Хозяйка старой пасеки 3

15

Нелидов пришел довольно быстро. Судя по его спокойному виду, его Кузька напугать не сумел. Или не пытался. В руках управляющий держал обрамленную деревом доску из серого сланца — сообразил, видимо, что записывать придется, а под мышкой — аршин.

— Прошу прощения, Глафира Андреевна, — сказал он, — в тех документах, которые мы с вами перебирали, плана омшаника не было. Да и не думаю, что он когда-нибудь существовал.

В самом деле. Наверняка делали на глазок — барин просто велел мужикам выкопать от сих до сих и потом устроить погреб. Не архитектора же звать для того, что в любом деревенском подворье есть.

— Значит, будем измерять, — кивнула я.

Мы спустились в омшаник. Я зажгла магический огонек, и мы принялись за дело: Нелидов отмерял аршином, я записывала мелом на доске. Длина, ширина, высота потолка… Никаких вопросов, никаких лишних слов. Только скрипел мелок по сланцу.

Когда мы выбрались на поверхность, мальчишки уже приволокли два березовых стволика, обтесали их от веток и начали забивать клинья, расщепляя стволы пополам.

Я устроилась на поваленной колоде, поставила доску на колени и задумалась. В сарае два бочки извести. Но просто так высыпать всю ее в погреб было не слишком разумно. Вдруг она еще понадобится, и тогда придется покупать. А в моем положении каждая копейка на счету.

Как же я устала об этом помнить! В учебниках моего детства писали про беззаботную жизнь эксплуататоров, про то, как они жирели на за счет подневольного труда. Сейчас я с удовольствием сунула бы автора любого из этих учебников на свое место и посмотрела, как бы он разжирел.

Раз излишков у меня нет, нужно считать. Значит, влажность воздуха в погребе, скорее всего, приближается к ста процентам. Это получается около тринадцати граммов воды на кубометр воздуха…

С одной стороны, хорошо, что у меня в голове остались табличные знания, не применимые в реальной жизни. Оказывается, вполне себе применимые. С другой, лучше было бы сохранить память своей предшественницы — хоть какие-то полезные знания о местных реалиях, о людях, о том, как здесь все устроено. Ну да чего нет, того нет. Приходится довольствоваться обрывками школьной программы.

Я склонилась над доской, выводя грифелем формулу. CaO плюс H2O равно… Молярные массы… Значит, получается, чтобы полностью использовать воду из воздуха на химическую реакцию, мне понадобится около килограмма негашеной извести.

Что-то маловато выходит.

— Глафира Андреевна, можно спросить, что вы делаете? — вклинился Нелидов.

Я подняла голову.

— Считаю количество извести, нужное для просушки погреба.

— А позвольте спросить, каким образом вы это считаете? — снова полюбопытствовал Нелидов.

Я вздохнула. Открыт ли уже закон кратных отношений? К счастью, Нелидов не неграмотный мальчишка и с ним можно разговаривать нормально, не подбирая совсем уж примитивные слова.

— Негашеная известь, поглощая воду из воздуха, гасится. Это химическая реакция. Значит, можно высчитать пропорции реагентов.

— Вы говорите о законе кратных отношений? — Нелидов прищурился, разглядывая записи на доске. — Удивительно, что вы его знаете! Я думал, юные барышни не интересуются новостями науки.

Я мысленно ругнулась. Похоже, чтобы не прокалываться в этом мире, нужно завязать себе глаза платком, а рот зашить суровой ниткой. Иначе каждое второе слово выдает меня с головой. Либо действительно потерять память. Потому что просто так прелесть какая дурочка из меня не выходит, хоть плачь.

Я пожала плечами, стараясь изобразить беспечность:

— Видимо, у моего брата были очень хорошие учителя, а я от скуки вертелась поблизости и подслушивала. Что-то отложилось в голове.

— У вашего брата действительно были превосходные учителя! — восхищенно кивнул Нелидов. — И как замечательно, что память понемногу к вам возвращается. Это очень обнадеживает.

Я тихонько выдохнула. Кажется, в этот раз пронесло.

— А может, и не очень хорошие, — сказала я вслух, стирая ладонью записи. — Потому что если бы я подумала, прежде чем считать, то сообразила бы, что вода не только в воздухе, а в стенах и глине в полу — и как прикинуть ее количество, совершенно непонятно.

И если бы я сразу об этом вспомнила, то поступила бы куда проще.

— Учитывая, что я хочу побелить стены омшаника… — А заодно продезинфицировать их. — Думаю, лучше взять столько известки, сколько понадобится для побелки. Ее все равно разводить водой, так что если и не погасится полностью влагой из воздуха и стен…

Я не стала договаривать. Нелидов кивнул.

— Согласен. Это получается фунт с четвертью на квадратный аршин… Позвольте.

Он взял у меня доску и мел. Я уступила ему бревнышко, чтобы удобней было считать.

— Пуд и тридцать три фунта, — сказал он наконец.

Около тридцати килограмм, значит.

— Хорошо, так и поступим, — сказала я.

Огляделась. Мальчишки были заняты делом — ловко орудовали топорами, расщепляя стволы. Только Кузька болтался вокруг без особого толку: то собирал ветки и складывал их в ровную кучку, то отметал щепки, то просто стоял, глядя на работающих, не слишком успешно создавая видимость бурной деятельности. Заметив, что я смотрю на него, он мгновенно вытянулся, пожирая меня глазами — ну точь-в-точь новобранец из комедии, уставившийся на сержанта и изображающий предельное внимание.

А вот Данилка смотрел на меня с неподдельным любопытством. Я встретилась с ним взглядом.

— Говори.

— Барышня, дозвольте спросить. — Он замялся, подбирая слова. — Как вы все это считаете? Я подумал, если заранее все знать, можно же куда бережливей кипелку… да и вообще все тратить. Будьте добренька, научите.

В детстве я ненавидела, когда взрослый, не желая объяснять, отделывался фразой «вырастешь — узнаешь». Когда выросла, привыкла считать, будто ребенку, а тем более подростку можно объяснить что угодно на доступном его разуму уровне.

Но как объяснить любознательному мальчишке, который никогда не слышал про таблицу умножения, вычисление площадей?

Все же я попробовала.

— Смотри. Когда хозяйка печет хлеб, она примерно знает, сколько в ее кадку нужно насыпать муки, сколько налить воды и сколько закваски оставить, чтобы получилось хорошо.

Он кивнул.

— Вот и с кипелкой так же. Мало возьмешь — проплешины на стене останутся, много — раньше времени осыпаться начнет. Умные люди пробовали так и этак, и получилось у них, что если взять участок стены в ширину аршин и в высоту аршин, кипелки понадобится фунт с четвертью. Мы с Сергеем Семеновичем измерили, сколько таких участков, — я положила аршин на траву и продемонстрировала, — помещается на стенах погреба. Значит, столько же раз нужно взять по фунту с четвертью.

— Сложно, — вздохнул Данилка.

— Сложно, — согласилась я. — С непривычки. А когда привыкнешь, понятно. Все равно что топором работать. Только счет тебя по ноге не стукнет, если промахнешься.

— А этому вы тоже будете учить? И где смотреть, и как считать?

— Буду.

Впору начинать составлять учебный план. Чтение, чистописание, арифметика… Азы биологии, физики и химии — в той мере, в которой они применимы в повседневной жизни. География? Пожалуй, не стоит рассказывать детям, которые выберутся из своей деревни в лучшем случае до уездного города, о дальних странах и людях, в них обитающих.

Или стоит?

— Глафира Андреевна? — осторожно окликнул меня Нелидов.

Я опомнилась, сообразив, что таращусь в пространство, вцепившись в аршин.

— Простите. Задумалась. — Я обернулась к парням. — Продолжайте работу, как закончите, пошлите за мной. Кузька, беги в дом, принеси ковш с водой в хозяйственный сарай. Сергей Семенович, вы мне поможете.

Чтобы вскрыть бочку, пришлось сбить верхний обруч и подцепить крышку долотом. Белые комки ничем не пахли, но это ни о чем не говорило. Вернулся Кузька с водой, я соскребла щепкой немного порошка и бросила его в воду. Порошок зашипел и запенился, как ему и полагалось. Значит, то, что надо.

Я велела собрать по сараю все подходящие емкости. Лучше всего подошло бы что-то вроде противней или неглубоких ящиков — чтобы увеличить площадь контакта с воздухом. Однако ничего подобного в сарае не нашлось. Зато обнаружились залежи горшков с отбитыми краями, рассохшихся лоханей и треснувших долбленых корыт. Я велела Кузьке перетащить их к омшанику и попросила Нелидова пока снова закрыть бочку. Известь гигроскопична, и незачем ей находиться на воздухе. Да и мальчишкам проще будет перекатить один бочонок, чем таскаться туда-сюда с кучей емкостей.

Уже отдав распоряжения, я запоздало сообразила, что дворянин может счесть это «черной» работой, не подобающей ему по статусу. Но даже если управляющий так и подумал, виду не подал — приладил на место крышку и подбил обруч молотком, засаживая его на место.

— Спасибо за помощь, — сказала я управляющему. — Возвращайтесь к своим занятиям.

— Не за что, Глафира Андреевна, — поклонился он.

Я вышла во двор. Полкана не было видно — похоже, присматривал за мальчишками. Мурка выбралась из сарая, потерлась о мою юбку. Я почесала ее за ухом.

Чем заняться, пока мальчишки возятся с импровизированными трубами? Найти Стрельцова и обыскать еще одну комнату? Самой поискать жаровни и расставить их пока в погребе? Проверить, как справляются девочки на кухне? И где Варенька? Занята своей книгой или чего похуже?

Мурка потянулась и разлеглась на солнышке. Я мысленно хихикнула: вот чем мне нужно заняться на самом деле. Хотя бы минут пятнадцать, прежде чем снова куда-то бежать.

Я устроилась на скамье под яблоней, но понежиться на солнышке мне не дали.

— Глаша, что ты делаешь! — возмутилась невесть откуда взявшаяся Варенька. — Немедленно уйди в тень, или скажи, где твоя парасолька, я принесу. Испортишь лицо, и как потом выводить веснушки?

— Простоквашей и петрушкой, — пожала плечами я.

— И все равно! Лучше сразу укрыться от солнца, чем потом ходить пестрой, как перепелиное яйцо!

Неугомонная барышня умчалась в дом, едва не сшибив с ног Пелагею. Та поклонилась мне, замерла, выжидая.

— Говори, — разрешила я.

— Барышня, прощения просим. Стешке моей в голову втемяшилось грамоте учиться. Так ежели она к вам с просьбой придет, гоните. Нечего ей на баловство время тратить.

Что ж, этого следовало ожидать. Мать наверняка знает свою дочь и пытается подстраховаться на случай, если та заупрямится.

— Почему баловство? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Потому что господам подобает. У них и книжки есть, и время их читать. А нашей сестре что? Разве от книжек дети крепче родятся? Или дела домашние сами делаются?

Я вздохнула — который раз в этом мире. Я уже пошла наперекор Стрельцову, отдав Вареньке письма. Сейчас, на трезвую голову, это не казалось таким уж хорошим решением. Стоит ли помогать Стеше идти наперекор материнским словам?

Ладно, попробуем по-другому.

— Ты права, — кивнула я. — Книжка каши не сварит и огород не засадит.

Пелагея разулыбалась, а я продолжила:

— Ты права и в том, что для господ грамота — забава, а крестьяне и книг-то не видят. Только вот какое дело. Грамота не только для развлечения, она прежде всего для дела нужна.

— Какого еще дела?

— Возьми хотя бы хозяйство. Записывать, сколько чего потрачено, сколько прибыло. Три года этого никто не делал, и прежний управляющий вместе с экономкой все эти годы меня обкрадывали. Записывала бы я, поймала бы за руку куда раньше.

Прасковья покачала головой.

— Эх, барышня, это вам, господам, есть что считать да что записывать. А у простой бабы все в одном сундуке умещается. Там и воровать-то нечего, не то чтобы записывать.

— А разве вы холсты не помечаете, чтобы пока стираются да сушатся, не украли? — не сдавалась я.

— Помечаем, конечно. Да для этого грамота не нужна.

Попробую зайти с другой стороны.

— А что дочери на приданое отложено, в том же сундуке? Обо всем помнишь и с тем, что на свое хозяйство, не перепутаешь?

— Для приданого у всех моих девочек свои сундучки есть. — В голосе Пелагеи послышалось легкое удивление переменой темы. — Как первое полотенце сама подрубит, туда на приданое и положит. И потом складывает.

— Если есть что положить.

Женщина помрачнела.

— Стеша твоя — девка умная и работящая, такую кто угодно замуж возьмет, и не посмотрит, что рябая. С лица воду не пить. Да только приданого у нее осталось лишь то, что при свекре твоем успели собрать, верно? — Кажется, я нашла нужный аргумент. — Сейчас вот сколько-то змеек у меня заработает, добавит, что сможет. А помнишь, ты когда за нее просила, говорила, что господским блюдам она не научена? Как ты думаешь, что мне проще — самой объяснять или сказать: вот, мол, книга, где знаменитый повар все-все описал, как правильно делать, читай да повторяй?

— Да неужто вы мою Стешку прогнать задумали? — всполошилась женщина.

— Прогонять я ее не собираюсь. Но все же подумай, какую работницу мне легче найти? Девку, которая умеет полы мыть да кашеварить, или ту, которая грамоте разумеет?

— Так зачем вам грамотная работница-то?

— Как это зачем! Записать что, когда у меня руки заняты.

— Акулька, змея подколодная, сперва напросилась, а теперь подсиживает! — воскликнула она.

Похоже, Стеша уже успела нажаловаться матери на подругу.

— Вы, барышня, ей не верьте…

— Со своими работниками я сама разберусь, — жестко перебила я. — А ты слушай. Что грамотной девке работа полегче, а плата побольше, твоя дочь уже поняла. Но это не все. Грамотного обмануть труднее.

Пелагея нахмурилась.

— Вот представь, староста в деревню пришел, сказал, мол, в барской грамоте написано собрать с каждого двора по отрубу. А на самом деле там написано — по полтине. Полтина-то в хозяйстве не лишняя, но вы и не знаете, что староста ее в карман положил. А было бы кому, кроме него, барский приказ прочитать — знали бы.

— Так-то оно так, да только со старостой ссориться куда дороже той полтины обойдется, — не сдавалась она.

— Может быть, — не стала спорить я. — А вот, скажем, рассказала тебе бабка, как корову лечить, — уверена, что до конца жизни помнить будешь?

— Чего ж тут не помнить? Память для того и дадена. — Она помолчала. — А вот заговор какой записать да в хлеву повесить, чтобы скотину берег, когда его вслух сказать некому, хорошо было бы.

— А к старосте за таким не пойдешь, верно? Дорого запросит.

Женщина кивнула.

— Еще подумай — вот сможет твоя дочь читать и писать. Кому письмецо напишет, ползмейки, а то и поболе возьмет. Кому на поминках после того, как свечу зажжет, по псалтыри почитает. За такое деньги брать невместно, ну так хозяева найдут чем отблагодарить. И уважения всей семье достанется. А захочет, и на заработки уйдет. Да не белье стирать и навоз таскать, а работу найдет почище да полегче.

— Это какую? — напряглась Пелагея.

— Сиделкой к богатой старухе, например. Не только из-под нее выносить, но и записку какую написать, когда руки от болезни не слушаются. Книжкой развлечь, если хозяйку глаза подводят. Такой прислуге платят побольше, кормят с господского стола, одевают.

— Вы и так мою Стешку как барыню одели, скоро нос начнет задирать, — проворчала Пелагея, но я видела, что она готова согласиться.

— Опять же, с грамотой она сама хорошее место найдет, по рекомендациям. А не как с рядчиком — куда захочет, туда и завезет.

Я замолчала, давая женщине время решиться.

— Ладно, пущай, ежели хочет, — махнула она рукой. — Только вы, барышня, смотрите, чтобы не в ущерб делу. И спуску ей не давайте, если что. Авось и впрямь сумеет в люди выбиться.