Хозяйка старой пасеки 3

14

Войдя в девичью вместе со мной, Матрена поклонилась, Стеша кивнула ей, как старой знакомой, а Акулька с любопытством глянула на новую работницу, вернула поклон и снова уселась за стол. Она где-то раздобыла бумагу и чернила и старательно покрывала листы каракулями. Ничего, чуть побольше практики, и начнет писать нормально.

— С вашего позволения, барышня, я запишу, сколько чего потратила и чего купила, пока не забыла, — сказала Акулька, не отрываясь от бумаги. — А вы потом это в расходную книгу внесете. Батюшка говорил, господа всегда так делают, чтобы не забыть. Это мужик каждую потраченную змейку помнит, а у господ и забот много, и расходов еще больше.

— Батюшка твой дело говорил, и ты молодец, что стараешься как лучше сделать, — кивнула я. — Как закончишь, отдай Марье Алексеевне вместе с теми деньгами, что остались, и скажи ей: барышня просила за всем этим приглядеть, пока у нее самой руки дойдут.

Не говорить же ей вслух, что барышня попросила проверить твою честность. Впрочем, Акулька, кажется, поняла намек и заскрипела пером по бумаге еще усерднее.

Пришлось заглянуть и на кухню, проверить качество продуктов, купленных в деревне, и проинструктировать Стешу насчет ужина и завтрака. Заодно и Матрене рассказала о своих требованиях к чистоте. И что они распространяются на всех в доме, включая ее дочку. В отличие от девочек, она не спорила, только кивала и повторяла «да, барыня». Но и не спрашивала, во что ей переодеться. Боялась, видимо, что погоню.

Надо порыться в сундуках да найти сменную одежду ей и ребенку. Как не вовремя слегла Марья Алексеевна! Попрошу Вареньку, когда закончу экскурсию для новой работницы.

— А вы со Стешей знакомы? — спросила я, когда мы с Матреной вышли во двор.

Тут же спохватилась — конечно, знакомы, они же односельчанки.

— То есть я хотела сказать… вы подруги? Почему она позвала именно тебя, почему захотела помочь, даже рискуя тем, что я рассержусь?

— Так родня мы. Седьмая вода на киселе, однако прабабка Ванюшки моего ее деду теткой приходилась. Дед у нее добрый был, щедрый, пока сам при господах хорошо жил, и мне помогал, и парней своих присылал в поле подсобить. Одной-то без мужика не выдюжить.

Я вспомнила, как Стеша упоминала, будто ее дед был барским егерем. Может, не только о зверье, но и о лесе кому из сыновей рассказывал? Не присмотреться ли мне к этой семье?

— А как дед помер, им самим тяжко пришлось. Тогда уж я им подсобляла чем могла, да, по правде говоря, немногим и могла.

Я отправила Матрену вместе с дочкой на кухню, велев поесть и приниматься за стирку. Стеша окликнула меня.

— Барышня, дозвольте вас попросить. — Она опустила глаза. — Дозвольте, как и парням, грамоте учиться.

Я ответила не сразу. С одной стороны, мне хотелось ее поддержать. С другой — я помнила утренний разговор и ее недавние сомнения, мол, барская это блажь, грамота, а ей не по чину. Долго ли протянет немотивированный подросток, особенно если я, занятая множеством дел, часть обучения буду перекладывать на Вареньку? Такого же подростка, и тоже не слишком мотивированного? Пока графине было интересно, но посмеется кто-нибудь, дескать, нечего с чернью возиться — может и поверить.

— А матушка твоя что по этому поводу скажет? — спросила я.

Стеша понурилась, но все же призналась:

— Матушка не благословила.

Я молча смотрела на нее.

— Но и не запретила, — добавила девушка. — Ежели вы к ней сами спрашивать не пойдете, так, может, и не узнает.

— А когда узнает? Шило в мешке не утаишь.

— Тогда семь бед — один ответ.

Я хихикнула про себя. Во всех мирах подростки остаются подростками: лучше уж схлопотать за уже сделанное, чем еще раз услышать «нет» в ответ на просьбу.

— Матушка почему не благословила?

— Говорит, блажь та грамота. Господам подходит, а девке незачем.

— Помнится, ты сама недавно говорила, что это барская забава, тебе не по чину. Почему передумала?

— Вы только не гневайтесь, барышня, — она набрала воздуха, — но когда кладовку вашу разбирали, я сундуки двигала, а Акулька, которая грамотная, только записывала. Оно, конечно, это тоже работа, да все пупок не надрывать.

Я слушала, не перебивая.

— Опять же, Гришин этот, что у барина на побегушках… Когда по деревне проехал, там письма помогал людям писать, прошения разные, так он за полдня, поди, куда больше той змейки заработал, что у нас за день выходит. Так что господам оно, может, и забава, а нашей сестре — облегчение. — Стеша говорила все увереннее. — Опять же, грамотный в деревне у нас только староста, а к нему лишний раз не пойдешь. Мало того что три шкуры сдерет, так еще и если решит, будто против господ или управляющего жалоба, сам наябедничает, а тот долго разбираться не будет.

— Ну, управляющий-то, слава богу, новый совсем не такой, как старый, — заметила я.

— Не такой, хаять не буду, — не сдавалась она. — Однако ж вы сами парням говорили, дескать, а если жалобу кому отправлять придется? Управляющий-то барские интересы блюдет…

Она ойкнула, спохватившись.

Я улыбнулась ей:

— Ничего, говори, я не в обиде.

— Стал-быть, заработок, — зачастила она. — Кабы я пригожа была, как вон та же Акулька, я бы, может, решила, что и так проживу. Однако с моим лицом завидный жених замуж возьмет, только если приданое богатое будет. Вы, барышня, конечно, с деньгами не обижаете, и живу я на всем готовом. Но если дозволите еще и приработок иметь, авось и получится скопить так, чтобы и корову купить, как полагается.

— Корову? — переспросила я, мысленно подсчитывая.

Десять отрубов, по змейке в день, это… Почти три года не тратить на себя ничего. В самом ли деле ей нужно в приданое… почти автомобиль, если по привычным мне меркам?

— Ну, так всегда ведется, — пояснила Стеша. — Лошадь мужик покупает, а корову баба. Посуда, опять же, вся на бабе, полотенца, половики, одежа для всей семьи. На это все деньги надобны, кроме половиков и одежи разве что. Я так мыслю, ежели корову с приданым привести, то и мужик, может, поосмотрительней будет. В конце концов, не голодранку взял, а хозяйку с добром.

Я вздохнула. Как хочется верить, что существует универсальная защита от плохого обращения. Только вряд ли она существует. Я хоть развестись смогла, а здесь крестьянке даже к родителям не вернуться, если что.

— Думаешь, уважать будет больше? — спросила я. Разрушать иллюзии не хотелось, но и поддерживать их — тоже не дело.

— Да когда ж мужик бабу свою уважал? — как-то очень по-взрослому и очень горько усмехнулась она. — Который если жалеет, так уже золотой. Тут другое. Посмотришь на Матрену, да на других баб иной раз, и думаешь — может, оно и вовсе незачем замуж-то идти. А с другой стороны, хозяйство да детки. Но когда приданое хорошее, тогда и женихами поперебирать можно.

Или стать приманкой для типов вроде гусара.

— А разве не матушке с батюшкой решать, за кого замуж выдать? — поинтересовалась я.

— Решать им, конечно. Но когда есть из кого выбирать, можно и у дочки спросить. К тому же они будут думать и как себя не обидеть. Ежели у мужа семья совсем суровая, что и к матери в гости не всякий раз отпустят, значит, я им помогать не смогу, а им младших поднимать. Вот и выходит, что они будут искать тех, кто посговорчивей, — а значит, опять же нужно, чтобы выбирать было из кого.

— И мы возвращаемся к приданому, — кивнула я. — Думаешь, грамота поможет тебе быстрее заработать?

— Думаю, тут как с любым ремеслом: поспешай медленно. Сперва у вас поучусь, барышня, ежели дозволите, не только буквы разбирать, но и в каких работах это поможет. Потом с рядчиком в город поеду…

— С рядчиком не отпущу, — перебила я. — Хоть обижайся, хоть нет. И матери твоей посоветую запретить.

— Почему? — изумилась она.

— Он тебя куда вздумает, туда и завезет, — отрезала я. — Хорошо, если к добрым людям, а если к злым? А у тебя ни змейки с собой, ни паспорта, ни подорожной, потому что все это у рядчика. И захочешь сбежать — не сможешь.

Стеша нахмурилась.

— Хоть один из тех, кто в город за лучшей жизнью уехал, родителям о себе дал знать? — продолжала я.

— Так как же они могут дать знать, ежели неграмотные?

— Так-то оно так, но если в дурное место попадешь, и грамота не спасет. Парня, может, и выручит, а девку…

Я не стала договаривать. Крестьянские девки видят и знают куда больше, чем барышни, а Стеша не дура — поймет.

Она поняла. Затихла надолго, а потом сказала:

— Барышня, вы правда думаете, что меня Господь от беды уберег?

Я кивнула.

— Поэтому с рядчиком не отпущу. Помешать, конечно, не смогу, если ты уволишься. Однако я бы советовала тебе хорошо подумать. Хочешь грамоте учиться — пожалуйста. Хочешь заработок больше — покажи себя. Да не просто что работать умеешь… — Я осеклась, вспомнив поговорку про лошадь и председателя. — А думать.

— Не сразу, поди, получится.

— Не сразу, — кивнула я. — И все же умная работница полезнее дурной, каким бы делом ни занималась. И необязательно ей грамотной быть — это я к тому, что ты вдруг матушку решишь послушать.

— Матушка и пожить успела дольше, и знает больше. Однако Господь нам разум дал, чтобы мы им пользовались.

Я мысленно хихикнула, узнав слова, которые сама говорила Антошке. Но виду не подала.

— Попробую своей головой пожить, пока и приглядеть есть кому.

— Хорошо. Если будешь с той работой, что в доме есть, справляться, то насчет приработка я возражать не буду. Письмо там или прошение составить. Потом, может, кто из соседей грамотную горничную будет искать или сиделку при пожилой родственнице, чтобы и чтением развлечь могла. А когда освоишься и захочешь в город — попроси, я поспрашиваю у соседей, чтобы с надежным человеком и к надежным хозяевам тебя пристроить.

— Благодарствую, барышня, — поклонилась мне она.

Я отправила ее на кухню, а сама решила проверить, как там работают мальчишки в омшанике. Во дворе солнце уже высушило следы ночного дождя, но в парке воздух все еще пах свежестью и мокрой травой, а на тропинке тут и там оставались лужи, и я обходила их, осторожно придерживая подол. Полкан трусил рядом, не забывая старательно расписываться на каждом подходящем дереве.

— Барышня! — раздалось впереди.

Я подняла голову. Ко мне со всех ног бежал Кузька.

— Барышня! — повторил он, едва не налетев на меня. — Митька… велел… срочно… к омшанику!

— Что стряслось? — Я схватила мальчишку за плечо. — Говори толком!

Неужели кто-то свалился с этой головоломной в прямом смысле лестницы?

— Митька… — Кузька все еще хватал воздух ртом, — велел… позвать…

Я не стала дожидаться, пока он отдышится. Подобрала юбки и побежала. Кузька побежал следом, но отстал, запыхавшись.

На лугу с пасекой царил мир и покой. И у омшаника тоже. Митька стоял у входа, вытирая лоб рукавом. Заметив меня, поклонился. Из темноты показался Федька, сбросил на землю мешок.

— Уф… кажись, последний.

Из травы поднялся Данилка, тоже поклонился мне. Подхватив мешок, потащил, но не по той тропинке, где прошла я, а по новой, явно протоптанной только что напрямик к огороду прямо сквозь боярышник.

— Все целы? — спросила я.

— Да, барышня, — удивленно ответил Митька. — А что случилось?

Я обернулась к Кузьке. Видимо, взгляд у меня стал тяжелый, потому что мальчишка попятился и залепетал:

— Так Митька правду велел «одна нога здесь — другая там». Вот я и побёг.

Полкан громко чихнул и разулыбался.

— Я велел не пугать барышню, а сбегать за ней побыстрее, чтобы работу приняла! — возмутился Митька. — А то знаю я тебя: как засмотришься на что-нибудь, так и про все забудешь!

— Неправда! — воскликнул Кузька. — Я свое дело знаю. Ежели куда послали, значит, послали. Велели быстро — я быстро! И барышне так и сказал.

— Хватит. — Я подняла руку, прерывая их перебранку.

Все живы, все здоровы, ничего не случилось. А легкая пробежка полезна для сердца, сосудов и фигуры.

— Закончили работу? — спросила я.

— Так точно, барышня, — кивнул Митька. — Принимайте.

Мы спустились в омшаник. Я зажгла магический огонек. Омшаник оказался совершенно пустым.

— А где все барахло, что тут было?

— Так мы это… прощения просим, что сразу не спросили, как надо, — замялся Митька. — Вы велели пол весь снять, а куда вещи-то? Начали мы затемно, вы почивать еще изволили. Вот мы и рассудили: все, что тут было, вытащить и в сарай унести. А вы уж там разберетесь, что обратно вернуть и в дело пустить, а что и выкинуть.

В самом деле, я вчера была слишком уставшей, чтобы отследить, насколько конкретные распоряжения отдаю. А как известно, без четкого ТЗ — результат… Такой себе результат. Заодно и повод появился перебрать вещи и избавиться от старого хлама.

А может, вообще не перебирать, а сразу избавиться? Если за три года никому в доме не понадобилось ничего из омшаника?

Впрочем, это прежним хозяевам не понадобилось. А я совершенно точно помню сундук с инструментами. И вообще, это в моем прошлом мире легко было рассуждать, мол, если вещь год не трогали, значит, нужно выбросить и не захламлять пространство. Квартиры действительно не резиновые, и можно в любой момент пойти в магазин и купить все что угодно. На худой конец, забить гвоздь сковородкой. Здесь обратная проблема: площадь для хранения у меня не ограничена, зато ни магазинов, ни доставки. Десять раз подумаешь, прежде чем что-то выбрасывать.

Даже старые колоды, в которые я уже не собираюсь поселять пчел… Продать их Лисицыну, что ли? Я мысленно хихикнула. И пусть он считает, что приобрел хорошие ульи за гроши. Мне и гроши не помешают.

Пока я оглядывалась на нижней ступеньке лестницы, по ступенькам сбежал Полкан. Протиснувшись между моей юбкой и стеной, спрыгнул на пол. Лапы увязли в мокрой глине, и пес возмущенно залаял.

Я снова огляделась.

— Поработали на славу, — признала я. — Всю землю сняли, как я велела, молодцы.

Митька поклонился.

Однако и Варенька вчера полила здесь все на славу. За ночь вода просочилась сквозь землю в глиняный слой, размягчив его. Конечно, когда засыплем пол песком, и следы разровняются. Только перед этим сушить все здесь и сушить. Мокрый пол, мокрые стены, тяжелая влага в воздухе, хоть выжимай его.

И естественным путем, даже с открытой дверью, погреб будет просыхать до морковкина заговенья. На то он и погреб.

— С вашего позволения, барышня, жаровню поставить с угольками? — предложил Митька, словно прочитав мои мысли. — Оно все быстрее пойдет.

— Жаровню, конечно, хорошо. Но если нет нормальной вентиляции…

Митька моргнул, и я пояснила:

— Видел, как в избу дым идет, если труба плохо тянет? Вот тут то же самое будет. Жаровня воздух нагреет, пар поднимется, как в бане, а уходить ему некуда будет. Надо, чтобы влажный воздух вытягивало, а на его место сухой приходил. Это и есть вентиляция.

— Вен-ти-ля-ци-я, — старательно повторил он. — Это продухи, что ли? Мы их открыли.

Он ткнул пальцем куда-то вглубь помещения. Я погасила огонек и только тогда разглядела дневной свет, пробивающийся через деревянную решетку. Отверстия в противоположных концах стен были с два моих сложенных кулака. Оба почти на уровне земли. Нет, так не пойдет.

— Открыли, но, смотри, они оба на одной высоте.

Митька кивнул.

— А в печи труба где?

— Наверху, — ответил он таким тоном, словно я спрашивала его, где у кисы хвостик.

— А поддувало? — не унималась я.

— Внизу.

— А почему так?

— Так огню дышать надо.

Я кивнула.

— Надо. Но почему труба вверху, а поддувало внизу, а не наоборот?

Митька озадаченно почесал в затылке.

— Я так смекаю, на полу зимой всегда холодно, а на полатях тепло, потому что жар от печи вверх идет, — сунулся в дверь Данилка. — Да и дым обычно кверху поднимается, а не по земле стелется. Получается, в топке воздух греется, а на его место снизу холодный тянет.

— Верно! — обрадовалась я. — Внизу воздух всегда холоднее, поэтому, чтобы тяга хорошая была, труба высоко, а поддувало внизу. Так и здесь, чтобы тяга была хорошая, надо, чтобы один продух был внизу, а второй вверху. Как это сделать?

— Трубу выстроить? — предположил Митька.

— Да. А с другой стороны опустить ее вниз, чтобы воздух у самого пола входил. Тогда получается, внизу холодный воздух от земли заходит, а с другой стороны у жаровни нагревается и уходит вверх. Это называется приточно-вытяжная вентиляция.

Как в деревне добыть две трубы? Магазины для сантехников еще не открыли, водопровод даже толком не придумали. И, пожалуй, мне надо будет этим озадачиться. Когда-нибудь потом. Когда разбогатею.

И еще бы чего-нибудь, чтобы быстрее влагу из воздуха собрать. Жаль, силикагеля нет…

Но что-то подходящее я видела, совсем недавно.

Вспомнила! Когда мы со Стрельцовым и Нелидовым обследовали и описывали имущество, в глубине сарая нашлась просмоленная бочка. Стрельцов просветил ее магией — внутри были кипенно-белые комки. Негашеная известь? Надо проверить.

— Придется тебе еще раз сбегать, — сказала я Кузьке. — Найди Сергея Семеновича, управляющего. Скажи, барышня спрашивала, нет ли у него плана омшаника с размерами. Если нет — пусть придет сюда с аршином. Одна нога здесь, другая там, только его не переполоши, как меня.

Я обратилась к остальным.

— Кто-нибудь из вас видел в парке сухое деревце, из которого можно было бы выдолбить две трубы примерно вот такой длины? — Я подняла руку вверх, показывая.

— Я видел, березка у пруда засохла, — сказал Данилка.

— Отлично. — Ствол прямой, не надо выравнивать. — Берите топор и за работу.