший приём? Да никогда в жизни! Потому что она с детства умеет на каблуках ходить, и знает, куда их можно надевать, а куда нельзя! А ты не знаешь, Сафронова! Вот и весь сказ!

Не знаю, что на меня нашло, но отчаяние вдруг вылилось в ярость. Вскочив, я сжала кулаки, понимая, что еще несколько оскорблений, и я поддамся на его провокацию — наброшусь на него и дам ему абсолютно все поводы упечь меня в тюрягу.

— Во-первых, я прекрасно умею ходить на каблуках! На приёме меня толкнули, если хотите знать! И училась я раньше на одни «отлично»! У меня ни одной четверки не было, пока вы не решили мне отомстить, и не подговорили преподов валить меня по всем предметам!

Он явно не ожидал от меня такого отпора. Взбешенный, хлопнул по столу и отбросил мешок с «вещдоками» в сторону, прожигая меня огнем прищуренных серых глаз.

— А ты хорошо подумала, прежде, чем предъявлять мне такие обвинения? — прошипел, понизив голос. — Их, как бы, тоже доказать надо, Сафронова… Уверена, что сможешь? Ты же — обычная наркоманка теперь! Ну или барыжишь наркотой под видом вспомогательных средств для учебы! Даже если докажешь, что раньше хорошо училась, а теперь перестала, как думаешь, что про тебя подумают? Что я, декан факультета, уважаемый человек, начал тебе по-детски мстить из-за какого-то там трофея, или что ты просто скурилась, как спортсмен от допингов? Угадай с трех раз.

— Да нет здесь никакого допинга, поймите уже! И ничего вы не докажете, только время потратите! Потому что Это ПРОСТО ГИПНОЗ!

— Не бывает «просто гипноз»! Говори, что скормила ей, пока я прямо сюда полицию не вызвал!

Тяжело дыша, мы на мгновение замолчали, словно из нас обоих вдруг воздух выкачали, меряя друг друга ненавидящими взглядами.

Что ж ты такой злой? — пыталась понять я. Вроде взрослый мужик с прекрасной карьерой… умный… на ответственной должности… дворянских кровей… А ведешь себя, как мальчишка из-за гаражей, когда увидел чужого на районе.

Интересно, все аристократы в душе гопники?

Продышавшись и немного придя, я подняла руку, указывая на всё ещё дрыхнущую Ренату.

— Я могу разбудить ее. И она вам сама всё расскажет.

Тоже немного успокоившись, он хмыкнул и уселся обратно на стул.

— Что, подсчитала по времени, когда действие наркоты должно пройти? Сейчас будешь изображать, как ооочень долго выводишь ее из транса, потом объяснять, почему она долго не может прийти в себя… Потом она начнет врать, что ничего не принимала… Пойми ты уже, Сафронова, что меня тебе не убедить — я ЗНАЮ, что гипноз сам по себе не работает. И все эти трюки, что ты видела по телевизору — это именно оно. ТРЮКИ. Так что хватит тратить мое драгоценное время. Или ты сейчас же раскалываешься и говоришь, что она приняла и у кого вы это купили, или через полчаса ты уже в полиции, даёшь показания… Надеюсь, у тебя есть хороший адвокат? Потому что он тебе понадобиться…

— Я могу на вас показать. Как это работает.

Я не знаю, зачем я это сказала. Слова будто бы сами по себе вспыхнули у меня в голове и, без всякого содействия с моей стороны, вырвались наружу. Поняв, что я действительно произнесла эту фразу вслух, я охнула и плотно сжала губы, чуть не прикусив во рту язык.

Но было уже поздно.

— Что ты… сказала? — Андрей Федорович выглядел настолько ошеломленным, словно я предложила ему взять меня на вот этом вот самом столе, или еще что похуже.

Поэтому я поспешила пояснить, что имела в виду — из двух зол надо выбирать меньшее.

— Я могу доказать вам, что гипноз может сработать без запрещенных препаратов, — затараторила, от ужаса заикаясь. — Загипнотизировать… вас. Как Ренату.

Господи, что я несу? Как я собираюсь гипнотизировать того, кто не верит в гипноз и будет сопротивляться изо всех своих сил? И с какой стати я вообще решила, что он согласится?!

Готовясь выслушать вердикт о моей дальнейшей судьбе и надеясь только на то, что декан посчитает меня сумасшедшей и решит сдать меня в психушку, а не в ментовку, я зажмурилась.

Секунды шли, растягиваясь в моей голове в минуты. Тикали размеренно часы в углу комнаты для семинаров, сопела блаженно спящая Рената и бубнил из Кириного телефона не выключенный аудио-словарь английского языка. Где-то вдалеке, в недрах библиотеки, доносился монотонный голос кого-то, проводящего экскурсию.

А еще дальше наверняка уже спешит обратно Кира с тремя чашками какого-нибудь американо, не зная, что за дверью нашей комнаты ее ожидает декан и обвинение в использовании психотропных наркотиков, которое положит конец ее карьере, даже если не докажется в суде.

«Не спеши, Кирюш…» — мысленно взмолилась я, надеясь, что фибрами души донесу до подруги предупреждение. — «Не иди сюда… здесь опасность… опасность…»

— Я согласен, — произнёс вдруг Андрей Федорович — так неожиданно, что я дернулась и чуть не выронила Кирин телефон.

Открыла глаза и на секунду засомневалась — а не начались ли у меня слуховые галлюцинации? Он что, действительно это сказал?

Но если галлюцинации и начались, то вкупе с визуальными — потому что Игнатьев не только сказал то, что я услышала. На вытянутой руке он держал подвеску с часами, которыми я усыпила Ренату. Покачивал ими и усмехался совершенно злодейской усмешкой.

— Вперед, Сафронова, — подогнал меня он. — Я согласен дать тебе этот последний шанс. Загипнотизируешь меня, забудем обо всем, что случилось. Не сможешь — подпишу тебе исключение и отправлю заявку в полицию в связи с подозрением в использовании тяжелых наркотиков. Ну, чего застыла? Действуй.