Город на берегу неба

27

Оля

Сан-Франциско, прошлое

Ёлку наряжали дружно, всем семейством, включая стариков. Оле, разумеется, тоже предложили присоединиться к процессу, что она с удовольствием и сделала.

Было что-то сакральное, трепетное, трогательное в том, как они бережно доставали ёлочные украшения из большой коробки и аккуратно передавали их друг другу… Почти все игрушки были старинные — очень изящные, стеклянные, хрупкие, не модный нынче небьющийся пластик, а настоящий раритет, некоторые принадлежали ещё родителям миссис Сандерс. Оля с интересом разглядывала каждую: Щелкунчик, застывшая в танцевальном пируэте балерина, крошечный “Титаник”, швейная машинка, золотой граммофон, рождественские ангелы, оленья упряжка Санты… Всякий раз, когда Брэндон передавал Оле очередной шарик или снеговичка, их пальцы соприкасались, и её словно пробивало током.

Снег в Калифорнии был редким явлением, поэтому на ветви ели Макейла щедро, с заметным удовольствием нанесла специальную белую пену из баллончика, имитирующую снег, заодно покрыв этим “снегом” венок на входной двери и кусты перед домом, хоть так частично воплотив всеамериканскую мечту о “White Christmas”.*

Оля исправно посещала школьный волонтёрский клуб вместе с Джуди, поэтому в один из предпраздничных вечеров их отправили в приют для бездомных: девушки раздавали рожденственское имбирное печенье, которое сами испекли накануне, горячий шоколад и дарили всем желающим собственноручно подписанные открытки.

В канун Рождества — Christmas Eve — миссис Сандерс потащила всю семью в церковь на мессу, где они послушали рождественские гимны и историю появления на свет младенца Христа. А вечером, наконец, все собрались за праздничным столом…

Он был накрыт ещё более торжественно, чем на День Благодарения: по случаю Рождества достали фарфоровый сервиз и серебряные приборы. Главным блюдом стала утка с яблоками. Оля приготовила “наполеон” и “оливье”, заменив колбасу кусочками варёной говядины, бабушка сделала свой фирменный крабовый паштет, а миссис Сандерс испекла пропитанный ромом и сиропом фруктовый кекс с орехами, сухофруктами и цукатами.

Пили глинтвейн, какао, гоголь-моголь с ликёром… Разговаривали под мерцание ёлочной гирлянды и негромкое фоновое бормотание телевизора, на экране которого сменяли друг друга рождественские мультики, фильмы и сериалы. Оля раньше думала, что только россиянам свойственно помешательство на одном-единственном новогоднем фильме — знаменитую рязановскую “Иронию судьбы” крутили тридцать первого декабря по всем каналам. Оказалось, что в Америке тоже были такие фильмы — к примеру, “Рождественская история”.

Первой с празднования выбыла Макейла. Она задремала, не дождавшись полуночи и уронив голову на скрещенные руки, поэтому Брэндон осторожно подхватил сестрёнку и отнёс в её комнату, где и уложил в постель.

Вторым сдался дедушка — он захрапел прямо на диване в гостиной, и бабушка, кое-как растолкав супруга, под руку увела его в гостевую спальню на первом этаже.

Оставшиеся — чета Сандерсов, Брэндон, Джуди и Оля — ещё немного посидели с приглушённым светом перед телевизором. Брэндон вызвался приготовить для всех горячий шоколад, а когда принёс его в гостиную, устроился рядом с Олей и таинственно шепнул:

— Я бросил тебе в чашку целых семь зефирок!

У неё мурашки побежали по спине от его шёпота… Голова сладко кружилась, и почему-то казалось, что именно сегодня, сейчас, в ночь накануне Рождества, с ней и Брэндоном произойдёт что-то особенное… волшебное… долгожданное… Судя по тому, как жарко блестели его глаза, он тоже об этом думал.

Приготовленные подарки, упакованные в красивую обёрточную бумагу, ждали своего часа под ёлкой. Макейла оставила на блюдце свежую морковку для оленей из упряжки Санта-Клауса, печенье и молоко для самого Санты, и развесила над электрическим камином мешочки-носочки для конфет.

Наконец и Сандерсы удалились в свою спальню, напоследок поздравив всех с Рождеством. Обнимая на ночь своих взрослых детей, миссис Сандерс затем притянула к себе даже Олю и поцеловала её в лоб, отчего у той защипало в носу.

— Нам, наверное, тоже пора, да? — зевнув, спросила Джуди, обращаясь к Оле.

Брэндон незаметно нащупал в полутьме Олину ладонь и многозначительно сжал.

— Не лишай меня последнего собеседника, о жестокая, — сказал он сестре. — Иди к себе, если устала. А мы с Ольгой ещё немного посидим, если она не против.

— Ты не хочешь спать? — удивлённо спросила Джуди Олю. Та отрицательно покачала головой, внутренне завизжав от счастья.

— Ну тогда сил тебе. Выдержать этого зануду бывает непросто! — усмехнулась Джуди, имея в виду старшего брата. — А я пойду лягу, что-то и правда засыпаю на ходу… Весёлого Рождества, ребята!

— Весёлого Рождества! — вразнобой отликнулись Брэндон с Олей…

…и остались совершенно одни.

Поначалу они, конечно же, с жаром кинулись целоваться, навёрстывая часы, проведённые на глазах у всех, когда даже подержаться за руки не представлялось возможным. За весь длиннющий сегодняшний день они ни разу не обнялись! Оля понимала, что избаловалась, привыкла к постоянному присутствию Брэндона… что же с ней станет, когда закончатся праздники и ему нужно будет возвращаться на учёбу? Об этом она старалась и вовсе не думать. Впереди ещё целая неделя до Нового года. Неделя её персонального счастья…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Постепенно поцелуи Брэндона становились всё более откровенными, а руки — всё более настойчивыми. Оля чувствовала, что он уже едва владеет собой, еле сдерживается, чтобы не наброситься на неё прямо здесь, в гостиной — и осознание собственной власти над ним кружило голову как шампанское. Но всё-таки она не могла до конца расслабиться, постоянно напоминая себе, что они здесь как на ладони, в любую минуту может кто-нибудь войти и застукать их. К счастью, скоро это сообразил и сам Брэндон.

— Поднимемся в мою комнату? — шепнул он. Оля растерялась. Понятное дело, что он звал её туда не болтать о погоде и пить какао с зефирками, но… разве ей самой этого не хотелось? Было страшно, чего уж лукавить, очень-очень страшно. Но если и делать все эти вещи — то только с тем человеком, который тебе безумно нравится. Более того — в которого ты по уши влюблена… Так почему бы и не сейчас?

Истолковав Олино молчание как согласие, Брэндон поднялся, увлекая её за собой, нашарил пульт от телевизора и погасил мерцающий экран, а затем взял Олю за руку и решительно повёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Она покорно шла за ним, не издавая ни звука и вообще ничем не выдавая своей нервозности, хотя ей казалось, что вот-вот — и она упадёт в обморок от волнения. Впрочем, Брэндон — будущий доктор, уж он найдёт способ привести её в чувство, подумала Оля со смешком, и эта нелепая мысль, как ни странно, немного её успокоила.

Однако в его комнате на неё снова накатило: Оля задрожала крупной дрожью, ей вдруг стало холодно и ещё более страшно, но распалённый Брэндон ничего этого не замечал. Он запер дверь изнутри и тут же, без лишних предисловий, потянул Олю на заправленную кровать, подмял под себя и начал покрывать её лицо и шею поцелуями, которые быстро становились всё более требовательными и бесстыжими. Наверное, он ждал от неё какой-то реакции… отклика… а Оля вся будто закаменела. Тут ещё некстати в голове зазвучал голос ненавистного отчима: “Не смей там ни с кем таскаться. Ты понимаешь, что я имею в виду?”

— Слушай, — спросил вдруг Брэндон, — а когда у вас в России официально можно начинать заниматься сексом?

Она с трудом сообразила, о чём вообще идёт речь. Потом догадалась — о так называемом “возрасте согласия”.

— С шестнадцати, — отозвалась она почему-то шёпотом. — А что?

— А в Калифорнии — с восемнадцати, — произнёс он с досадой. — Тебе же ещё нет восемнадцати?

— Через месяц исполнится…

Ей было сложно поверить в то, что он говорил. Взрослые люди, которые влюблены друг в друга, не могут сами решить, когда и как распорядиться своим телом?

Впрочем, Брэндона это не особо охладило. Он снова потянулся к Оле, начал целовать, а затем принялся расстёгивать пуговички на её блузке. Она старалась не дёргаться, позволяя ему делать с ней всё, что он захочет… ей тоже хотелось этого — пусть не так отчаянно и остро, как видимо, хотелось ему, но и отказать Брэндону она не смогла бы.

Оля не заметила, как постепенно осталась без одежды, если не считать трусиков. То, что Брэндон не стал зажигать света, было ей на руку — она не готова была сейчас к тому, чтобы он её откровенно разглядывал, ей и так было очень неловко. Брэндон и сам разделся, лёг с ней рядом, продолжая целовать и гладить всё её тело. Было непривычно ощущать его обнажённым, сплетаться с ним руками и ногами, чувствовать его пальцы и губы там, где прежде их никогда не было… И Оля постепенно снова завелась, принялась робко отвечать ему.

Он потянул за резинку её трусиков, заставляя приподнять бёдра — Оля безропотно подчинилась. В темноте что-то негромко зашуршало… А потом она почувствовала, как Брэндон наваливается сверху.

— Помоги же мне, — срывающимся голосом попросил он. Олей овладела паника. Помочь? Как? Что нужно делать? Господи, она же ничего не знает, ничего не умеет… Но он уже и сам справился — Оля ощутила сначала тяжесть и неудобство, а потом её резануло такой болью, что она вскрикнула, кажется, на весь дом.

— Да тише ты, — зажимая ей рот ладонью, прошипел Брэндон с плохо скрываемой досадой. Оля послушно затихла, боясь, что рассердила его, сделала что-то не так, но боль всё продолжалась, жуткая, невыносимая, разрывающая, и от этого — а ещё от обиды на его резковатый тон — из глаз сами собой хлынули слёзы.

И хотя она не произносила больше ни звука, Брэндон почувствовал, что её лицо стало мокрым. Он приподнялся на локтях, чуть отстранившись, отчего боль не утихла, но стала капельку слабее, и, поражённый внезапной догадкой, спросил почти в ужасе:

— Ты что — девственница?!

___________________________

* “White Christmas” — “Белое Рождество” (англ.), эстрадная песня, впервые исполненная Бингом Кросби в 1941 году и навсегда вошедшая в музыкальный репертуар рожденственского сезона. Для американцев понятие “белое Рождество” подразумевает снежную погоду, они верят, что если на Рождество выпадает снег — это определённо к счастью.