Хроники Ники

Август 1995 год. Тельцы, хлеборез и дикий пацан

Я падал на колени и молился кому-то,

Кто мог прекратить бесконечную

Пытку взросления

© «Наутилус Помпилиус» — «Боксер»

Настька стащила у мамы эротический гороскоп и пришла с ним ко мне.

— Сейчас будем читать о сексе! — торжественно произнесла она, положив передо мной потрепанную книжку в мягкой голубой обложке.

— О чем? — переспросила я, недоумевая.

— Ну, о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они вдвоем в постели, — принялась втолковывать Настя.

При этих словах у меня в голове пронеслись образы из старых детских комиксов «Откуда берутся дети?»: мальчик и девочка идут по капустному полю, а в небе над ними кружит аист.

— Не рановато нам детей делать? — поежилась я, — Нам все-таки по тринадцать лет. Как там бабушка все время ворчит — «смотри в подоле не принеси»!

— Кто говорит о детях? — изумилась Настя, — Тут ведь не только об этом, а еще о любви и романтике! Надо все изучить, а то скоро в лагерь едем, а там разные классные пацаны! — Настя в предвкушении закатила глаза.

Мы с моей лучшей подружкой Настей Мельниковой по знаку зодиака Тельцы, родились в один день — 22 апреля 1982 года. Наша воспитательница в садике говорила, что люди, родившиеся в день рождения Ленина, должны быть такими же, как он — умными, талантливыми, трудолюбивыми и добрыми. Одним словом великими. И мы старались изо всех сил. Мы были записаны во все кружки и секции. Музыкалка с хором и танцами, студия ИЗО, театральный кружок — нам везде было интересно. Мы были действительно творчески одаренными детьми. По ходу взросления, я обнаружила в себе страсть к сочинительству стихов и музыки, а так же к пению. Настя больше тяготела к рисованию и танцам. Но объединяло нас одно — желание нравится парням.

Поэтому, эротический гороскоп — для нас был истинным кладезем знаний о том, как «Женщине — Тельцу» стать успешной в глазах противоположного пола. Там говорилось о том, что любить для Тельца, так же естественно, как и дышать. Тельцы буквально с малых лет «влюблены в любовь». Романтически настроенные, страстные, очень ласковые Женщины — Тельцы — настоящая находка для мужчины. Они раскованы, готовы к экспериментам, не ревнивы и многое могут дать своему возлюбленному, как в физическом плане, так и в духовном.

Начитавшись всех этих лестных описаний, мы с Настей принялись ждать любви и внимания мальчиков.

Насте в этом смысле было проще, она уже тогда была очень красивой и фигуристой девчонкой, покоряющей всех одним только взглядом лучистых зеленых глаз. С длинной косой цвета спелой пшеницы, она выглядела как Рапунцель, очаровательная маленькая принцесса, мамина и папина радость и всеобщее восхищение.

А я была, как большинство девчонок в этом возрасте, угловатым гадким утенком с тощей фигуркой, жиденькими серыми волосиками, серыми же глазами, и худыми не слишком длинными ногами. Моя мама говорила, что я просто милая. Она тоже признавала, что красивая принцесса в нашей паре это — Настя.

При этом чертами лица мы с Настей почему-то были похожи. Немного, ровно настолько, чтобы все новые люди при знакомстве, окидывая нас быстрым взглядом, спрашивали: «Девчонки, а вы случайно не сестренки?»

Мы, конечно, отвечали, что никакие мы не сестры. И я постоянно замечала, как после этого ответа стремительно исчезаю в глазах людей, словно я не живой человек, а всего лишь Настина тень, и все внимание сосредоточивается на Насте. И, если я что-то говорила, находясь рядом с ней, то собеседник в первую секунду терялся, словно не понимая, как это — тень способная говорить!?

Ее запоминали, а меня не замечали в упор. Мое имя постоянно забывали и путали. Но, несмотря на Настино явное превосходство, у меня не было никакой ревности, зависти или еще чего-то подобного. Она для меня и, правда, была как сестра, тем более, что родных сестер и братьев у нас обеих не было.

Мы жили по соседству, ходили в один садик, а потом в школе попали в один класс. Мы неоднократно клялись друг другу в вечной дружбе и собирались быть сестрами всю жизнь.

Наши мамы дружили, так как работали вместе на заводе. Наши бабушки дружили и часто сидели вместе во дворе на лавочке.

Уверена, будь у меня папа, он бы тоже дружил с Настиным папой. Но папы у меня не было. Ну, как не было, был, конечно, но я его никогда не видела и не знала. Он был беспощадно вырезан из всех маминых «стройотрядовских» фотографий. Бабушка говорила, что он сменял семью на «три топора», имея в виду портвейн «777», и у меня плохая наследственность.

Когда нашим мамам пришла идея отправить нас вдвоем в летний лагерь «Метеор», мы пришли в дикий восторг. До тринадцати лет мы ни разу не ездили никуда одни без родителей. И это был сказочный шанс почувствовать себя, наконец, взрослыми, настоящими девушками. Ведь лагерь это что? Новые знакомства, общение со сверстниками, игры и конкурсы, дискотеки, страшные истории по ночам, песни у костра. Нам не терпелось окунуться во всю эту веселую кутерьму.

«Метеор», куда нас отправили, был очень старый лагерь с облупившимися гипсовыми пионерами, стоящими вдоль дорожек, с деревянными одноэтажными корпусами без удобств, но зато с огромной территорией и скотным двором, с которого постоянно выходили козы и гуляли, где им вздумается. Туалеты были на улице, так же как и огромные уличные умывальни. В душ нас водили раз в три дня, и мы мылись под еле теплой водой текущей тонкой струйкой. Но на все эти бытовые неурядицы мы совершенно не обращали внимания. Мы были просто счастливы, очутиться, наконец, на свободе.

После теоретических познаний со страниц гороскопа, я заранее предчувствовала, что в лагере я непременно влюблюсь. И Настя тоже так думала и мечтала об этом.

И мы влюбились. В первый же день, как приехали. Его звали Илья. Он был сыном повара, и подрабатывал хлеборезом. Ему было шестнадцать лет. Высокий худой темноволосый лохматый мальчишка со впалыми щеками и горящим взглядом. Он курил сигареты «Bond», носил джинсовую безрукавку со значками группы «Кино» и ездил по лагерю на велосипеде «Кама» с мотором и огромными брызговиками. А еще у него были солнечные очки с зеркальными стеклами и кожаные напульсники с клепками на запястьях. Он чем-то напоминал актера из фильма «Рэмбо. Первая кровь». И при виде него как-то щемяще болела душа.

Мы увидели его, когда, в компании еще двух девочек из нашего отряда, вышли из столовой, собираясь прогуляться и обследовать окрестности. Парень с оглушительным треском промчался мимо нас на своей «Каме» в лучах послеполуденного солнца.

— Кто это? — Настя даже остановилась, пораженная его видом.

— Это Илюша, — сказала девочка Юля, которая уже прожила в лагере одну смену, — Хлеборезка безрукий.

— В смысле? — не поняла я.

— Ну, вы сейчас в столовке хлеб видели?

Я вспомнила толстые неровные куски в пластмассовой корзинке и кивнула.

— Его работа! — пояснила Юля, — Совсем не старается. Только носится на своем велике, да к девчонкам липнет.

Пока мы прогуливались по лагерю, Илья еще несколько раз нарочно проехал мимо нас, бросая на Настю заинтересованные взгляды.

Но подойти к ней он так и не решился. Вместо этого, он у кого-то, скорей всего у вожатых нашего отряда узнал мою фамилию, и окликнул меня, когда я шла в прачечную получать постельное белье на себя и Настю, пока она разбирала в палате наши вещи.

— Мухина?!

Я обернулась.

— Подойди, — властно сказал он.

Я нерешительно остановилась и молчала, глядя на него, не в силах ничего произнести.

— Не бойся. Меня Илья зовут, а тебя?

— Ника, — тихо проговорила я.

— Вероника? — переспросил парень.

— Просто Ника, — буркнула я, и собралась было идти дальше, но он снова позвал:

— Ника! Ника Мухина! Никамухина?! Совсем никому? Никому- никому?! А мне? — он почти пропел эти слова и усмехнулся, — Скажешь мне, как подругу зовут?

— Которую? — спросила я с вызовом, волнуясь и паникуя внутри.

— Красивую, с косой.

— Настя, а что?

— Можешь ей записку передать?

Он приблизился ко мне и протянул сложенный листок бумаги в клеточку. Я взяла записку из его пальцев и, случайно коснувшись их, вздрогнула. Он поднял очки на лоб и, прожигая меня взглядом пронзительно синих глаз, строго сказал:

— Обязательно передай!

Я кивнула, торопливо убрала записку в карман шорт и поспешила в прачечную, а потом к Насте. Мне не терпелось узнать, что было в записке, но я не могла себе позволить прочитать, ведь она предназначалась моей подруге.

Получив записку Ильи, Настя страшно разволновалась.

— Что он сказал? Как он тебя нашел? — допытывалась она.

— Да просто, на улице поймал и сунул. Читай скорей! — попросила я ее.

Настя развернула листок, пробежала глазами, и ее лицо исказилось в гримасе непонимания.

— Ну что там? — нетерпеливо спросила я.

Вместо ответа она протянула мне мятую бумажку. «Ты пойдеш на дискотеку?», — прочитала я. Корявый почерк, бледно-синяя паста, детская ошибка в слове «пойдешь».

— Что ты ответишь? — спросила я.

— Не буду я ничего отвечать, просто пойдем на дискотеку, да и все. Может он на танец пригласить хочет. А я еще подумаю, танцевать с ним или нет, — высокомерно сказала Настя.

— Не вежливо так, ответить надо! — сказала я, в надежде, что Настя напишет ответ и попросит меня, его передать. Тогда у меня будет повод снова подойти к Илье.

— Не буду я ничего писать, — возмутилась Настя, — Путь помучается в сомнениях. Надо лучше придумать, в чем на дискотеку пойти. Ты дашь мне свои бирюзовые лосины?

Конечно, лосины я дала, но тайком от Насти, я написала записку Илье от ее имени: «Я приду. Настя».

Нашла его перед ужином, возле уличных умывальников.

— Вам письмо, — напустив чуточку кокетства, произнесла я.

— Спасибо, солнце! — радостно сказал он и одарил меня хищной, идеально ровной белозубой улыбкой.

От этого его «солнца» у меня загорели щеки. Никто из мальчишек никогда ко мне так не обращался.

Я понимала, что работаю на Настю, но какая-то маленькая и наивная часть меня верила, что однажды он обязательно поймет, кто на самом деле оценил его внимание и красоту, и кто действительно способен преданно отвечать на его ухаживания.

Но реальность была такова, что я полсмены работала их «Курьером — Купидоном», передавая их записки и разные маленькие подарки: жвачку «Love is…», собачку из фетра, пошитую в кружке «Мягкая игрушка», открытку в виде цветка из кружка «Оригами» и прочие сокровища. Каждый раз, пряча глаза, в подобострастном восхищении, боясь взглянуть на Илью, я отдавала или брала передачу и убегала. Он, конечно, не замечал моих страданий.

Лишь однажды мне посчастливилось получить от него поцелуй в щеку. И хотя это был элемент игры, которая словно эпидемия на некоторое время охватила весь лагерь, я еще долго хранила в памяти этот счастливый момент.

Игра называлась «Пух, мех, перо». Правила были следующие: несколько девчонок взявшись за руки, окружали какого-нибудь парня и не давали ему выйти из круга, пока он не выберет — пух, мех или перо. Парень называл одно из слов, а дальше должен был поцеловать кого-то из девчонок, согласно такому раскладу: перо — целуй одного, пух — целуй двух, мех — целуй всех! И вот, как-то раз мы с подружками из отряда поймали возле клуба Илью и оглушительно заорали: «Пух! Мех! Перо!» Илья добродушно рассмеялся, осмотрелся вокруг и сказал: «Ладно, ладно! Пусть будет пух!» И поцеловал. Двух. Настю и меня.

А потом, снова и снова наблюдая, как каждый день Настя и Илья обмениваются знаками внимания, как он катает ее на багажнике своей «Камы», а по вечерам на дискотеке они танцуют вдвоем все медленные танцы, я изнывала от ревности.

Поэтому я не сразу заметила, что у меня тоже появился ухажер. Мальчишка из нашего отряда, невысокий, но крепкий загорелый пацан по имени Рома. Ему, как и нам с Настей, было тринадцать лет. У него были темно-русые волосы ежиком и прозрачные карие глаза, которые казались слегка подведенными из-за черных пушистых ресниц. Он носил потертые шорты из обрезанных джинсов, оранжевую майку и бейсболку с надписью «Boss». Был жутким непоседой и кошмаром всех вожатых и воспитателей.

В попытке привлечь внимание, он все время что-нибудь вытворял. То дергал меня за волосы, каждый раз пробегая мимо, то связывал шнурки моих кед, пока они стояли в сушилке. А однажды в столовой во время завтрака, проходя мимо нашего стола, он плеснул чай и стакана в мою тарелку с манной кашей. Я ненавидела манку и не собиралась ее есть, поэтому вид каши залитой чаем позабавил меня, и я, подняв голову и увидев его озорную улыбку, улыбнулась в ответ. Вечером этого же дня, на дискотеке я ждала, что пригасит меня на медленный танец.

Играла самая классная песня — Coolio — «Gangstas Paradise». Но он не пригласил, только многозначительно посматривал в мою сторону. И когда мне показалось, что он уже решился и сейчас подойдет, песня закончилась.

И хотя мы так и не потанцевали, я почувствовала себя счастливой. У меня появилась мечта — танцевать с Ромой. Может быть, он даже станет моим парнем, как Илья у Насти. И может быть, в следующий раз он уж точно не постесняется и пригласит меня? Я мечтала, как завтра мы будем с ним танцевать. А потом еще будем дружить вчетвером, я, Рома, Настя и Илья. Может быть, будем встречаться и после того, как вернемся в город, и будем дружны и счастливы как «Элен и ребята».

Но на следующий день я потерпела крах. Все началось с того, что Настя с утра забыла или поленилась убрать в косметичку мой бледно-розовый блеск для губ в изящной круглой коробочке с зеркальцем. Мне его подарила мама, и я очень им дорожила. Каждый день мы с Настей благоговейно доставали его из косметички и тщательно мазали губы. И вот Настя оставила наше сокровище прямо на моей тумбочке. А я не заметила этого.

После завтрака Настя ушла в корпус младшего отряда к тамошней вожатой, которая умела плести красивые косы. Почти все девочки с длинными волосами по утрам становились к ней в очередь за прическами. А я осталась на улице, на скамейке возле нашего корпуса играть с подружками в «Тетрис» по очереди. Вдруг я заметила, как Ромка вышел из спальни девочек и, зажав что-то маленькое и круглое между ладоней, крутил руками и весело повторял: «Кручу — верчу, запутать хочу!»

Поняв, с чем он там играет, я бросилась его догонять, вопя ему вслед:

— Рома, не надо! Рома, отдай!

Но мальчишка, словно не слыша, что я кричу ему, рванулся и побежал прочь. Я побежала за ним. И почти настигла его, но он резко вывернулся и бросился к общественному уличному туалету, завернул за его угол и скрылся из вида.

«Наверняка он там спрятался», — решила я, — «Думает, я не осмелюсь войти, наивный!»

Я подбежала к неказистому деревянному сооружению и решительно заскочила на крылечко. Мальчики — налево, девочки — направо. Конечно, мальчики! Где ему еще быть?! Я уже сделала шаг в сторону двери с буквой «М», как вдруг из-за нее вышел Илья.

В его взгляде мелькнуло удивление, а потом, в один миг оно сменилось злобным блеском. Резким движением он одной рукой схватил меня за ворот футболки у самого горла, а второй крепко вцепился за мой локоть, и стал затягивать внутрь туалета.

— А что мы тут делаем? — хрипло произнес он. — Ты ошиблась, малышка!

Он, гадко посмеиваясь и толкая плечом дверь, пятился и тащил меня. Я задохнулась от неожиданного испуга и смрада исходящего из глубины туалетов. Его пальцы больно впивались в мою кожу. Ужас охватил меня. Илья изменился в один миг и уже не казался мне привлекательным. Что-то вселилось в него — чужое и злое. Я вырывалась и сопротивлялась, от страха не могла произнести ни слова, ни закричать, ни даже пискнуть, а он все сильнее сжимая мою руку, затаскивал меня в одну из кабинок, повторяя почти ласково, тем самым пугая меня еще сильнее: «Малышка, ты не права, как же ты не права!»

Я тихо всхлипнула, по щекам побежали слезы. Я не знала, что он собирается сделать, но было ясно, что хорошим это не кончится.

— Ничего страшного, просто маленькая экзукеция! — приговаривал Илья.

И вдруг, неожиданно я услышала голос Ромки:

— Ты хотел сказать экзекуция? Лучше отпусти ее, Илюша!

Я оглянулась и увидела его на пороге.

— А то, что? — с усмешкой спросил тот.

— Ничего. Просто. Отпусти ее, — твердо потребовал Ромка.

Его голос звучал высоко, но воинственно.

— Она не права, надо проучить! — с сомнением сказал Илья.

— Я сейчас вожатых позову, — ответил Ромка.

Илья скривил губы, сплюнул на пол и разжал ладони. Я тут же вырвалась и, толкнув дверь, соскочила с крыльца и побежала прочь. Я была безумно напугана, вся дрожала от боли и обиды. Ромка побежал за мной:

— Ника, возьми! Прости, я пошутил, — просил он, догнав меня и протягивая мне коробочку с блеском.

— Подавись ты, — с рыданием в голосе сказала я и, не оглядываясь, побежала дальше, в корпус, в нашу палату.

Там я упала на свою кровать и долго ревела в подушку, пока не пришла Настя. Она, конечно же, стала меня тормошить, успокаивать, спрашивать, что произошло. Кое-как перестав реветь, я показала ей вытянутый ворот футболки, которую теперь можно было только выбросить и красные следы на руке чуть выше локтя. Все еще всхлипывая, я рассказала ей, как все было.

— Не может быть! Он что, с ума сошел?! Сейчас же пойду и все выясню, — услышав мой рассказ, разволновалась Настя.

— Успокойся, ладно, не надо! — попросила я, — Просто не общайся с ним больше, он же чокнутый, мало ли, что у него в голове.

Но Настя все равно убежала. А я осталась в палате. Постепенно уняв слезы, я переоделась в другую футболку, расчесала волосы, а потом пошла к умывальнику возле корпуса, чтобы привести в порядок лицо.

Когда я вернулась в палату, Настя была уже там, а еще вместе с ней Юля и еще одна девочка Алена. Все они смотрели на меня недобрыми глазами.

— Почему ты мне наврала? — грозно спросила Настя.

— Что наврала? — не поняла я.

— Ты же сама к нему полезла, да еще в туалет зашла, — ответила она.

— Но я не лезла, — возмутилась я, — он меня схватил, смотри вон, синяк на руке!

— Илья сказал, что ты прижала его и спросила, «пух, мех, перо»! А он просто защищался, — продолжала Настя.

— И ты ему веришь?

— А почему ей не верить своему парню? — встряла в разговор Юля.

— Но я правду говорю, — сказала я и от обиды вдруг снова расплакалась.

— Подруга называется, к чужому парню полезла, а потом еще и врет так нагло. Хочешь, чтобы они расстались из-за тебя? — продолжала Юля, — Предлагаю бойкот.

— Поддерживаю, — согласилась Алена.

— Ника, как ты могла, вообще? — с горечью в голосе бросила Настя, — Пойдемте девочки. Не хочу ее видеть.

Они вышли из палаты, а я снова бросилась на кровать и снова разрыдалась. Казалось, с рыданиями из меня выскочит сердце от обиды, стыда и боли.

Теперь я была совершенно одна, без подруги. И даже маме нельзя было пожаловаться. При мысли, что Настя больше не заговорит со мной, у меня внутри все дрожало от ужаса. Как я буду жить оставшиеся дни в лагере? Они наверняка расскажут о бойкоте остальным, и со мной вообще никто не будет разговаривать. И Илья, конечно, не признается ни в чем, и я так и останусь изгоем до самого конца смены.

Пролежав в палате несколько часов, я пропустила обед. Когда девчонки вернулись, никто даже не посмотрел в мою сторону. Все любили Настю, и, поняв, что место ее лучшей подруги стало вакантно, они вились возле нее изо всех сил. В тихий час все собрались возле ее кровати и разговаривали вполголоса, взрываясь, время от времени заливистым хохотом. Кажется, Настя хвасталась каким-то очередным подарочком от Ильи, который он ей преподнес, видимо, чтобы забыть о сегодняшнем происшествии. И теперь они придумывали, что бы ему такое написать в ответ, и кто понесет записку.

Когда кончился тихий час, и все ушли на полдник, я уже знала, что нужно делать. Я решила сбежать из лагеря!

Я сходила в чемоданную, взяла свою сумку, принялась было собирать вещи, но потом решила, что с сумкой меня остановят. Поэтому, надев на себя все самое ценное (джинсовую юбку, розовую олимпийку и кроссовки «reebok») и взяв только пакет с зубной щеткой, пастой и книгой «Девочка с Земли», я решительно вышла из корпуса. У меня было с собой немного денег, мама дала мне на непредвиденные расходы, этого вполне должно было хватить на проезд в автобусе. Все было очень просто. Нужно было только незаметно выйти за ворота лагеря, дойти через небольшой лесок до деревни, а там найти автостанцию и спокойно дождаться автобуса, едущего в город.

Идти через центральные ворота я не решилась. То и дело, подозрительно глядя по сторонам, я мелкими перебежками добралась до хоздвора, в надежде, что смогу незаметно перелезть через забор. К счастью этого делать мне не пришлось, потому что во дворе стояла грузовая машина, и ворота были распахнуты. Но я не смогла пройти сквозь них незамеченной. На воротах катался Ромка.

— Ника, ты куда?

— Никуда, — буркнула я не останавливаясь.

— Да погоди ты, — воскликнул он, спрыгнул с ворот, догнал меня и пошел рядом.

— Ты, это, извини меня, — сказал он после некоторого молчания, — я просто пошутить хотел.

— Из-за тебя я с Настей поссорилась, — ответила я.

— Как это?

Его удивление было таким искренним, а глаза такими добрыми, что я выложила ему все, что случилось после того, как я убежала из туалета.

— И я вообще-то домой собралась, так что, не надо идти со мной, — сказала я, закончив свой рассказ.

— Как ты доберешься одна? Давай я провожу, я знаю, где деревня, — разволновался Ромка, а потом, вдруг остановившись, спросил: «А может, лучше вернемся? Я могу подтвердить, что ты сказала правду!»

— Настя тебе не поверит. Она Илье больше верит. И вообще, я обижена, не хочу больше там жить. Я ненавижу этот лагерь! — сказала я.

— Тогда я тоже сбегу с тобой! — горячо откликнулся Ромка.

Я посмотрела на него, вспомнила, как еще вчера вечером безмолвно звала его пригласить меня на танец, но он не подошел. А сегодня, из-за всей этой истории он единственный, кто со мной разговаривает, и даже готов сбежать вдвоем со мной из лагеря. И хотя, все случилось по его вине, я почему-то совсем не него не злилась. Кроме того, идти одной было все-таки страшновато, как бы я не храбрилась.

И мы пошли в деревню вдвоем. Свернули с большой дороги на лесную тропинку. Потому, что Ромка сказал, что так быстрее, и в случае чего «лесные кроны защитят нас от погони». Ромка всю дорогу развлекал меня, изображая лагерных воспитателей и рассказывая страшные истории про «розовые зубы» и «черную кассету».

— Девочка — девочка, проклятое такси нашло твою улицу и ищет твой дом! — завывал Ромка и гнался за мной, а я убегала и хохотала на весь лес.

А потом веселье резко кончилось. Едва мы подошли к автостанции, как поняли, что нас там уже ждут. Около остановки стояла белая «Волга», а возле нее были наша молоденькая вожатая Аня и сам директор лагеря, нервно куривший.

— Девочка — девочка, проклятое такси нашло тебя, — пробормотал Ромка при виде них.

— А ну, стой! — свирепо гаркнул директор, бросив на землю окурок, — Куда собрались?

Ромка вдруг взял меня за руку, как бы показывая, кто из нас старший и ответил спокойным тоном:

— Мы просто, до магазина решили сходить, за жвачкой.

— А вы в курсе, что детям нельзя одним выходить за территорию? — продолжал допрос директор.

— Извините, — скромно ответил Ромка.

— Сейчас же в машину! — приказал директор тоном, не терпящим возражений.

Мы сели на заднее сиденье, и пока нас везли обратно в лагерь, Ромка строил мне забавные рожи, но так, чтобы директор и Аня не заметили. Меня просто распирало от смеха, так что даже выступили слезы.

Мне показалось, что и Аня и директор приняли мои слезы за раскаяние, так что не слишком нас ругали. Для порядка нас подержали минут пятнадцать в кабинете директора, прочитали выдержки из устава лагеря про дисциплину и распорядок дня, и, сказав, что нам объявлен строгий выговор, наконец, перед самым ужином отпустили восвояси.

Так за один день я получила синяк, бойкот и выговор, а еще друга, который спас меня за этот день дважды. Но впереди был еще вечер.

***

После ужина Аня сказала, что не спустит с нас глаз и даже на дискотеке не даст нам свободы, и мы в наказание будем сидеть на стульях и смотреть, как танцуют другие. Но потом ей видимо надоело нас караулить, и она куда-то ушла, а мы сразу вскочили с мест, и пошли танцевать. У диджея в тот день было явно романтическое настроение, так что он поставил целых три медленных песни подряд.

Под все эти песни мы танцевали с Ромкой. Но мне не давали покоя мысли о Насте, я отыскала ее взглядом, и заметила, что она, во-первых, не танцует, во-вторых без Ильи, в- третьих, выглядит очень грустной. Так что же произошло? И где Илья?

Вдруг краем глаза я заметила, как Настя резко направившись к двери, выбежала из клуба, видимо, что-то задумав. Прошло минут пятнадцать, успели прозвучать и Mr. President, и Scatman John, и MC Hammer со своим U Can't Touch This. А потом дверь клуба распахнулась снова, но за ней уже был Илья. Он растерянно оглядел танцующих и выбежал так же внезапно как появился.

«Они что, совсем с ума сошли? Друг друга ищут?!» — подумала я.

— Пойдем, посмотрим, что происходит, — шепнула я Ромке на ухо, и мы вдвоем тоже выбежали за дверь.

На улице было пустынно и тихо. Все старшие были в клубе, а для малышей уже давно прозвучал отбой. Невдалеке в сумерках мы увидели Настю и Илью. Илья тянул Настю за руку, а та сопротивлялась.

— Настя, пойдем! — строго говорил он ей, — сейчас наша песня будет.

— Я никуда с тобой не пойду. Ты урод, — гордо сказала Настя.

Он на секунду замер, а потом воскликнул:

— Что ты сказала, мелкая коза?

Он обхватил ее обеими руками, и принялся тащить в сторону клуба. Настя жалобно взвизгнула.

Ромка подбежал к Илье и крикнул:

— А ну, отстань от нее!

— Ты еще тут мне покомандуй! — взревел Илья, отпустил Настю и с силой толкнул Ромку кулаком в грудь.

Ромка чуть не упал, но вовремя поймав равновесие, схватил Илью за рукав джинсовки и процедил сквозь зубы:

— А то, что!?

Вместо ответа Илья ударил Ромку кулаком в плечо. Ромка только поморщился, и резко замахнувшись, залепил противнику в лицо свой небольшой острый кулак. Лицо Ильи исказилось злобной гримасой, и он снова стукнул Ромку, теперь уже в живот. Ромка охнул, согнулся, будто готовый сдаться, пошатнулся, сделал нетвердый шаг мимо Ильи и вдруг ударил его локтем под коленку. Илья повалился, потянув противника за собой. Завязалась настоящая драка. Парни катались по дорожке и колотили друг друга как сумасшедшие.

Мы с Настей стояли и в ужасе наблюдали за этой сценой, не зная, что делать. На наше счастье, неподалеку за живой изгородью я вдруг услышала приглушенные голоса.

— Помогите! — жалобно крикнула я неизвестно кому, — Тут дерутся! Помогите!

Через минуту из-за кустов появились двое мужчин, это были директор лагеря и повар. Увидев, что происходит, они тут же бросились к мальчишкам и принялись их разнимать.

— Илья, да что с тобой?! Ты взбесился? — кричал ему отец, — Немедленно прекрати драку!

Когда их расцепили, на обоих было страшно смотреть. Грязные, оборванные, со всклокоченными волосами и перекошенными от боли лицами они тяжело дышали и с яростью поглядывали друг на друга. У Ромки был разбит нос, несколько капель крови попали на рубашку. У Ильи свалился один напульсник и ворот футболки был разодран, было видно, как у него с каждой секундой все больше опухает подбитая губа.

— Завтра я тебя прикончу, — свирепо пробормотал Илья, — обращаясь то ли к Ромке, то ли к Насте.

— Завтра тебя здесь не будет! — строго сказал ему отец, и сильно сжав его руку, повел парня в сторону корпусов персонала.

— Это опять ты? — спросил директор, и присев перед Ромкой, глядя ему в глаза, быстро прощупал его руки и ноги, — Вот же дикий пацан! Ты как вообще? Цел?

Тот кивнул, шмыгнув носом.

— На всякий случай загляни в медпункт, — вздохнув, сказал директор.

— Мы его отведем, — сказала я.

— Хорошо, только быстро, скоро отбой, — ответил директор, а потом, засунув руки в карман брюк, быстро пошел по тропинке за Ильей и его отцом. Он даже не спросил, что случилось, кто виноват в драке, видимо хорошо знал Илью и его замашки.

— Пойдем, — сказала я Ромке, попытавшись взять его за руку.

Парень отдернул руку и отвернулся. По тому, как задрожала его спина, и как он прижал ладонь к лицу, я поняла, что он плачет. Все же день у парня выдался трудный. Я бы тоже заплакала, но после утренних рыданий у меня иссяк запас слез.

— Не трогай его, пусть успокоится, пойдем! — проговорила Настя и потянула меня в сторону нашего корпуса.

От звука ее голоса и ее прикосновения я вздрогнула. Она снова говорила со мной.

— Настя, я не врала тебе, правда! — ответила я, повинуясь ее зову.

— Я знаю. Прости меня. Он и правда придурок и бабник, — горько ответила Настя.

— А что у вас произошло?

— Пойдем, сядем на веранду я тебе сейчас расскажу, — ответила Настя.

Когда мы пришли и сели на веранде корпуса, Настя изложила мне свою историю, о том, что происходило с ней тем временем, пока мы с Ромкой терпели выговоры.

Оказалось, что перед самым ужином, Илья подозвал ее за умывальники. Там он стал ее обнимать и целовать. Сначала Насте это понравилось, но он был настойчив и она испугалась. Он предложил ей пойти в комнату в корпусе персонала. Настя сказала, что боится и не пойдет с ним. Он сказал, что тогда он ее бросит. Настя сказала, что ей все равно и хотела уйти. Но тогда он стал извиняться, сказал, что погорячился, просто очень сильно в нее влюблен. Насте это польстило, и она смягчилась. Они договорились встретиться на дискотеке, на том и разошлись.

После ужина, нарядившись и накрасившись как обычно, Настя пришла на дискотеку. Ильи очень долго не было. Настя запереживала и пошла его искать. Проходя мимо нашего корпуса, она случайно заглянула в открытое и незашторенное окно вожатской и увидела, как там Илья обжимается с Аней.

— Только представь, я на них смотрю, а они не прекращают, даже не замечают меня! — жаловалась Настя, — Короче, я зачерпнула горсть земли из вазона и швырнула им в окно. Здорово получилось, прямо на одеяло Анькиной кровати попало!

Испугавшись в следующий момент своего дерзкого поступка, она рванула в палату, забралась под кровать и ревела там минут пять, но вдруг поняла, что ей необходимо помириться со мной и попросить прощения, ведь я ее близкий человек, а она предала меня из-за какого-то бабника.

Услышав от Насти такие приятные слова, я с огромным облегчением и радостью прижала ее к себе.

— Я побежала за тобой, хотела тебя позвать, — всхлипывая, проговорила Настя, — но он поймал меня у клуба, остальное ты знаешь. Прости меня, сестра!

Я вздохнула. Конечно, я ее простила и конечно не сердилась и по-прежнему считала ее своей сестрой.

Мы обнялись и некоторое время молчали. А потом Настя вдруг затянула печальную песню — местный хит, исполняемый вожатыми под гитару почти каждую ночь, «Ах, васильки, васильки…» Скоро к ней присоединилась и я. Особенно жалобно мы тянули на два голоса предпоследний куплет:

«Утром пришли рыбаки.

Тело нашли у залива.

Оля была вся в крови

и улыбалась красиво».

***

На следующий день Ильи действительно не было в лагере. На завтраке хлеб нарезала и разносила по столам пухлая тетка в поварском колпаке, приколотом к рыжим волосам черными заколками — невидимками. Я подсела за стол к Ромке, его соседи уже убежали, и он сидел один, лениво кромсая остывший омлет алюминиевой вилкой.

— Приятного аппетита, — приветливо сказала я.

Он вяло кивнул.

— Ну, как ты?

— Нормально, что мне сделается, — улыбнулся он, — рубаху только жалко, погибла рубаха.

— А что с ней?

— Кровью заляпал. Жалко, она же типа нарядная у меня. Мать будет орать.

— Я могу отстирать, — искренне сказала я, — мне мама с собой дала порошок, на всякий случай. Он «био» — все отстирывает.

При этих словах Ромка смутился, с минуту молчал, опустив глаза, а потом, словно сбросив груз сомнений, посмотрел на меня и спросил:

— Правда, можешь?!

Я кивнула. Ромка расплылся в улыбке и сказал: «Спасибо! Ты — супер!»

После завтрака он отдал мне свою рубашку, и мы с Настей пошли стирать ее в уличном умывальнике, щедро посыпая моим чудо — порошком. Она почти вся отстиралась, и мы тщательно прополоскав и выжав ее, повесили сушиться несчастную рубаху на батарее в сушильной комнате. Когда она высохла, я попросила в вожатской утюг и отгладила Ромкину одежку так тщательно, как только могла.

«Я стираю и глажу одежду своему парню», — думала я, и моя душа пела от гордости.

Вечером Ромка уже снова красовался на дискотеке в своей чистой и наглаженной парадной рубахе. Все медленные танцы мы снова танцевали с ним вдвоем.

Смена приближалась к концу, оставалось всего несколько дней. Напоследок Настя выиграла лагерный конкурс красоты, получила красную ленту с золотой надписью «Мисс Метеор». У меня же было почетное пятое место, лента «Мисс Нежность» и охапка ромашек от Ромки. Он специально так придумал, чтобы именно ромашки! Бедные цветы были вырваны на лагерном хоздворе с корнями и сыпали землей мне на юбку. Но все это уже не приносило особой радости. История с Ильей очень расстроила Настю, она выглядела разочарованной и подавленной. Глядя на нее, я тоже захандрила и захотела домой. Было как-то тоскливо и хотелось к маме, к своим вещам, своей комнате и к магнитофону. Мы считали минуты до отъезда.

В последнюю, так называемую «Королевскую ночь», мы с Ромкой поссорились. Он прокрался в нашу спальню и вымазал нас с Настей зубной пастой. Одна из девочек услышала шорохи, проснулась и подняла тревогу. Оказалось, что у Насти паста не только на лице, но еще и в волосах и даже в ухе. Остальные девчонки мгновенно проснулись, повыскакивали из постелей, и, переговариваясь шепотом, чтобы не разбудить вожатых, схватили бедного Ромку, затащили на кровать и, держа в несколько пар рук, разрисовали его лицо помадой и тенями. Мы с Настей тоже помогали держать его. Ромка не кричал, только яростно работал локтями и изо всех сил вырывался, он знал, что если услышат вожатые и воспитатель, будет ему ужас и позор.

Несмотря на нашу дружбу, и то, что он заступался за нас перед Ильей, мною обуяла какая-то мстительная ярость. Как он мог так поступить?! Мы же с ним вроде как встречаемся, я ему рубашки стираю, а он меня пастой!?

Когда Ромка все-таки вырвался и под общий хохот выбегал из палаты, то крикнул нам всем напоследок:

— Дуры! Несчастные Курицы!

На следующий день он со мной не разговаривал. Но мне уже было все равно. Я хотела скорее оказаться дома.

Когда все расселись по автобусам, чтобы ехать в город, оказалось, что мы с ним сидим в разных машинах. За пару минут до отправления, Ромка вдруг заскочил в наш автобус, быстро пробрался к местам, где сидели мы с Настей, и, не говоря ни слова, положил мне на колени мою коробочку с блеском для губ. Ту самую, из-за которой все закрутилось. Я не успела даже ничего сказать, как он молниеносно выскочил из автобуса. Двери с шипением закрылись, водитель нажал педаль газа, и мы поехали.

Оказавшись дома, я чувствовала, как меня переполняют эмоции, с которыми я никогда прежде не сталкивалась. Это было совершенно новое ощущение, словно внутри растет пустота и поглощает привычную яркость и беззаботность окружающего мира. Я рыдала, глядя в окно, не в силах справиться с этими чувствами, и хотела обратно в лагерь. Вспоминала Ромку с его ромашками, хотела его увидеть и пойти с ним на дискотеку. Все думала, как же я могла не подойти, не поговорить, не взять у него номер телефона и адрес. Я понимала, что скорей всего, мы уже никогда с ним не увидимся.

Старенький магнитофон крутил мою любимую кассету, и я сквозь слезы еле слышно подвывала песне Булановой: «Закрыв глаза, снова вспомню, все, что было тогда. Нас судьба всего на миг свела. Но вот сгорело счастье дотла, разлука ранит сердце…»

В тот миг я твердо осознала, что навсегда потеряла свою любовь.

Еще несколько месяцев я страдала и упивалась мечтами о том, как все могло бы быть. А однажды зимой услышала по радио песню, она была, как мне представлялось, про нас с Ромкой. Особенно меня зацепили слова:

«В последнем месяце — мы pаспpощались с тобой

В последнем месяце — мы не сумели простить

В последнем месяце лета — жестокие дети

Умеют влюбляться, — не умеют любить».

Я узнала, что эту песня группы «Наутилус Помпилиус», и что эта группа исполняет рок.

И тогда рок стал моей новой страстью. Я с упорством маньяка на все карманные деньги стала скупать кассеты с записями этой группы, слушала рок и верила, что впереди меня все равно ждет любовь.