Хитрожопый киборг

ГЛАВА 3

Я покидаю конюшню со странным чувством беспокойства. Я справедливо объясняю это тем фактом, что вместо того, чтобы просто взять напрокат оседланного осла, на котором я сейчас еду, я позволил заставить себя купить его.

В конце концов, заверил меня конюх, ослы — полезные животные, и их высоко ценят. Я смогу продать это существо в любую будущую конюшню или обменять на настоящую лошадь.

Что, я думаю, и сделаю, как только приеду в следующий город.

— Без обид, — непринужденно говорю я животному, — но у тебя нет лошадиной элегантности. Ты просто слишком лохматый, чтобы сравниться с красотой лошади. И, как ни странно, ты весь в пыли, — размышляю я, разглядывая его сухую, пушистую шерсть, которая, когда я к ней прикасаюсь, кажется покрытой песком.

Возможно, дело в моих словах. Возможно, Пако воспринял их как оскорбление.

Возможно, дело в том, что мы скрылись из виду из конюшни, и Пако больше не чувствует, что должен обращать внимание на своего наездника.

Но очень внезапно, без какого-либо предупреждения, странное маленькое животное начинает брыкаться, его круглое, но мощное тело подпрыгивает и сильно встряхивает меня каждый раз, когда копыта ударяются о землю, отчего моя голова откидывается назад, заставляя ощутить медный привкус, когда череп и позвоночник испытывают перерастяжение в шее, за которым немедленно следует ослепляющее переразгибание.

Я теряю шляпу.

И затем теряю свое место.

Я падаю на землю, длинные протезы не чувствуют боли, хотя при ударе они издают хрустящие звуки, но остальная часть меня чувствует удар земли, с силой встречающей меня.

Пыль клубится облаком вокруг, забиваясь в нос, горло, глаза, уши.

Оуууууууу…

Я лежу так несколько микрот⁶, ошеломленно глядя в бескрайнее небо.

Пока, хрипя, я не заставляю себя выпрямиться.

С обеспокоенным фырканьем осел убирается с того радиуса, который, по его мнению, является моим максимальным радиусом атаки.

Ошеломленно моргая, испытывая боль в местах, которые никогда раньше не болели, я поднимаюсь с земли и, не веря своим глазам, смотрю на животное, которое стоит в нескольких шагах от меня, его уши подняты вперед, шея вытянута, все четыре мохнатых ноги готовы к бегу. Его поводья волочатся по земле, напоминая мне сенсорные органы, похожие на усики, у некоторых хитрых рыб.

Я, пошатываясь, иду к нему.

С паническим визгом он срывается с места и не останавливается, пока не пробегает по достаточно широкой дуге, чтобы снова оказаться лицом ко мне — на еще большем расстоянии.

Увереннее держась на своих кибернетических конечностях, я шагаю к нему.

Его бока вздымаются от учащенного дыхания, длинные лохматые уши медленно поднимаются и вращаются, когда я приближаюсь к нему, он смотрит на меня — а затем разевает пасть и рассекает воздух с самым ужасным, резким, оглушительным визгом.

— РИИИИИ…

За этим последовал болезненно громкий, раздражающий рев.

— ХААААААВВВВВ!

Я зажимаю уши руками.

— РИ-ХААААВВВ! РИ-ХАВВВ!

— Что с тобой не так?! — я перекрикиваю ужасный шум.

Он продолжает издавать визгливый рев до тех пор, пока не начинает задыхаться.

Медленно опуская руки, озадаченный этой причудливой серией действий, я делаю шаг к нему.

Он разворачивается и снова отскакивает галопом, очевидно, готовый повторить цикл погони.

Однако с меня хватит. Отворачиваясь от него, я ориентируюсь, пока не нахожу направление, в котором я изначально направлялся, мысленно готовясь к пешему путешествию.

— Проклятие, здесь жарко, — бормочу я. — И невыносимо сухо.

Я чувствую, как влага из моего тела вытягивается, смертоносный воздух высасывает ее из моей кожи с впечатляюще пугающей скоростью испарения. Вот почему в некоторых отчетах утверждается, что люди непостоянны. Ни одно живое существо не может существовать в таких условиях, не сойдя с ума.

— Эта бесконечная жара, — выдыхаю я. — И никакого облегчения от палящего, безжалостного солнца? Это чрезвычайно неприятно, — сообщаю я выжженному ландшафту вокруг меня. — Но, — говорю я, медленно кивая самому себе, — я полагаю, это терпимо. По крайней мере, в этом месте нет хабуба.

Согласно моим исследованиям, хабуб — это сильная пыльная буря, поднимающая песок, которая может ухудшить видимость и вызвать затруднение дыхания.

Не успеваю я договорить, как засушливый ветерок поднимает в воздух песчинки и осыпает мою кожу, глаза и рот. Я морщусь, и песок срежещет на зубах. Поскольку я все еще могу видеть— хотя и болезненно моргаю, я предполагаю, что это не хабуб… пока. Возможно, это просто начало одного из них.

— Иди туда, куда они ходят, говорили они. Туда, куда они бегают. Им следовало бы добавить, туда, где они сгорают заживо на солнце. Добро пожаловать на планету Траксия, — бормочу я, отрабатывая сарказм.

Тыльной стороной руки я вытираю лоб — и тот факт, что моя рука не натыкается на шляпу, напоминает мне о том, что нужно её надеть, прежде чем я начну свое пешее путешествие.

В конце концов я доберусь до города. На данный момент вдалеке я вижу то, что кажется усадьбой, пятнышко лачуги с хозяйственными постройками, расположенное чуть ниже горизонта.

Сжав челюсть, я направился к нему.

Я недоверчиво поворачиваю голову, когда слышу стук копыт позади меня.

Я оборачиваюсь, и Пако оказывается прямо у меня за спиной. Его покрытые неопрятной шерстью уши выставлены так далеко вперед, что одно касается моего рукава. Его глаза большие и проницательные.

— Пако? — говорю я ему. — Ты хитрожопый осел.

Не смущаясь этого замечания, он тянется к платку, заправленному в одну из петель моего ремня, и хватает его с молниеносной скоростью цепкой верхней губой и нижним рядом зубов, резко срывая его с меня.

Я заставляю себя спокойно сглотнуть, давая горлу занятие, кроме крика, хотя, как ни странно, именно так мне и хочется отреагировать.

Я, конечно, видел, как люди кричат в видео. Но холостяки-йондерин известны своей невозмутимостью. Даже отстраненностью. Я не должен ничего чувствовать из-за того, что животное сбросило меня с седла и украло мой платок.

Когда я заставляю себя смотреть на кажущийся бесконечным горизонт впереди, краем глаза я наблюдаю, как платок исчезает в пасти животного, медленно втягиваемый его странными цепкими губами, которые двигаются взад-вперед, всасывая этот предмет моей одежды.

Длинные скулы кажутся надутыми, он осмеливается повернуть лицо в мою сторону… и тычется мордой в мою руку, ударяя в локоть.

Я игнорирую его. Продолжаю идти.

Легко поддерживая темп, он толкает меня во второй раз.

Я продолжаю игнорировать его.

Он пихает меня в третий раз.

Я взрываюсь:

— АХ ТЫ, МЕЛКИЙ ПРОХВОСТ! — я с рычанием бросаюсь на него.

— ХИИИИИИ! — пушистое животное сдавленно взвизгивает. Что интересно, потому что я еще не сомкнул руки на его горле, но именно таково мое намерение. Он уклоняется в сторону, на мгновение замирает — затем бросается бежать, хвост с кисточкой на конце бешено размахивает, почти виляет.

Прищурив глаза, я заставляю себя не гнаться за ним.

Через мгновение он, должно быть, понимает, что я не следую за ним, поворачивает голову, демонстрируя правый глаз и невероятно широкую челюсть с тяжелыми костями. Его уши торчат в любопытстве. Затем он машет передо мной моим красным носовым платком. Дразнит меня.

Это животное намеренно ищет опасности с моей стороны.

Сжав губы, я выдыхаю неестественные остатки возбуждения, поворачиваюсь и продолжаю идти.

Позади меня снова раздается дерзкий стук копыт. А потом… удар.

Удар.

Удар.

Он прикасается ко мне ртом. Прижимает скомканный платок к моей спине и задней части ног.

Бум-бум-бум. Это животное не знает, с каким хищником имеет дело. Иначе он никогда бы не стал дразнить меня, как он сейчас неосторожно делает, нагло тычась в меня мордой.

Я останавливаюсь.

Он отбегает.

Раздраженно вздохнув, я продолжаю свой путь.

Крадучись легким шагом и держась позади меня, он возвращается.

Его ноздри прижимаются к тыльной стороне моей руки, оказывая достаточно сильное давление, чтобы подтолкнуть конечность вперед.

Я стискиваю зубы и отказываюсь реагировать.

Испытующе, следуя так близко, что его копыта задевают задники моих ботинок, он сильнее прижимается мордой к моей руке, затем еще сильнее, пока не начинает поддерживать вес моей руки, его горячее дыхание обжигает мою кожу.

Я тянусь к его рту, пытаясь поймать его, чтобы разжать челюсти и вырвать у него платок.

Он легко отстраняется от меня и отбегает на несколько шагов.

Затем возвращается. Прикасается ко мне. Смелее, чем раньше. Удар.

Я спокойно останавливаюсь. Я смотрю под руку, на его нос. Медленно поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Он поворачивает голову в сторону, его уши встают торчком, и он наблюдает за мной левым глазом. Хвост больше не хлещет по бедрам. Мои глаза сканируют его, отмечая, что, кроме ближайшего ко мне уха, он замер как вкопанный. Пушистое ухо с осторожностью повернуто ко мне, готовое принимать сигналы, как спутниковая тарелка.

— Ты не хочешь вернуть мне носовой платок? — я спрашиваю его, чувствуя себя глупо из-за того, что разговариваю с животным.

Но к моему великому удивлению, глупое животное так глубоко кивает подбородком, что почти касается своей шеи.

Сбитый с толку, я стою неподвижно, когда непонятный зверь приближается ко мне, поднимает морду, задирает верхнюю губу…

И показывает мне ряд жутких зубов с оранжевыми пятнами.

— О, ради всех морских глубин, — бормочу я с отвращением. — Это отвратительно.

Выпуклость его щеки говорит мне, что он не проглотил мой носовой платок, а только засунул его себе в пасть, и я чувствую одновременно безжалостное раздражение оттого, что он им не подавился — что странно, поскольку это крайне негативная эмоция, с которой я незнаком, — и облегчение, потому что это была бы бессмысленная, ненужная смерть.

Наверняка по его собственной вине, но в ней нет необходимости.

Животное делает жевательное движение и снова открывает рот, на этот раз раздвигая челюсти, судя по всему, для зевка — и вот, у него на языке мой платок. Более темного цвета из-за его слюны. Точнее, с пенисто-зелеными крапинками.

Я неуверенно протягиваю руку. И когда животное не смыкает челюстей, я хватаю уголок своего платка и выдергиваю его у него из пасти.

Я вздрагиваю, когда уши существа откидываются назад и оно издает набор скрипящих звуков, которые звучат подозрительно — стоить иметь в виду, что мое ухо не приучено к таким вещам, — но они звучат подозрительно похоже на смех.

Я опускаю взгляд на свой кулак, в котором сжимаю промокшую украденную вещь. И я не знаю, больное ли это животное или это нормально для ослов, но пена, которой оно покрыло мой предмет, напоминает поверхностно-активное вещество⁷.

Я с отвращением смотрю на кулак, сжимающий носовой платок. Я ни за что не верну эту вещь в петли для ремня, не говоря уже о том, чтобы позволить ей коснуться моей шеи теперь, когда он ее испачкал.

Мое горло вибрирует — и я понимаю, что рычу.

Уши осла повернулись, чтобы уловить звук, и он снова замер как вкопанный.

Не говоря больше ни слова, я поворачиваюсь к нему спиной и начинаю идти.

Через несколько мгновений его бархатисто-мягкая морда прижимается к моей пояснице, на что я не реагирую, и, как ни странно, он, кажется, воспринимает это как согласие оставить свой нос там.

Если бы я не считал его такой занозой в заднице, я бы назвал это постоянное касание почти дружеским.

Но когда его губы опускаются ниже, и я чувствую, как они раскрываются над моим задним карманом, куда я положил перочинный нож…

Я поворачиваюсь к нему.

Он отшатывается и убегает прочь.

Мое дыхание становится таким, что в горле хрипит, когда я протягиваю руку назад и обнаруживаю, что ножа нет.