Грусть не для тебя

29

Джеффри вломился в палату совсем не вовремя. По крайней мере, мне показалось, что он вломился, хотя скорее всего он просто вошел — в своей обычной манере. Во всяком случае, я вдруг почувствовала смущение и вину. Но сказала себе, что на этот раз никому не изменила. Просто не справилась с собой, а моих мыслей Джеффри никогда не узнает. И Итон тоже. Я всего лишь обнимаю друга. Разве не так?

Итон встал и отошел к окну, как будто уступая место Джеффри. Мне захотелось крикнуть: «Нет, останься, ты должен быть рядом со мной!» — но вместо этого я неожиданно залюбовалась Джеффри, который стоял передо мной очень торжественный, в белоснежной крахмальной сорочке, в дорогом костюме и при галстуке. Несмотря на все неприятности нынешнего вечера, он оставался импозантным, невозмутимым и сдержанным. Мне стало ясно, почему было так неловко его любить — и почему я так этого хотела. Фактически это был идеал — красивый мужчина, великолепный любовник. Мой спаситель.

— Что? — спросила я, нервно теребя край халата. Конечно, я имела в виду, что будет сейчас — через несколько минут или часов, но в глубине души мне очень хотелось знать и более отдаленное будущее. Один раз я уже влюбилась точно таким же образом. Декс был само совершенство, идеальный жених — красивый, холеный, с мужественными чертами лица и кругленьким счетом в банке. И подумать только, как плачевно закончился наш роман. Я поклялась больше не делать ошибок, которые растягивались бы на семь лет. Или хотя бы на семь дней. С Джеффри нужно было порвать за неделю.

Мой уже почти что бывший возлюбленный кратко, профессиональным тоном сообщил мне вердикт мистера Смита, с которым он полностью согласился, а именно: в целях предосторожности мне показан постельный режим до самых родов — чтобы не было никакого давления на матку. Я читала, что в таких случаях, как мой, часто предписывают постельный режим, но все равно новость меня поразила.

— И мне надо будет целый день лежать? — не поверила я.

Джеффри сказал, что да — за исключением походов в ванную и туалет. Кроме того, нужно избегать стрессов, так как волнение может спровоцировать схватки.

— А можно хотя бы готовить еду? — не сдавалась я.

— Нет, детка. Я найму кого-нибудь, кто будет готовить, работать по дому и присматривать за тобой, пока я в клинике. — Он немного подумал и добавил: — Есть одна замечательная дама, португалка, она помогала нам, когда родился Макс. Тебе она очень понравится.

Итон повернулся к нам, глаза у него блестели.

— В этом нет необходимости, Джеффри. — Голос у него был сочувствующий и заботливый. Звучал очень сексуально. — Я могу работать дома и заботиться о Дарси.

Я растроганно улыбнулась и почувствовала невероятное облегчение. Мне не хотелось оставаться у Джеффри. Я хотела быть дома, с Итоном. Хотела быть с ним всегда. Удивительно, что такое потрясающее открытие происходит в одну секунду и меняет все в твоей жизни. Я люблю Итона. Невероятно, но факт. Даже если он никогда не сможет ответить мне взаимностью, мои чувства к нему перечеркивают все шансы на роман с Джеффри. Раньше я никогда не понимала, почему люди предпочитают жить в одиночестве, если у них не сложилась личная жизнь. А теперь поняла. Мне нужен был Итон — или никто.

— Но ты не против того, чтобы писать книгу, сидя дома? — спросила я на всякий случай.

— Вовсе нет.

— Но ты ведь говорил, что в квартире не можешь сосредоточиться. Я вовсе не хочу мешать творческому процессу.

Джеффри, который пытался понять, что происходит, уцепился за эти слова:

— Да. Мы не хотим посягать на ваше время.

Я затаила дыхание и напряглась, а Итон подошел к кровати и дотронулся до моего плеча.

— Дарси и ее дети не могут мне помешать.

Джеффри с сожалением взглянул на меня, прижав ладони к груди.

— Дарси, тебя это устраивает?

— Да, — извиняющимся тоном сказала я.

— Значит, решено! — обрадовался Итон. — Едем домой.

Было уже за полночь, когда Итон, Сондрина и я, усталые, вышли на темную, узкую улочку перед больницей и подождали, пока Джеффри выведет свой «ягуар» с узкой парковки. Он вылез из машины, обежал ее кругом и помог мне забраться на переднее сиденье. Итон и Сондрина сели сзади.

По дороге Сондрина болтала о том, как она будет приходить и готовить для меня еду, а Джеффри раз десять поблагодарил Итона за его «невероятное великодушие» и «готовность прийти на помощь в трудную минуту». Я молча смотрела в окно, пытаясь разобраться в собственных эмоциях. Я чувствовала свою вину в грядущем разрыве с Джеффри. И облегчение оттого, что с детьми все в порядке. И тревогу — ведь впереди еще столько всего. И наконец, любовь к Итону, — любовь, которая захватила меня всю, так что теперь я одновременно испытывала и слабость, и подъем.

Когда мы приехали, Итон неловко пригласил Джеффри и Сондрину войти. Разумеется, у них не оставалось иного выбора, кроме как отказаться. А что им было там делать? Сидеть на кровати и пить чай с бисквитами посреди ночи? Я услышала, как Итон шепотом извиняется перед Сондриной. Она пробормотала что-то типа: «Я буду скучать!» — и вслед за этим раздался звук быстрого поцелуя. Джеффри последовал их примеру — приник к моим губам и сказал, что позвонит утром. Потом посоветовал:

— Пей как можно больше воды, потому что обезвоживание может привести к преждевременным родам. И не вставай с постели.

Судя по выражению его лица, он, разумеется, не забыл, что в квартире Итона всего одна постель.

Мы с Итоном вышли из машины и остановились на тротуаре, а Сондрина пересела вперед, на мое место. Джеффри выглянул в полуоткрытое окно и пообещал Итону, что доставит Сондрину домой в целости и сохранности. Потом они, оба явно недовольные, уехали. Я повернулась к Итону и вдруг почувствовала странное смущение перед человеком, которого знала с четвертого класса.

Я подождала немного и сказала:

— По-моему, они как будто обиделись.

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

— Да. Немного.

Я нервно засмеялась:

— Да они просто мрачнее тучи.

— Точно! — захохотал Итон.

Он помог мне подняться по лестнице, и мы оба решили, что нет ничего смешнее, чем Джеффри и Сондрина в скверном расположении духа. Решив ковать железо, пока горячо, я попросила у Итона прощения за испорченный День святого Валентина. Он велел мне не говорить глупостей, потому что я ничего не испортила.

— Сондрина бы с тобой не согласилась.

Итон пожал плечами и открыл дверь.

— Сондрина переживет. Они оба переживут.

Надо же, он назвал Джеффри и Сондрину «они». А Итон и я, пусть даже лишь на то время, которое осталось до родов, — это «мы». Пока он вел меня по коридору в комнату, я думала о том, как приятно, что мы — это «мы». Когда он зажег свет, я увидела неразобранную кровать и… обертку от презерватива на ночном столике. Ясно, чем они тут занимались перед ужином. Итон выглядел смущенным и предложил мне полежать на кушетке, пока он поменяет постельное белье. И мне вдруг очень захотелось его обнять, поцеловать и сказать, как сильно я его люблю.

Но я просто вышла из спальни и села на кушетку, чувствуя одновременно тревогу и возбуждение оттого, что снова буду спать рядом с Итоном. Я никак не могла успокоиться, даже когда напомнила себе, что волнение обычно ведет к стрессу, а стресс, по словам Джеффри, может вызвать роды. Пару минут спустя Итон появился передо мной в футболке и семейных трусах. Я не удержалась и взглянула на его ноги. Они были такие же, как всегда, с тонкими икрами, покрытые светлым пушком, но сейчас они выглядели невероятно привлекательно.

— Все готово, — сказал Итон. — Хочешь переодеться в пижаму?

Я сказала, что ни одна из моих старых пижам на меня не налезет. Последние несколько недель дома у Джеффри я спала обнаженной, но сейчас это явно было неуместно.

— Хочешь надеть что-нибудь из моего? — спросил Итон.

Я согласилась, пусть даже и засомневалась, что его вещи мне подойдут. Итон был ненамного крупнее меня. Он притащил клетчатую фланелевую пижаму и протянул ее мне:

— Вот… примерь.

Я взяла ее и сказала, что переоденусь в ванной.

— Ладно. Только быстрее. Тебе нужно лежать.

Я кивнула и ответила, что мигом вернусь, потом пошла в ванную, разделась и встала боком перед зеркалом. Живот у меня был огромный. Такой огромный, что нельзя было увидеть пальцы ног, не наклонившись. Я помолилась, чтобы за оставшиеся несколько недель он вырос еще. Чем больше — тем лучше. Я сходила в туалет, а потом, затаив дыхание, взглянула в унитаз. Слава Богу, крови не было.

Быстро почистила зубы, умылась холодной водой и натянула мягкую, застиранную пижаму, спустив резинку штанов ниже пупка. Пижама подошла — только-только. Я понюхала рукав, надеясь ощутить аромат одеколона, но почуяла только запах стирального порошка.

Когда я вернулась в спальню, Итон уже поменял белье, совсем как в отеле.

— Забирайся, — велел он, взбивая подушку кулаком.

Я скользнула под одеяло и спросила, когда он ляжет.

Он ответил, что скоро — вот только почистит зубы, ну и сделает еще кое-что. Я задумалась, не собирается ли Итон в том числе позвонить Сондрине.

Если он ей и звонил, то их разговор не продлился долго, потому что уже через несколько минут Итон вернулся, выключил свет и лег рядом со мной. Мне очень захотелось к нему прикоснуться, и я подумала, не нащупать ли его руку под одеялом. Но как только решила, что не стоит, он сам потянулся ко мне и быстро поцеловал в уголок губ. От него пахло зубной пастой, щека у меня стала мокрая. Я дотронулась до нее рукой, а Итон сказал:

— Я так рад, что с твоими малышами все в порядке. Слава Богу, что ты здесь.

— Я тоже рада, Итон. Спасибо.

Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть ничего вокруг, и представила себе, будто мы с Итоном по-настоящему вместе, что мы — это «мы», почти что настоящая семья.

На следующее утро я проснулась от телефонного звонка. Моя первая мысль была: «Надеюсь, что это не Джеффри». А вторая: «Я люблю Итона». Значит, мое чувство не просто иллюзия, рожденная близкой опасностью. Постель заколыхалась — Итон потянулся к телефону. Я услышала французский акцент на другом конце провода и подумала, что, наверное, Сондрина спрашивает, где я сплю, потому что Итон ответил: «Здесь».

Ревнивые звонки на рассвете были моим обычным маневром в прошлом, и я поклялась про себя, что никогда впредь не буду так поступать, каковы бы ни были обстоятельства. Это очень некрасиво и эгоистично. Итон отреагировал именно так, как и следовало, — со сдержанным неодобрением. Я притворилась спящей, а он встал, ушел с трубкой в коридор и яростным шепотом приказал Сондрине не говорить глупости.

— Ты что, вчера не поняла, как это серьезно? — спросил он. — О чем ты думаешь? Нет. Нет! Мы просто друзья, Сондрина… Она не хочет жить там… Не знаю… может быть, ты сама у нее спросишь?

Разговор длился в том же духе еще некоторое время, а потом Итон сказал, что ему пора идти. Я приоткрыла один глаз и увидела его на пороге. Растрепанные волосы у него стояли торчком, как у ирокеза. Я спросила, все ли в порядке.

— Да, — сказал Итон, но он явно нервничал, когда подошел к шкафу и вытащил джинсы и полосатый свитер.

— Сондрина злится, что я здесь? — спросила я.

— Нет, все нормально, — солгал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Но мне надо в туалет.

Итон тревожно кивнул. Он понимал, что мне нужно сделать на самом деле — проверить, нет ли крови, и потому сел на край кровати и подождал. Я вернулась с хорошими вестями:

— Все отлично! — Я подняла большой палец.

Он улыбнулся и велел мне ложиться. Я легла.

— А теперь, — спросил Итон, — что приготовить тебе на завтрак?

Я не хотела доставлять ему еще больше хлопот, чем было до сих пор, и потому сказала, что съем, как обычно, овсянки, хотя на самом деле мне очень хотелось яичницу.

— Ладно, — сказал Итон. — Сейчас вернусь.

Когда он ушел, я стала читать свою книжку «Если у вас двойня», которую предусмотрительно положила рядом с кроватью уже давным-давно. Я изучила график, на котором было изображено созревание плода, и узнала, что в настоящий момент головки у моих малышей размером примерно с лимон. На тридцать шестой неделе они достигнут размеров грейпфрута, если все пойдет по плану. Я сказала себе, что так оно непременно и будет.

Итон вернулся с деревянным подносом. На нем была яичница, нарезанные помидоры и тост — все красиво разложено и украшено петрушкой.

— Я решил временно забыть об овсянке. Тебе нужны протеины.

Я села и выпрямила ноги, а он поставил на них поднос — насколько позволял живот, довольно далеко от меня. И опустился рядом на кровать.

— Спасибо, — сказала я. — А где твой завтрак?

— Я не голоден, — отозвался он. — Просто составлю тебе компанию.

Я улыбнулась и поддела на вилку кусочек яичницы.

— Соли или перца? — заботливо спросил он.

— Нет. Все отлично. Спасибо.

Когда я проглотила первый кусок, то почувствовала, как задвигались малыши. Первый немилосердно толкался под ребрами, а второй мягко возился чуть ниже, отчего по моему телу как будто пошли волны. Конечно, это мог быть и один из них — если он одновременно двигал руками и ногами. Но похоже, они оба там работали в связке. Мне стало казаться, что я уже могу отчетливо их различать и, следовательно, предполагать, какой у каждого из них будет характер. Первый казался более напористым. Наверняка он будет спортсменом. Второй был спокойнее и мягче. Из него получится человек искусства. Я представила их обоих, вылезающих из школьного автобуса, — совершенно одинаковых. Один подбрасывает на ходу баскетбольный мяч, второй несет футляр с саксофоном.

Впрочем, не важно, каковы окажутся их интересы. Я просто надеялась, что мои сыновья будут хорошими, счастливыми людьми, которым всегда будет хватать ума и смелости, чтобы следовать зову сердца.

До конца дня я пребывала в лежачем положении, исключая пятиминутный душ (Итон то и дело стучал в дверь ванной и требовал, чтобы я выходила побыстрее). Я дремала, читала справочник и листала журналы. А по большей части просто думала об Итоне и представляла себе, каково это — долго и страстно с ним целоваться. Заниматься любовью. Слышать, как он называет меня сначала своей возлюбленной, а потом — своей невестой. Я спросила себя: может быть, я еще не до конца избавилась от желания видеть всех мужчин вокруг себя безумно влюбленными? Или же просто схожу с ума?

Но в глубине души мне было ясно, что это ни то ни другое. Впервые в жизни я по-настоящему влюбилась. И меня совершенно не заботило, сможет ли Итон окружить меня роскошью и как мы будем смотреться вместе, выходя в свет. Все дело было в самом Итоне. Я безумно его любила и боролась с желанием позвать его в комнату (он сказал, что я могу это сделать в любое время). Я терпеливо ждала, пока он оторвется от работы и просунет свою взъерошенную голову в дверь, чтобы проверить, как у меня дела. Иногда он что-нибудь рассказывал или приносил мне попить. Иногда притаскивал тарелки со всякими полезными вкусностями — сыром, печеньем, грушами, оливками, домашним салатом и арахисом. Пока я ела, он разговаривал со мной. А однажды, поздно вечером, когда за окном лил сильный дождь, Итон забрался под одеяло и вздремнул вместе со мной. Он уснул первым, а я рассматривала его лицо. Все в нем мне нравилось. Полные губы, длинные светлые ресницы, мужественный профиль. Пока я восхищалась его лицом, Итон улыбнулся во сне, на щеке появилась ямочка. И в эту секунду мне стало ясно, чего я по-настоящему хочу для своих детей.

Я хочу, чтобы их отцом был Итон!