Грехи

Глава 1

Они были красивы и беззаботны. В их родном Сент-Джоуне, штат Миссури, небольшом курортном городке с населением восемь тысяч триста тридцать пять человек, расположенном на берегу озера, не происходило ничего примечательного… то есть миссис Беннет еще не родила двойню… и пока не совершилось еще одно убийство.

Сейчас Эрику Кэссиди и Кэрри Робертс не интересовали будущие дети и убийства. Они оканчивали школу, и в их молодой жизни наступала самая важная неделя, с которой начинался новый отсчет времени. Им предстояло сделать решительный шаг во взрослую жизнь.

Девушки пересекли торговый район в центре города и направились к дорогому магазину женской одежды, который удовлетворял запросам самых состоятельных жителей курорта и богатых приезжих, заполнявших побережье озера каждую весну и лето.

Им вслед оборачивались, но ни одна из них не обращала на это внимания, – им было бы приятнее, если бы на них не смотрели. Обе девушки были необычайно красивы, но совершенно разной красотой. Так же как абсолютно разным было их прошлое и будущее, которое они рисовали себе. Возможно, именно эта непохожесть притягивала их друг к другу с самого начала. Но к этому несходству, которым, по-видимому, и объяснялась глубина их дружбы, они относились без всякой предвзятости и были очень близки.

– Так скажи мне правду, – допытывалась Эрика, пока они ждали, когда переключится светофор, – все, о чем пишет «Космополитэн», это правда?

Она имела в виду, конечно, секс и, хотя и говорила серьезным тоном, явно поддразнивала подругу, не рассчитывая на честный ответ.

– О Боже, Эрика, перестань! – взмолилась Кэрри, но не подняла взгляд на подругу, как должна была бы сделать, разговаривая с тем, кто выше ее, – ведь Эрика была ростом почти пять футов десять дюймов, а в ней самой было всего пять футов три дюйма. – Мы с Бретом не занимались этим!

– Да, конечно, и Папа Римский не католик. Не морочь мне голову, Кэрри, я знаю разницу между липким сладострастным взглядом и голодным «я хочу тебя», которым вы обмениваетесь с Бретом, когда думаете, что никто этого не замечает. Ты моя лучшая подруга и должна быть откровенна со мной.

– Знаешь, кто ты? Ты королевский геморрой.

Светофор переключился, и девушки сошли с тротуара, но, дойдя до середины дороги, Эрика остановилась и драматически ударила себя в грудь:

– Не могу поверить, что будущая жена будущего преподобного Брета Пирсона может так выражаться.

Кэрри усмехнулась, глядя на водителей машин, стоявших у светофора, и перебросила через плечо длинные белокурые волосы.

– Пойдем! На нас смотрят, – сказала она и потянула Эрику за руку.

– На нас всегда смотрят, – нисколько не стесняясь, ответила та.

– Эрика!

– Я не сделаю ни шага, пока ты не скажешь мне, так ли фантастичен секс, как об этом говорят. Для меня это важно.

Лицо Кэрри вспыхнуло, но она продолжала смеяться.

– Тогда выясни это сама на следующей неделе, когда Боу приедет домой из колледжа.

– Может, я так и сделаю, – ответила Эрика, не торопясь следовать за подругой, когда светофор снова переключился и один из водителей нажал сигнал и крикнул им: «Сумасшедшие девчонки!»

Десять минут спустя они вышли из модного магазина, и каждая несла, перекинув через руку, пластиковый пакет с платьем.

– Куда теперь? – спросила Кэрри. Эрика пожала плечами:

– Мне все равно. Можно пойти к тебе и показать платья сперва твоим родителям или сначала пойти ко мне. Выбирай сама.

– Пойдем ко мне. Сейчас время ленча, а твоя мама не готова.

– Боже, что за логика! Знает ли Брет, какой помощницей для него ты собираешься стать?

– А знает ли Боу, какая ты? – тут же парировала Кэрри.

– Конечно, нет. Мы оставались с ним вдвоем всего три раза, и это было почти два месяца назад. Но теперь, когда он возвращается домой, у меня будет целое лето, чтобы не спеша познакомить его со всеми своими достоинствами.

Они подошли к небольшому красному автомобилю, который родители подарили Эрике на восемнадцатилетие. Кэрри ждала, пока подруга откроет машину, и, опершись на переднее крыло, покачала головой.

– Не понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

Эрика бросила свой пакет на узкое заднее сиденье и уселась за руль. Через несколько секунд, устроившись рядом с Эрикой, Кэрри ответила на вопрос.

– Ты всегда была такой благопристойной, училась на твердые четверки, водила дружбу только с прилежными учениками, читала книжки у себя в комнате, когда можно было смотреть Эм-Ти-Ви, и вдруг – гром и молния! – ты появляешься с самым красивым парнем Сент-Джоуна, покупаешь элегантные платья и расспрашиваешь о сексе. Что с тобой?

– Со мной ничего, – добродушно ответила Эрика, заводя мотор и направляя автомобиль в поток машин. – Я всегда все раскладывала по полочкам. Что я могу еще добавить? Я Телец, а мы, Тельцы, все правильные.

– Ах, значит, ты хочешь сказать, что подошла очередь секса.

– Возможно. Я еще не знаю. Порядок может быть нарушен, но он должен быть правильным. Подумай об этом. На первом месте порядок, на втором изменение. Вообще-то я люблю читать, а что касается парней, – с кем еще я могла встречаться, кроме прилежных учеников? Брет и Дэнни Лайтнер были единственными симпатичными ребятами в школе с тех пор, как мы перешли в девятый класс.

– Дэнни – гомик, а Брет тебе совсем не нравится.

Эрика закатила глаза и рассмеялась.

– Дэнни не гомик! Боже, Кэрри, до чего ты ограниченная. Где ты набралась таких мыслей?

– Ты когда-нибудь видела его с девушкой? – с вызовом спросила Кэрри.

– Ты же знаешь, что нет. Но это еще не доказывает, что он гомик. Он собирается быть священником, католическим священником.

– Это еще раз подтверждает мою теорию, что он гомик. Безбрачие неестественно. Господи, ты только вспомни все эти истории о священниках, путающихся с маленькими мальчиками.

Эрика покачала головой, но больше не шутила и не смеялась – ее раздражало нетерпимое отношение Кэрри к тем, кто не соглашался с ее философией.

– Ты фанатик, Кэрри Робертс, к тому же добродетельный фанатик. Боже, я поражаюсь, что мы стали друзьями. Не забывай, я принадлежу к англиканской церкви.

Кэрри не обижалась – в этом смысле она была исключительным человеком. Слишком толстокожа и самонадеянна, подумала Эрика.

– Ну, дорогуша, ты еще и протестантка. Наверное, Брет охотнее принял бы нашу дружбу, если бы ты, как и мы, была южной баптисткой, но даже он признает, что без заблудших и грешных в этом мире от него, как от священника, было бы мало пользы. – Ее темные глаза сверкали озорством, и, несмотря на раздражение, Эрика рассмеялась:

– Ты откровенна, Робертс.

– Это глупо?

– Нет, но не спеши развивать дальше эту теорию. Я бы ни за что не простила твоей высокомерной нравственности, если бы не понимала, что у тебя нет другого выхода, – ты находишься между родителями и Бретом. Я знала, что, когда вы стали встречаться в восьмом классе, он хотел положить конец ссоре, которую устроили твои родители.

– Ты любишь меня и знаешь об этом.

– Ну да. Это единственный порок в моей в остальном такой безупречной жизни.

– Ха-ха-ха, – произнесла Кэрри.

– Ладно, вернемся к твоему другу. Когда он возвращается из Спрингфилда?

– Завтра. Он сказал, что придет к моему дому завтра вечером после встречи с родными.

– Ага, вот чем объясняется цвет твоих щечек, – возбуждением при мыслях о предстоящей встрече.

– Ты прекратишь?! К чему вся эта сексуальная болтовня? Тебя в самом деле интересует Кин Боухэнон?

Эрика пожала плечами:

– Не знаю. Я хочу сказать, что он интересный и веселый парень, но мы не очень хорошо знаем друг друга. Однако целуется он как человек, рожденный специально для этого. – Направляясь по скоростной магистрали к Бар-Бер-Кин Эстейтс, она искоса взглянула на Кэрри. – Почему бы вам с Бретом не встретить нас на проспекте завтра вечером? Ты можешь предложить Брету посмотреть, как Боу делает это. Может, он чему-нибудь научится.

Кэрри засмеялась, но, когда она повернулась к подруге, в ее глазах читалось сомнение.

– Что? – спросила Эрика в ответ на невысказанный вопрос.

– Ничего. Мне просто хотелось бы, чтобы ты лучше относилась к Брету.

– Но, Кэрри, это не означает, что он мне не нравится, он просто не в моем вкусе. – Она сжала губы, чтобы скрыть улыбку, и добавила: – И еще я думаю, что его благочестие и предупредительность – это все притворство, он, наверное, бесподобен, когда погашен свет.

Кэрри не ответила, обиженно надулась, сложила руки на плоской груди и отвернулась к окошку.

Эрика не могла сдержать поддразнивающий сдавленный смешок.

– Прости, я больше не буду подшучивать над тобой. Создается впечатление, что сегодня я сексуально озабочена, да?

Не в силах больше дуться, Кэрри взглянула на подругу:

– Еще бы! Клянусь, я не уверена, что тебе безопасно проводить лето с Боу. Твоя мама знает, что ты задумала?

– Нет, но она, в отличие от твоей, не стала бы поднимать шум, – мои родители без предрассудков.

– Ха! Это, вероятно, величайшее преуменьшение последнего десятилетия. У мамы начинается учащенное сердцебиение каждое утро, когда твоя мать делает пробежки в этом своем обтягивающем спортивном купальнике.

Эрика, усмехаясь, покачала головой, притормозила и осторожно подъехала к тротуару у дома Кэрри. Когда же она снова заговорила, ее тон был сдержанным.

– У меня в мыслях не только секс, но и все, что я еще не успела сделать в жизни. Наверное, меня заставила задуматься смерть Синди Ричвальски. Существует так много всего, чего мы не пробовали. А что, если с нами произойдет такое? Ты можешь представить, что будешь мертвой через два года?

При упоминании об убийстве молодой женщины, с которой ни одна из девушек не была близко знакома, Кэрри запустила пальцы в свои длинные волосы, ее лоб наморщился, а рот брезгливо скривился.

– Я ничем не могу помочь, но думаю, она сама напрашивалась на это.

– Ты шутишь! Ужасно! Как ты можешь даже произносить такое? Меня не заботит, кем она была или какой образ жизни вела, но ни одна женщина не заслуживает, чтобы ей проломили голову бейсбольной битой.

– О, я понимаю, это ужасно, но она путалась с такими подонками. Знаешь, мой папа сказал, что она дружила с этой Банни Эпперсон, которой перерезали горло как раз за неделю до убийства Синди. А это означает, что она, вероятно, тоже знала владельца ломбарда, потому что его убили тем же способом, что и Банни.

– Значит, ты считаешь, что все они заслуживали то, что получили?

– Да нет, конечно, нет. Такого никто не заслуживает. Но, Эрика, давай смотреть фактам в лицо. Наш мир – это скопление зла, и, если ты позволишь себе стать частицей этого зла, тебе придется беспокоиться о последствиях.

– О Господи! Это говорит твоя мать или это теория, которую проповедует будущий преподобный Брет Пирсон?

– Ни то и ни другое! – Кэрри взяла свое платье с заднего сиденья и открыла дверцу. – Просто я знаю, что правильно и что неправильно, вот и все. И ты тоже это знаешь. Посмотри на нас. Мы не ходим на вечеринки, которые длятся всю ночь, и никто не пытается нас убивать.

– Прямо как из уст миссис Робертс, – проворчала Эрика, как только Кэрри вышла из автомобиля.

– Что? – переспросила Кэрри.

– Ничего.

– Так ты идешь или нет?

Эрика подавила свое раздражение – сейчас не время разбираться с ханжескими взглядами подруги. Взяв платье и бросив в кошелек ключи от автомобиля, она поспешила через лужайку вслед за Кэрри.

– Постой! Ты уверена, что твоя мама сегодня не занята? Я могу пойти домой.

– Не дури. По пятницам, пока прислуга убирает, она проводит утро у парикмахера. Но скорее всего она болтает по телефону с одной из своих приятельниц. Это я, мама! – крикнула Кэрри, войдя в дом. – Я хочу показать тебе свое платье.

– Я у телефона в кухне, Кэрри Энн, приходи, когда будешь готова.

Кэрри взглянула на подругу, словно хотела сказать: «Ну, что я тебе говорила?» – и кивком головы указала на коридор:

– Переоденься в комнате для гостей, а я поднимусь наверх, но не вздумай показываться маме, пока я не вернусь.

– Тогда не возись с косметикой и не подбирай колготки. Я умираю от голода.

Эрика вошла в нижнюю спальню и положила пакет с платьем на кровать. Она начала было снимать через голову блузку, но решила сперва пойти в кухню и предупредить Мэрилу Робертс, что она в комнате для гостей, чтобы та не испугалась, если ей понадобится за чем-нибудь зайти туда. Эрика молча стояла на пороге кухни и ждала, когда в разговоре возникнет пауза, чтобы заявить о себе.

– Разве я не говорила тебе, когда они приехали сюда, что они не принадлежат к обществу? Проклятые янки! Надеюсь, он порядочный человек, если не считать его высокомерного превосходства. Еще бы, поэт-лауреат! А она? Кем она себя воображает, что позволяет писать о нас книги? Так вот, Ванда Мей говорит, что эта женщина собирается превратить Сент-Джоун в настоящий притон беззакония, еще один Пейтон Плейс. Говорю тебе, Фиби, нам нужно объединиться и найти способ прекратить…

– Миссис Робертс! – Эрика прервала разговор, не в силах больше слушать. Те, кого обсуждали миссис Робертс и мать Брета, были ее родителями! Она дрожала с головы до пят, едва сдерживая желание ударить эту женщину. Ей хотелось защитить родителей, указать невежественной деревенщине, что у ее родителей в каждом мизинце больше порядочности, чем у этой дамы и всех ее лицемерных друзей вместе взятых. Ей хотелось спросить, какого черта ее родители стали предметом обсуждения. Они были преуспевающей писательской парой, создавали популярные романы и никогда бы не стали писать биографии людей, которые были их соседями или друзьями. Этих женщин следует избегать, они никогда не были друзьями ее матери. Выражение растерянности на лице Мэрилу Робертс доставило Эрике почти такое же удовольствие, как резкая отповедь, которую она готова была произнести.

– Ах, Эрика, дорогая, я не думала, что ты здесь!

– Вполне понятно. Извините, что прервала вас. Будьте добры, передайте Кэрри, что я должна была уйти, я вспомнила, что обещала родителям прийти на ленч.

Не дожидаясь, пока к матери Кэрри вновь вернется самообладание, она развернулась на каблуках и почти бегом бросилась к выходу. Оказавшись на улице, она побежала… и заплакала. Как они смеют? Как?

Кэрри спустилась через несколько минут после того, как ее подруга так внезапно ушла.

– Эрика, я готова, а ты как? – позвала она из гостиной.

Когда мать Кэрри вошла в комнату, ее тщательно ухоженное лицо было покрыто красными пятнами.

– Никогда не видела тебя такой прелестной, дорогая.

Кэрри тут же забыла о предательских пятнах на материнских щеках и сделала грациозный пируэт.

– Думаешь, Брет одобрит?

Мэрилу Робертс хмыкнула:

– Брет Пирсон считает, что ты божественна в любом наряде, но это платье тебе определенно к лицу. Тебе идет белый цвет, он подчеркивает твою безупречную фигуру.

– Подожди хвалить, пока не увидишь Эрику. У нее длинное платье, делающее ее ноги еще длиннее. Рыжие волосы и платье цвета зеленой мяты – цвета мятного мороженого, как выразилась Мэри Кейт, – это просто фантастика. – Она оглянулась на комнату для гостей. – Не представляю, что она делает там так долго?

– Хм, Кэрри Энн, боюсь, она ушла.

– Ушла? Куда?

– Думаю, домой.

– Но почему? Позвонила ее мать?

– Нет. Я, хм, боюсь, что она невольно подслушала мой разговор по телефону с матерью Брета и расстроилась. Я хотела извиниться, но она не дала мне этого сделать. Может быть, когда будешь говорить с ней, скажешь, что я очень сожалею о причиненной ей обиде. Даже если я не одобряю Линду или Лоуренса Кэссиди, я вовсе не хотела обижать Эрику. Она, вероятно, самое хорошее из всего, что они сделали.

– В чем дело, мама? О чем таком вы с Фиби говорили по телефону, что могло обидеть Эрику и заставить ее уйти?

– Я не собираюсь отчитываться перед тобой, Кэрри Энн. Я знаю, как близки вы с Эрикой, но ее родители, очевидно, обратили свой профессиональный взор на нас, своих соседей, и я не намерена сидеть сложа руки и ждать, пока раскроют миру наши тайны и превратят нас в посмешище.

Кэрри глубоко вздохнула, выдавая свое нетерпение:

– Не понимаю, о чем ты говоришь? Что значит, они обратили на нас свой профессиональный взор?

– Книга, Кэрри Энн. Они пишут о нас книгу.

– Но это нелепо, они не собираются описывать нас, они ведь пишут романы. – Кэрри улыбнулась, в ее карих глазах заблестели дразнящие золотые крапинки. – Во всяком случае, какие секреты есть у тебя или твоих друзей, о которых было бы интересно писать?

– Не дерзи. Они пишут книгу. Ванда Мей даже делала для Линды копии нескольких глав из нее. Она сказала, что ей удалось ухватить только одну-две строчки, но книга откровенно сексуальна и вульгарна по тону.

Кэрри нахмурилась:

– И в ней действительно названы ваши имена – твое и твоих друзей?

– Ну конечно, нет. Имена изменены, чтобы соблюсти невинность, как говорят в телепередачах, но любой узнает нас. Как бы то ни было, Говард Барнес из бакалейной лавки подтвердил, что Линда в течение нескольких месяцев вела расспросы. Она называет это сбором материала.

Кэрри покачала головой:

– Я все еще не понимаю. Если имена другие, то это выдумка. И о чем тогда вы так беспокоитесь? Писатели часто используют реально существующие города, ситуации и даже людей, но это не означает, что в романе все правда.

– Ты еще ребенок, что ты знаешь! – всплеснула руками Мэрилу.

– Достаточно, чтобы понять, что ты говоришь ерунду. Не похоже, чтобы у кого-нибудь из наших знакомых были темные, мрачные тайны, которые нужно скрывать. Кому мешает, если такой городок, как Сент-Джоун, попадет в книгу? И я знаю достаточно, чтобы понять, что ты всегда завидовала доктору и миссис Кэссиди.

– Это чепуха, а ты молодая грубиянка! С чего мне завидовать им? Ради всего святого, они же янки!

– Да, и они оба имеют ученые степени. И не говори мне, что ты не завидуешь, когда все мужчины в Бар-Бер-Кин Эстейтс встают утром пораньше, чтобы только посмотреть на пробежку миссис Кэссиди. Она чудесная мама для чудесного папы.

– Довольно, Кэрри Энн! Я не собираюсь стоять здесь и чувствовать себя перед собственной дочерью необразованной старухой.

Кэрри подошла к матери и поцеловала ее в щеку.

– Не будь глупой, мама. На тебя еще обращают внимание, и то, что ты не заканчивала колледж, вовсе не означает, что я считаю тебя тупой. Мне просто хотелось бы, чтобы ты наладила отношения с родителями Эрики, ты никогда не давала им такой возможности. Она моя лучшая подруга, а ее родители не очень приветливы ко мне.

– Мне приходилось несколько раз обедать с ними по разным поводам, юная леди, мы все члены одного загородного клуба, и я даже играла с Линдой в теннис.

– Да, и тут же бежала к телефону посплетничать с Фиби, Вандой Мей или Сисси. – Не дожидаясь от матери дальнейших оправданий, Кэрри еще раз чмокнула ее в щеку и направилась к себе в комнату. – Пойду переоденусь, чтобы не испортить платье. – Остановившись на середине лестницы, она посмотрела сверху вниз на мать и добавила: – А потом позвоню Эрике и извинюсь.

– Ты не сделаешь этого! Прежде всего она не должна была подслушивать.

Кэрри тихонько засмеялась – иногда ее мать была просто невыносима.

– Я сомневаюсь, что она подслушивала. Скорее всего она просто хотела поздороваться с тобой. Но, как бы там ни было, я все-таки намерена сказать ей, что очень сожалею, и объяснить, что тебе дали ложные сведения. Мама, она моя самая лучшая подруга, и я не хочу, чтобы у нас была испорчена последняя школьная неделя. Пожалуйста…

– Хорошо, скажи ей все, что захочешь. Я собиралась приготовить на ленч фруктовый салат, как ты на это смотришь?

Кэрри одобрительно улыбнулась широкой теплой улыбкой.

– Фруктовый салат – это великолепно! Увидимся через несколько минут.

Она вприпрыжку побежала вверх по лестнице, но мать остановила ее, напомнив, что леди не положено бегать.

Не снимая платья, Кэрри сразу же позвонила подруге, но доктор Кэссиди сказал, что она еще не вернулась.

– Не могли бы вы попросить ее позвонить мне? Это очень важно.

– Разве ты когда-нибудь звонила сюда без важного повода? – усмехнулся Лоуренс Кэссиди.

Эта шутка, произнесенная приятным спокойным голосом, вызвала у девушки улыбку.

– Может, раз или два, – со смехом ответила она. – Но сейчас это на самом деле важно. – Она немного помедлила, чувствуя, что предает мать, но бросилась вперед. – Боюсь, мама задела ее чувства. Она – мама то есть, – разговаривала по телефону с матерью Брета, они говорили о вас, сэр, и о миссис Кэссиди.

– Да? – выжидательно спросил он.

– О вашей книге. Кто-то сказал моей маме, что вы описываете Сент-Джоун, – на этот раз она нервно хихикнула, – и все боятся, что вы превратите его в настоящий Пейтон Плейс.

– Вот как? Ну, они наполовину правы. В нашей последней книге описан маленький курортный городок на берегу озера. Линда собирает материал, а книгу в основном пишу я. Но, поверь мне, мы не выставляем напоказ своих соседей и друзей.

– Я сказала маме, что уверена в этом, но почему-то все очень встревожены.

– Возможно, нам с Линдой стоит позвонить кое-кому из знакомых и попытаться переубедить их.

– Это было бы замечательно.

– Есть еще лучший вариант. Доктор Грант помогал Линде собирать материал, и, наверное, было бы хорошо, если бы он сам всем все объяснил. – Его глубокий баритон снова перешел в мягкий смех. – Кроме того, он хоть и подлый, потворствующий всему янки, но живет здесь так давно, что люди забыли о его корнях.

Кэрри расстроилась, что отец Эрики знает, как отзываются о них люди, но не могла не поддаться его обаянию.

– Вы, вероятно, правы, – засмеялась она вместе с ним.

– Пока, дорогая, я скажу Эрике, чтобы она позвонила тебе.

– Спасибо. – Она положила трубку и расстегнула молнию на своем новом платье.

Платье плотно облегало фигуру, но ей было проще снять его через ноги, чем через голову. Расправляя его на плечиках и накрывая пакетом, она поймала в зеркале свое отражение. Стоя в одних трусиках – она редко носила бюстгальтер, ее маленькая грудь вполне обходилась без него, – она снова мысленно вернулась к разговору, который они вели с Эрикой по дороге в магазин.

В зеркале она увидела, как вспыхнуло ее лицо при воспоминании о настойчивых расспросах подруги о сексе с Бретом. Она лгала, когда уверяла, что у них никогда ничего не было. Они занимались этим с десятого класса, но Брет заставил ее поклясться никому не рассказывать. Это единственное, что она скрывала от ближайшей подруги, – ну, разумеется, кроме отношения собственной матери и некоторых других женщин Сент-Джоуна к семье Кэссиди, – и чувствовала себя виноватой за эту ложь. Но, черт побери, Брет готовился быть католическим священником, и очень важно, чтобы его репутация оставалась незапятнанной.

Убирая платье в шкаф, она нахмурилась, потому что не хотела признаться самой себе, что, как бы сильно она ни любила Брета, их сексуальные отношения не приносили ей истинного наслаждения. Она, как и Эрика, читала «Космополитэн» и не могла не удивляться, почему всегда после того, что они делали, она чувствовала себя грязной и не в своей тарелке. Может, у нее что-то не так? Или все дело в Брете? Обычно нежный и внимательный, Он становился совершенно другим, когда дело доходило до секса, – злобным и, пожалуй, эгоистичным. А другие парни, занимаясь любовью со своими подружками, оказывается, романтично развлекают их сладкими разговорами. Так пишут в журнале… А может быть, им тоже нужно только одно – сделать свое «дело»?

Впрочем, не важно, она не могла поговорить об этом с Эрикой, и потом, какой в этом толк. Эрика еще невинная девушка, и они все равно не смогли бы сравнить впечатления.

Кэрри вздохнула, села на кровать и натянула джинсы. Быть может, когда они с Бретом поженятся и будут заниматься этим в постели, а не на узком заднем сиденье автомобиля, на жесткой земле или верстаке в мастерской его отца, все будет по-другому? Она надеялась на это, она так любила его! Это была их единственная проблема, но Брет никогда не знал, что такая проблема существует, она никогда не говорила ему об этом. Брет не любил критики, во всех же остальных отношениях он был великолепен.

Прежде чем вернуться домой, Эрика битых полчаса ездила по городу, она забыла свое платье у Робертсов, но сейчас не собиралась за ним возвращаться. Она была еще слишком рассержена, чтобы разговаривать с кем-либо, даже с Кэрри.

Она должна была смелее защищать родителей. Но как она могла это сделать, если даже не знала, о чем шла речь в книге, хотя и была уверена, что ее родители не описывали жителей Сент-Джоуна. Она горько рассмеялась. «Проклятые янки!» Что за шутка! В миссис Робертс, претендующей на роль светской южанки, аристократизма во всем теле меньше, чем в мизинчике ее родителей, например, они никогда не сплетничали. Мэрилу Робертс следовало бы учиться сердечности, состраданию и отзывчивости по их книге!

Несмотря на все негодование, Эрика по натуре была отходчивой, как и ее родители, и пламя, быстро и ярко вспыхнувшее в ней, постепенно стало угасать и в конце концов сошло на нет. Она повернула к дому.

Едва Эрика успела закрыть за собой дверь, отец окликнул её из кабинета.

– Да, это я, – отозвалась она, направляясь к лестнице, ведущей в ее комнату.

– Ты пришла, Рикки?

– Да, папа, – ответила она, прислонясь к дверному косяку.

– Звонила Кэрри. Она была очень смущена и просила, чтобы я передал ее извинения за грубость матери.

Ничего не ответив, Эрика вошла в комнату и присела на кушетку в нескольких шагах от отца.

– Я сошла с ума и чуть не накричала на миссис Робертс. Но как она посмела говорить такое о тебе и маме!

Голубые глаза Лоуренса Кэссиди, оттеняя черную с проседью бороду, искрились весельем.

– Все сразу забеспокоились, нет ли у кого-нибудь из них каких-то удивительно пикантных тайн, которые мы можем раскрыть, так ведь?

Эрика кивнула головой, но не могла удержаться от смеха.

– Мне бы хотелось так думать, но ты сам сказал, что, если не считать тех убийств несколько недель назад, это самый обыкновенный скучный город. Не могу представить себе, почему они так неистовствуют. Вероятно, им бы хотелось стать обладателями каких-нибудь грязных, возбуждающих воображение тайн, которые ты мог бы раскрыть.

– Да, думаю, ты попала не в бровь, а в глаз. Но я полагаю, любимая, мы с Линдой здесь отчасти сами виноваты. Нам следовало бы рассказать о своей работе. В книге мы описываем общество, очень похожее на то, которое видим в Сент-Джоуне, и твоя мама собирала материал, чтобы мы могли воссоздать соответствующую атмосферу. Но, уверяю тебя, эта книга будет такой же выдумкой, как и все другие наши книги.

– Я это знаю и вовсе не собиралась разговаривать с тобой на эту тему. – Она подошла к отцу и запечатлела поцелуй на его нахмуренном лбу. – Не волнуйся обо мне. Меня меньше всего заботит, что вы пишете – главное, чтобы это было что-то горяченькое и динамичное.

– Ну, могу заверить тебя, что это так и будет. – Он незаметно усмехнулся каким-то своим мыслям.- И можешь сказать родителям своей подруги, что нам с мамой не нужно заглядывать в чужие дома в поисках материала.

– Боже, как будто я не знаю этого! Чаще всего мне приходится спать с включенным телевизором, чтобы не слышать, что происходит у вас в спальне.

Отец начал подбирать слова раскаяния, но ему никак не удавалось прогнать из глаз искорки смеха.

– А я думал, мы так сдержанны…

– Ха! Это, вероятно, единственное слово, которое я никогда бы не стала употреблять в отношении вас. – Она замолчала и, подойдя к двери, оглянулась на него. – Я очень надеюсь, что буду так же счастлива, когда выйду замуж.

– Надеюсь, это случится не слишком скоро. Я еще не так стар, чтобы иметь внуков.

Эрика рассмеялась, почувствовав, что именно этого он и хочет.

Лоуренс Кэссиди, шестидесяти двух лет, был на двадцать лет старше ее матери. Однако, несмотря на столь почтенный возраст, душой он был моложе большинства ее сверстников.

– Ты никогда не состаришься, – сказала она ему.

– Боже милосердный, надеюсь, нет! Мы переехали в это райское место, где чистый воздух, только для того, чтобы всегда оставаться молодыми.

Она ласково улыбнулась:

– Я люблю тебя, папочка.

– Вполне понятно. Почему же тебе не любить меня? Я замечательный.

– И скромный.

– Я не верю, что скромность – это истинная добродетель. Люди либо отдают себе отчет в том, как они добры, либо не уверены в этом. Если они убеждены в своей значимости и отрицают это, то это фальшивая скромность. Если они не уверены, значит, считают, что ничего не стоят.

Эрика закатила глаза и сделала ручкой прощальный жест.

– Пока. Пойду писать свое выступление на выпускном вечере.

– Позвони Кэрри, – напомнил ей отец.

– Позвоню.

Она была почти за дверью, когда отец снова остановил ее.

– О, Эрика, тебе звонил молодой человек.

Она быстро вернулась в комнату:

– Кто?

– Кин Боухэнон.

– Боу! Он звонил мне? Когда? Он дома? Это был междугородный звонок или местный?

Но прежде чем отец успел ответить на град ее вопросов, зазвонил телефон.

– Я пойду к себе в комнату! – крикнула Эрика и помчалась наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

– Алло? – запыхавшись, произнесла она в трубку через несколько секунд.

– Привет, милая, – протянул Кин Боухэнон.

– Боу! Привет! – Она легла на кровать и постаралась говорить небрежным тоном. – Приятно слышать тебя. Ты дома?

– Всего за две мили от тебя, детка.

– Когда ты приехал?

– Около часа назад. Я позвонил тебе, как только разгрузил машину, но твой отец сказал, что тебя нет.

– Я сидела бы дома, если б знала, что ты приедешь так рано. – Эрика вертела в руках телефонный шнур и улыбалась до ушей.

– Мы увидимся сегодня вечером?

– Конечно. Куда мы пойдем?

– Ребята из школы говорили, что по вечерам собираются на проспекте. Думаю, мы могли бы встретиться там, а потом решить, что делать.

– Хорошо. В какое время?

– Восемь часов тебя устроит?

– Отлично.

– А что делается в добром старом Сент-Джоуне?

– Ничего. Ты же знаешь, как здесь. Никогда никаких происшествий.

Он засмеялся:

– Кажется, было кое-что волнующее примерно в то время, когда я в последний раз был дома, на весенних каникулах. Помнится, стекла моего автомобиля пару раз запотевали.

Эрика хихикнула.

– И разве не произошло здесь нескольких убийств?

– Не напоминай мне, – ответила девушка, – в школе только об этом и говорят.

– О'кей, виноват, тогда мы будем говорить только о нас Ты все еще самая прекрасная девушка на побережье?

– Конечно! – рассмеялась она, вспомнив рассуждения отца по поводу скромности.