Гипноз для декана

Эпилог

— Ой ну, просто копия папочка! — всплеснула руками акушерка, едва я успела отдышаться и принять на живот крохотный копошащийся комочек в пеленке.

— Тише вы! — машинально шикнула я, испугавшись, что сидящий в коридоре Игнатьев услышит.

Женщина перестала умиленно охать и подняла на меня недоумевающий взгляд. Но объяснить, из-за чего я злюсь, я конечно же не могла — по всем документам только что рожденный малыш проходил как наш общий с мужем ребенок. Мы решили, что так будет лучше — и для него, и для нас.

Однако, похоже, мы не продумали, как реагировать на такие вот… моменты.

Акушерка тем временем отвлеклась, я тоже, переключившись на малыша — разглядывая на удивление кудрявую головку, сморщенное, красное личико, готовое заплакать, вдыхая совершенно потрясающий «молочный» запах.

Это мой ребенок. Это я его сделала.

Невероятно. Невозможно поверить.

Закрыв глаза, я сомкнула руки над этим прекрасным созданием, которое поменяло и перевернуло всю мою жизнь, сделав меня совершенно новым существом — матерью. Мамой. Мамочкой…

— Можно подержать? — услышала любимый голос над собой и открыла глаза.

Не знаю, слышал ли Андрей слова акушерки, но он уже был здесь — стоял рядом с высокой больничной кроватью, улыбался и протягивал ко мне руки.

На мгновение что-то испуганно сжалось у меня в груди, и захотелось отвернуться, спрятать моего ребенка, закрыть его собой…

Инстинкты — поняла я. В природе самец убивает чужого детеныша, чтобы только его гены получили продолжение. Почувствовав это, моя женская натура проснулась и защищает малыша от агрессивного, чужого самца.

Борись! — приказала я себе. Борись с атавизмами, Сафронова, иначе испортишь жизнь и себе, и ребенку, и любимому.

Вот прямо сейчас соберись с духом, отдери от себя этот вкусно пахнущий, копошащийся комочек на груди и отдай его этому мужчине… на съеденье — чуть было не додумала я. Да чтоб тебя! Вот ведь дурища!

Я ругнулась про себя, выдохнула, сделала над собой усилие… и позволила Игнатьеву взять моего малыша на руки.

— Хм… — неопределенно хмыкнул он, неумело перехватывая ребенка за подмышки.

О, боже, он его уронит! — сердце мое снова ёкнуло. Но всё обошлось — подбежавшая акушерка показала Андрею, как правильно держать младенца, уложила ему на руку и снова зацокала языком.

— Ой, ну как похож-то, а? Надь, или глянь — вылитый папочка!

С одной стороны, я понимала, что злиться на такое глупо — тетушки просто отрабатывали свой обычный спектакль, создавая для «клиентов» дорогой московской клиники приятные воспоминания. С другой — ну как тут было не беситься?

И только позже, когда я покормила малыша и заполнила на него бумаги, обозначив Богданом Андреевичем Игнатьевым, у меня родился неожиданный вопрос — а чего это мой малыш такой брюнетистый? Я вроде как русая, покойный Славчик — и вовсе блондин. А ребенок у нас — в кого? В Игнатьева что ли? Знал, что ли мой малыш, что надо бы родиться похожим на приемного отца?

Подвинув к себе кроватку, я настороженно оглядывала свое сокровище. А ведь не так уж и неправы акушерки… И в самом деле похож мой Богданчик на Игнатьева. Не так чтобы прям «копия», но что-то безусловно есть.

Поразмышляв еще немного, я решила, что причина тут в моем психологическом настрое — я так сильно хотела, чтобы мой муж принял ребенка, так долго себя настраивала на то, что мы будем воспитывать его как наше общее дитя, что это, вероятно отразилось на внешнем виде ребенка.

Говорят же — смотри на красивое, чтобы ребенок родился красивым… Советуют музыку классическую слушать, чтобы умным был и с хорошим слухом.

Ну вот я и насмотрелась на красивое за эти десять месяцев — так насмотрелась, что малыш родился похожим на своего приемного отца.

Удивительное рядом, как говорится…

Послеродовые хлопоты захватили нас с Андреем, и в следующий раз на странную схожесть ребенка с его «папочкой» обратила внимание моя мама, которая приехала в Москву побыть с Богданом, пока Андрей помогает мне подготовиться к сессии для заочников.

— Это ж надо, как похожи! У него даже ямочка на правой щеке в том же месте, как у твоего ректора, — прошептала она после ужина, исподтишка поглядывая на Андрея.

— Декана, — смутившись, поправила я.

Обсуждать с мамой ямочки на щеках моего мужа было неловко, и я быстро поменяла тему. Но не замечать столь явного совпадения больше не могла. Думала, ночами вставала, сравнивала их обоих при неярком свете ночника, принеся малыша Богдана к нам в постель.

Надеялась на чудо и тут же запрещала себе надеяться. Ругала себя, дуру наивную, требовала и «думать забыть»! Сама ведь видела результаты старых тестов, по которым Андрею диагностировали мужское бесплодие!

И тут же снова раскидывала в голове возможные варианты, как чудо могло произойти…

— Эх, его бы мамашу спросить… — бормотала, всматриваясь в серьезную мордашку моего карапуза. — Она бы не ошиблась… она свою кровушку голубую бы почувствовала.

Но Селену Антоновну спросить было трудно. Дело в том, что после произошедшего она вдруг совершенно неожиданно для себя призналась Андрею во всех совершенных ей злодеяниях — например рассказала ему, что под видом благотворительной деятельности занималась секс-трафиком. То есть в буквальном смысле, собирала группы студенток по вузам России и устраивала им «учебу по обмену» заграницей. Где потом оказывались эти несчастные девушки, нетрудно было догадаться.

Разумеется, после таких откровений, Андрей больше не смог с ней общаться. Сослал ее в какую-то глухую деревню в Забайкалье, купил простецкий дом с огородом, выделил содержание и приказал ей «сидеть и не рыпаться». Иначе он ее как миленькую сдаст правохранительным органам.

Я даже и не знала, где именно мадам отбывала свое изгнание. Да и не интересовалась, по большому счету.

Прошло еще несколько месяцев. Малыш Богдан уверенно встал на ножки, первые мои каникулы в качестве мамы подходили к концу. Пришла пора подыскивать няню, чтобы я смогла вернуться на очную учебу.

И разумеется, абсолютно все няни, приходящие к нам на собеседование, в один голос твердили — «ах как на папу похож!» Что, разумеется, абсолютно ничего не значило, кроме банальной подхалимской лести богатому родителю.

Андрей это прекрасно понимал и каждый раз слегка морщился, терпеливо выслушивая их причитания.

Я же сосредоточенно думала — потому что чем старше Богдан становился, тем явственнее он становился «похож на папу». Ну, или у меня на фоне всех этих переживаний развилась шизофрения, и я вижу то, что хочу видеть, а не то, что на самом деле.

О, как бы я хотела, чтобы мой ребенок был плодом любви, а не изнасилования! Как мечтала о том, чтобы в нем были аристократические гены моего прекрасного декана, а не какого-то наркодилера Славчика!

И в один прекрасный день, когда малыш умудрился выгнуть одну бровь, полностью сымитировав в этом жесте Андрея, я не выдержала.

Дождалась, пока муж уедет на работу, я залезла в его компьютер и открыла переписку с матерью — то самое письмо, которое он мне показывал, чтобы не чувствовать себя виноватой. Внизу короткой инструкции о том, как пользоваться колонкой для полива сада, пропечатана была стандартная подпись со всеми свекровиными регалиями и номером ее личного телефона.

Даже не зная, оставили ли ей старый номер, я быстренько посадила Богданчика на колени, набрала номер на своем телефоне и включила фейстайм.

Селена ответила моментально — будто все дни своей ссылки только и делала, что сидела возле телефона в ожидании, что ей кто-нибудь позвонит.

— Здравствуйте, Селена Антоновна! — вполне себе дружелюбно поздоровалась я, хотя от вида растрепанной, явно злоупотребляющей алкоголем пожилой женщины захотелось испуганно ойкнуть.

— Аа… — разочарованно протянула виконтесса, отстраняясь от экрана. Интересно кого она ждала? Завела себе любовника из местных алкашей?

— Вот… хотела с вами пообщаться, — сообщила я, старательно стирая выражение жалости с лица. — Малыша своего показать. Интересно?

Селена скривилась.

— С какой-то стати мне это будет интересно? Сама и смотри на него, на своего малы…

Она осеклась на полуслове, неожиданно сощурив глаза и снова приблизившись к экрану. Я тоже замерла, ощущая как по ногам побежали редкие, колючие мурашки. Неужели тоже заметила сходство?!

Богданчик тем временем развеселился, заплескал руками, запрыгал на моих коленях… и громко отрыгнул — прямо в лицо рассматривающей его пожилой женщине.

Лицо ее при этом так вытянулось, что сделало ее весьма похожей на уставшую лошадь. В глазах отразилась целая плеяда эмоций — недоумение, узнавание, осторожная радость… и тут же эмоции схлопнулись, замкнувшись в восковой маске напускного равнодушия.

— Ну и? — снова обретя голос, спросила я. — Как вам мой малыш? — и совсем осмелела. — Похож на Андрея?

Лицо Селены вновь заиграло красками — я вспомнила, что из-за моего внушения она никак не может мне соврать. А правду говорить явно не хотела.

— Д-да… — выдавила она сквозь плотно сжатую челюсть, сжигая меня ненавидящим взглядом.

— И как такое может быть? Не хочешь мне рассказать? — нарочито мягким, почти ласковым голосом спросила я, пуская в ход гипнотические интонации — чтобы уж точно невозможно было увильнуть от ответа.

— Не хочу! — выплюнула свекровь, пугая ребенка.

— Но ведь расскажешь, не так ли? — я заставила себя снисходительно улыбнуться, хоть сердце уже от волнения выплясывало джигу. Она знает! Она что-то знает про Андрея!

Селену уже потряхивало и я решила не затягивать с этой пыткой — а то мало ли, еще кондратий хватит старушку…

— Немедленно расскажи всё, что ты знаешь про проблему Андрея с бесплодием! — выкрикнула я, уже сама пугая Богдана. — Это излечимо? Я могла от него забеременеть?

Ох как я пожалела, что не включила видеозапись нашего с Селеной разговора. Потому что выражение на ее лице после моего приказа было достойно, чтобы сделать из нее пособие по эффектам гипнотического внушения на психику человека. Ее в буквальнос смысле перекосило от усилий промолчать, не ответить на четкий, без обиняков вопрос, на который она не могла теперь не ответить.

Но никакие усилия, разумеется, не помогли.

Дергаясь от тика в глазу, Селена сжала напоследок зубы, так что на мгновение показалось, что она сотрет их в порошок… расслабилась и выкрикнула в ответ.

— Нет никакого бесплодия! Это я всё подстроила! Я подкупала врачей в каждой клинике, куда Андрэ обращался — специально, чтобы они подделывали результаты анализов!

Еще несколько секунд я приходила в себя — собирала в кучу разбегающиеся мысли, подбирала челюсть и успокаивала разревевшегося от наших воплей Богдана.

Наконец смогла выдавить:

— Ты? Ты заставила сына думать, что он… бесплоден?! Но… зачем?!

Тут свекровь явно не нужно было заставлять говорить.

— Затем, чтобы такие прошмандовки, как ты, не думали, что могут залететь от моего сыночка и запрыгнуть ему на шею! Чтобы он оставался свободен до той поры, пока я не подберу ему достойную пару! Вот зачем!

— А потом? — я все еще не могла понять ее логику. — Что было бы потом? Разве тебе не нужен наследник?

— Потом я бы уговорила его пройти анализ еще раз и оказалось бы, что проблема разрешилась сама собой.

— Ах вот оно что… — пробормотала я, ошеломленная свалившейся на меня информацией. — Значит, меня никто не насиловал… Значит, это действительно сын моего Андрюши… О боже…

На другом конце связи презрительно фыркнули.

— Как ты пришла к выводу, что тебя не насиловали? По-твоему, изнасилование обязательно приводит к беременности? Вообще-то современные мужчины прекрасно умеют насиловать в презервативе. Во-вторых…

Я не стала дослушивать, что там во-вторых. Но прежде, чем отключиться, задала ей еще один вопрос — очень важный и для меня, и для Андрея, и для малютки Богдана.

А когда закончился этот воистину удивительный день, когда мы оправились от потрясения, наплакались, наобнимались и уложили уже общего ребенка в постель, я позвонила по еще одному телефону — тому, что нашла в интернете в ответ на запрос по очень простой и распространенной русской фамилии, вкупе с адресом.

Договорилась о встрече на следующий день, и с самого утра повезла мужа якобы смотреть антикварное трюмо на продажу, которое мне безумно понравилось.

— Это здесь антиквариат продают? — недоумевая, куда я его привезла, Андрей оглядывал обыкновенный двор старой хрущевки, заросший травой и звенящий веселыми детскими голосами.

— Ага, здесь, здесь… — я тоже растерянно оглядывалась, соображая к какому из пяти подъездов подойти.

— Алина? Это вы? — окликнул меня слегка дребезжащий старческий голос со стороны раскидистой, трехствольной березы посреди двора.

Мы оба оглянулись. Под березой, вцепившись за нее, словно боялся упасть, стоял старик лет под восемьдесят — по-пенсионерски просто одетый, но с благородным, чисто выбритым лицом.

Андрей вдруг отшатнулся, прохрипел что-то непонятное и автоматически нащупывая рукой капот машины, чтобы опереться об нее.

Старик пришел в себя первым.

— А я ведь знал, что она с пузом тогда уехала! — заявил он, широко улыбнувшись и протягивая свободную от трости руку. — Ну, что, здравствуй… сынок.

Конец!