Хозяйка старой пасеки 3

6

Я снова поклонилась ему.

— Буду утешать себя этим, если случится еще один денек, подобный сегодняшнему.

— Глаша, сплюнь трижды через левое плечо, чтобы ничего подобного больше не произошло! — воскликнула Варенька. — Конечно, все обошлось, но… — Она поежилась, будто только сейчас по-настоящему осознала, как близко к смерти была.

Я обняла ее, и она благодарно обняла меня в ответ.

— И мы с тобой завтра же сходим в храм и поставим свечки за чудесное спасение и за избавление от новых неприятностей, — сказала Варенька, выпрямившись.

— Обязательно, — кивнула я.

Вряд ли это поможет, конечно, по крайней мере пока некоторые неприятности продолжают болтаться в моем доме. И ведь не выгонишь его! Чтоб тому гаду, который бабку убил, икалось как следует! Нет, чтоб ему всю жизнь с этим счастьем, исправником, общаться!

— Я бы не стал на твоем месте молиться о невозможном, — улыбнулся Стрельцов. — Некоторые люди всегда оказываются в центре бури. То ли Господь в самом деле испытывает их с особой строгостью… то ли они сами создают водоворот событий. В любом случае это признак яркой натуры.

Да заткнешься ты, наконец?

— Как мило, что вы находите во мне яркость, — не удержалась я. — А мне казалось, что вам по душе более приглушенные тона.

— Приглушенные тона хороши в пейзажах пастелью. В жизни я предпочитаю яркие краски. Впрочем, и яркость бывает разная. И закат, и пожар могут похвастаться яркими цветами, но один умиротворяет душу, второй — смертельно опасен. — Он повернулся к священнику. — Кстати, о душах. Точнее, о свежепреставившихся. Отец Василий, вам не впервой хранить чужие тайны, но все же я надеюсь, что вы простите, если, рассказывая вам, откуда взялся покойник, я умолчу о некоторых вещах.

— Разумеется, Кирилл Аркадьевич. У каждого дела свои секреты.

— Благодарю.

Он начал рассказывать, и снова я удивилась, как он умудряется, вроде бы ничего не скрывая, подать ситуацию так, будто не произошло ничего особенного. Подумаешь — чуть всех не перебили. Живы же, так чего трагедию на ровном месте создавать! А о собственной роли в этой истории и вовсе можно не упоминать, даром что собирался героически погибнуть.

Воспоминание об этом чуть пригасило раздражение. Мне нужно быть благодарной, а не злиться. Но не злиться не получалось.

Так же, как у самого Стрельцова не получилось обмануть священника показной легкостью тона. Услышав про гранату, он осенил себя священным знамением.

— Варвара Николаевна права, вам всем следует поблагодарить Господа за чудесное спасение.

— И за то, что она оказалась в погребе. Единственная с водным даром среди всех нас — и этот дар и ее находчивость нас спасли, — кивнул Стрельцов.

Варенька зарделась.

— Я просто очень испугалась…

— Но ты не паниковала, а действовала, — возразил он. — И действовала правильно.

Он снова повернулся к священнику.

— Поднявшись наверх, мы обнаружили тело Савелия Кузьмина, бывшего управляющего Глафиры Андреевны. Подробности я описывать не буду, чтобы, когда мы с вами и доктором пойдем осматривать тело, вы могли сами сделать выводы.

— Простите, — не выдержала я. — Разве дело священника осматривать криминальный труп?

— Как ты сказала? — оживилась Варенька.

— Варвара, это слово для полицейского протокола, и я не советую включать его в свой лексикон, — сухо заметил Стрельцов.

Так, кажется, однажды я закончу как любопытная Варвара. И не та, которая все еще сидит рядом. Исправник не унимался:

— Странно, что это слово известно Глафире Андреевне… и неизвестно, что священник должен присутствовать при осмотре умерших при подозрительных обстоятельствах, чтобы засвидетельствовать смерть.

— Засвидетельствовать смерть и исполнить свой долг, позаботившись о душе покойного. Особенно если при жизни тот не отличался праведностью, — кивнул отец Василий. — Глафира Андреевна, вы позволите сегодня остаться в вашем доме и прочесть молитвы над покойным? Я постараюсь вас не стеснить. Только на эту ночь. Завтра вы позовете деревенских, как обычно.

— Конечно, — согласилась я. — И вы нисколько меня не стесните. Кирилл Аркадьевич, вы не возражаете, если тело пока побудет в комнате Савелия? Человек все же, какой бы ни был, не в сарай же его.

— Да, я обыскал комнату, в том числе с помощью магии, и ничего подозрительного не нашел. Можете распоряжаться ею как угодно.

Я кивнула. Священник снова заговорил:

— По дороге сюда я попросил деревенских мужиков прийти обмыть тело. Они во дворе.

— Что ж вы не сказали, я бы не стала держать людей на улице!

Отец Василий удивленно посмотрел на меня.

— Для них было бы странно, если бы их пригласили ждать в доме. Ваш дворник пока за ними присматривает, когда понадобятся, позовете. А гроб, полагаю, можно взять тот, что вы собирались пожертвовать церкви.

Я вздохнула.

— Спасибо, отче. Огромное вам спасибо: вы позаботились о том, о чем я напрочь забыла.

— Не за что, Глафира Андреевна. Я привычен к таким делам, а молодой барышне вроде вас немудрено растеряться. Надеюсь только, что для вас подобные заботы еще долго не станут обыденностью.

— Я тоже на это надеюсь, — вздохнула я.

Повисшее молчание прервал вернувшийся доктор.

— Могу сказать, что жизни Марьи Алексеевны ничего не угрожает. Я оставил ей обезболивающее. Пару недель ей придется провести в постели, а ваша задача, барышни, сделать так, чтобы она не скучала в это время. Иначе, с ее неугомонным характером…

— Я все слышу! — донеслось из-за двери. — И я не собираюсь примерно лежать и смотреть в потолок, когда в доме столько дел.

Генеральша возникла на пороге, облаченная в шаль. Похоже, она отдохнула и обезболивающее подействовало, потому что держалась она куда уверенней.

Варенька подскочила.

— Марья Алексеевна, будьте же благоразумны! Пойдемте, я помогу вам лечь и почитаю жития святых.

— А ты злопамятная, графинюшка, — фыркнула генеральша. — Это в твои года надо быть благоразумной, а в мои уже поздно. — Она махнула рукой. — Давай сюда жития, в самый раз сегодня уснуть. Но завтра я лежать не намерена!

Доктор вздохнул и покачал головой с видом «ну что с вами поделаешь!».

— Завтра будет завтра, а сегодня вам нужен покой. Позвольте, я помогу вам.

— Сама справлюсь, — отмахнулась генеральша. Варенька поспешила за ней, судя по всему, собираясь осчастливить житиями святых.

— Что ж, пойдемте, господа, — сказал Стрельцов, когда дверь за дамами закрылась.

Я поколебалась, но все же решила спросить:

— Кирилл Аркадьевич, вы говорили мне, что я могу заняться пчелами.

Он кивнул.

— Тогда я была бы очень благодарна, если бы вы подождали меня несколько минут.

Стрельцов приподнял бровь:

— Вы хотите понаблюдать за осмотром трупа? Для этого вам как хозяйке дома не нужен предлог.

— Меня совершенно не интересует труп, — пожала я плечами. — Расследование — ваша забота. Моя — пчелы. Велика вероятность, что они еще злы. Я не знаю, сколько будет действовать та магия, которой я успокоила семью. Поэтому я прошу вас дождаться меня. Возможно, придется успокаивать пчел снова. Возможно, второй раз это не получится, поэтому нам всем может пригодиться дымарь.

— Вы умеете успокаивать пчел магией? — изумился отец Василий.

— Я бы не назвала это «умею», — ответила я. — Сегодня я попыталась просто потому, что не было другого выхода, и у меня получилось. Но я не могу гарантировать, что получится второй раз. Как говорят ученые, гипотеза считается доказанной, только если она воспроизводима в эксперименте, а эксперимент пока был только один.

Иван Михайлович улыбнулся:

— Словечки Анастасии Павловны невероятно прилипчивы. Но я рад, что вы с ней нашли общий язык.

— Я тоже очень рада. Она чудесная.

Я вопросительно посмотрела на исправника, ожидая его ответа.

— Несколько минут, пока вы соберетесь, ничего не решат, — пожал плечами Стрельцов. — Я хотел избавить вас от неприятного зрелища, но как вам будет угодно. Вы по-прежнему остаетесь заинтересованным лицом, раз уж все это произошло на ваших землях. Полагаю, вам даже нужно понаблюдать за ходом осмотра. Это исключит любые… недоразумения по поводу того, что мы обнаружили. Или не обнаружили.

Я фыркнула:

— Кирилл Аркадьевич, я вас умоляю! Пока я уводила вашу кузину и помогала Марье Алексеевне, вы с Гришиным могли подкинуть или спрятать хоть… — Тьфу ты, чуть не сказала «атомную бомбу». — … хоть сокровища магараджи. Либо я доверяю вашей добросовестности, либо я ничего не могу поделать с возможными… недоразумениями.

Исправник хмыкнул, но, к моему счастью, спорить не стал.

Варенька выглянула из соседней комнаты.

— Глаша, ты идешь к пчелам? Возьми меня с собой, я помогу!

— Это может быть опасно, — сухо произнес Стрельцов.

Она опустила ресницы с видом паиньки.

— Я буду очень, очень осторожна.

Я мысленно хихикнула. Стрельцова, видимо, тоже не провело это показное смирение, потому что он в который раз хмыкнул и спросил:

— А как же мертвец?

Варенька побледнела, сглотнула. Стрельцов улыбнулся, однако улыбка померкла, когда его кузина вздернула подбородок:

— Отец Василий говорил, что успел привыкнуть к подобным вещам. Значит, и я смогу пусть не привыкнуть, но держать себя в руках.

— Неужели минутное любопытство того стоит?

— При чем здесь любопытство, когда Глаше нужна помощь! И вообще. Смерть, как и жизнь, всегда рядом, и всякое может случиться. Вдруг около меня не окажется кого-то старше и взрослее, способного помочь и поддержать? — Она осенила себя священным знамением. — Я, конечно, очень надеюсь, что Господь убережет меня от потерь в ближайшие годы, однако никто не вечен.

Стрельцов покачал головой, укоризненно глядя на меня. Отец Василий улыбнулся:

— Барышня права. Иногда мне кажется, что мы слишком уж оберегаем детей от превратностей жизни. И, столкнувшись со злом, они оказываются беззащитными перед ним. Глафира Андреевна, думаю, понимает это как никто. Прошу прощения, если обидел вас.

— Вы не обидели, — кивнула я. — И я согласна с вами. Впрочем, не так давно, — а кажется, целую жизнь назад, — мы говорили с графом об оранжерейных цветках.

Стрельцов отстроил свою фирменную морду кирпичом, которая должна была означать «я умываю руки».

— Хорошо, Варвара, поступай как знаешь, но имей в виду — если что, я не смогу тебя защитить.

— Разъяренные пчелы могут быть смертельно опасны, — добавил Иван Михайлович.

— Я буду очень, очень осторожна, — повторила Варенька.

Когда мы спустились во двор, трое мужиков, сидевших на скамейке и о чем-то негромко переговаривавшихся, как по команде замолкли, подскочили и низко поклонились нам.

— Спасибо, что пришли помочь, — сказала я. — Подождите еще немного. Герасим, проводи людей в кухню и проследи, чтобы им дали хлеба и каши. Передай Акульке, что я… — Спохватившись, я хлопнула себя по лбу. — Погоди, сама с тобой схожу.

Герасим с улыбкой покачал головой, похлопал себя по груди раскрытой ладонью.

— Справишься? Хорошо. Тогда как отведешь, кликни кого-нибудь из мальчишек, чтобы люди не скучали.

Чтобы приглядели за посторонними, хотя кто за кем еще приглядывать будет.

— И поможешь мне с пчелами.

Он поклонился, а следом и мужики.

Мы с Варенькой отправились в сарай, собирать инструменты и рамки. Я как раз намеревалась просить кого-нибудь из мужчин помочь перегрузить улей в тачку, когда появился Герасим.

Полированное дерево улья заблестело в закатных лучах, когда дворник выкатил тачку из сарая. Отец Василий улыбнулся.

— Смотрю, вы времени даром не теряете. Но действительно ли пчелы благосклонно примут ящик? Ведь они привыкли гнездиться в дуплах деревьев.

— Примут, — ответила вместо меня Варенька. — Уже приняли подобные. Глаша мне показывала, и наблюдать за пчелами так интересно!

— Тогда я в самом деле очень рад, что несостоявшееся вместилище смерти послужит новой жизни. Пожалуй, я мог бы освятить вашу пасеку прямо завтра с утра.

— Но я планирую еще…

— Неважно. Доброе начало тоже требует благословения.

Я не стала смотреть, как обследуют тело: хватало забот с пчелами. Нужно было успокаивать их магией и дымом, осторожно раскрыв колоду, пласт за пластом вынимать сломавшиеся соты и срезать те, что уцелели. Внимательно осмотреть их, прежде чем мягкой щеткой стряхнуть пчел в новый улей. По счастью, матка осталась невредима, и когда я переселила ее в улей вместе с куском сот, пчелы потянулись к своей королеве.

Солнце опускалось все ниже, тени становились все длиннее, и поэтому я не стала возиться с растопленным воском, чтобы вклеить в пустые рамки расплод и соты с медом, а просто и безыскусно привязывала подходящие по размеру куски бечевками к деревянной основе. Пчелы приклеют их прополисом.

Варенька помогала мне, и без нее я провозилась бы куда дольше. А что она старательно поворачивалась спиной к телу и лишний раз не оглядывалась — понятно и объяснимо. Впрочем, труп оставался на пасеке недолго. После осмотра Иван Михайлович заявил, что более обстоятельно изучит его в помещении, и я отправила Герасима за мужиками, чтобы помогли перенести тело.

Иван Михайлович собирался уйти в дом, но его окликнул Стрельцов.

— Иван Михайлович, отец Василий, я бы еще хотел попросить вас стать свидетелями при осмотре погреба. — Он обернулся ко мне. — Глафира Андреевна, вы не возражаете? Спуститесь с нами?

Показалось мне, или его слова прозвучали чуть напряженно? Будто он ждал, что я начну ему запрещать.

Как будто я могу что-то запретить должностному лицу при исполнении!

— Если одного раза вам не хватило, осматривайте сколько угодно.

— Я не успел обследовать стены и пол на возможные тайники, — зачем-то объяснил он. — Из-за… известных вам обстоятельств.

Интересно. Отец Василий был в курсе «обстоятельств», у Ивана Михайловича тоже наверняка возникнут вопросы, когда он увидит, что творится в омшанике. Стрельцов опасается, что в кустах еще кто-то сидит? Или что мужики, которые унесли труп, услышат что не надо?

— Делайте что считаете нужным. Только, пожалуйста, не заставляйте меня снова лезть в погреб. Я вполне доверяю батюшке и доктору, — я обозначила реверанс в их сторону, — чтобы не отрываться от более неотложных дел.

Стрельцов не стал настаивать. Уже когда он открыл дверь омшаника, я вспомнила кое-что.

— Не будете ли вы так добры заодно посмотреть, есть ли у этого погреба гидроизоляция?

— Что, простите?

Я мысленно хлопнула себя по лбу.

— Глиняный замок. Ну, знаете, слой глины вокруг, чтобы грунтовые воды не затапливали.

— Знаю, — кивнул он. — Удивлен, что и вы об этом знаете.

Наверное, стоило бы придержать язык, но я устала от его намеков.

— Барышня не значит дурочка. Возможно, многие из нас играют эту роль, чтобы кавалерам было проще чувствовать себя на высоте. Что может быть приятнее, чем объяснять восхищенной глупышке элементарные вещи?

Варенька хихикнула. Стрельцов на миг стиснул челюсти.

— Прошу вас помнить о том, какое влияние вы оказываете на мою кузину. Некоторые рассуждения не совсем подходят для ушей юной барышни.

— Потому что чересчур умная невеста — не лучший товар на брачном рынке? — окончательно взбеленилась я. — Возможно, даже хуже, чем порченая девка?

Варенька ахнула, закрыв рот ладонью. Отец Василий укоризненно покачал головой. Даже Иван Михайлович заметно смутился.

— Глафира Андреевна! — возмутился Стрельцов. — Я не позволю вам…

— Не позволите перестать делать вид, будто мир устроен не так, как есть на самом деле? Будто показная глупость — лучший способ потешить мужское самолюбие? Или будто целомудрие почему-то подобает только женщинам — и почему-то оно не в голове?

— Глафира Андреевна, не соглашусь с вами, — негромко заметил священник. — Грех остается грехом независимо от пола грешника.

— Правда? Отче, вы не хуже меня знаете, что женщина должна каким-то образом не только быть безгрешной, но и не допускать даже тени посягательств на свою честь, даже чересчур назойливых ухаживаний — но при этом у нее нет никакой возможности защитить себя от этих посягательств!

Вот только мне бы лучше об этом не вспоминать. Потому что сегодня я активно поощрила… гм, посягательство.

И если он об этом напомнит… Кто меня за язык тянул!

— Довольно! — рявкнул Стрельцов. — Варвара, немедленно возвращайся в дом. Глафира Андреевна, ваше… вольнодумство просто неприемлемо, учитывая собравшееся общество.

— Ах, простите, господин исправник! — Да что ты будешь делать, язык словно живет своей собственной жизнью! — Вот уж не подумала, что размышления одной барышни могут попрать устои общества!

А еще я совершенно не подумала, что пчелы не терпят отрицательных эмоций. Разъяренное жужжание заставило меня опомниться. Я обернулась к улью.

Я здесь. Я чувствую, как ноги упираются в землю. В воздухе пахнет медом и вечерней росой. Я зла, потому что мы в очередной раз не сошлись во мнениях… по поводу одной цитаты из блаженного Августина. Но это не касается пчел. Я здесь. Меня никто не обижает. И пчел никто не обидит.

Магия потекла вокруг меня, беспокойное жужжание сменилось умиротворенным гулом.

— Значит, ваше благословение способно и на это, — улыбнулся Иван Михайлович. — Со стороны выглядит… необыкновенно.

— Пчелы не терпят ссор. — Злость не до конца остыла во мне, и я не удержалась: — В отличие от людей.

Стрельцов, кажется, собирался просверлить меня взглядом. Я не стала отводить глаза: стыдиться мне нечего.

— А вы можете усмирять только пчел или… других божьих созданий тоже? — Отец Василий лукаво покосился на исправника.

— Ментальной магии не существует, — сухо заметил тот.

— Но есть женская мудрость.

— Вот уж чего во мне никогда не было, — фыркнула я.

— Жаль. Господь наделил нас страстями, но не забыл и наградить разумом, чтобы тот направлял страсти в нужное русло. Когда мы забываем об этом, взрослые разумные люди превращаются в детей, которые дразнят друг друга, играя в родительском саду. Беда в том, что взрослые игры куда опаснее.

Он не пытался просверлить меня взглядом, как исправник, в голосе звучала лишь легкая укоризна, но мне почему-то показалось, что священник видит меня насквозь.

Вместе с моими дурацкими и совершенно неуместными чувствами.

— Спасибо, отче, — поклонилась я. — Я буду помнить о даре господнем.