Империя. Цинхай [СИ]

Ничей

Неторопливый, втягивающий в необдуманные соблазны и обезоруживающие удовольствия поцелуй, которым Джин решил вскружить Цянь голову так, чтобы отказали ноги, почти завершился, и мужчина чувствовал, как девушка неосознанно откланяется назад, будто падая. Верный признак того, что губы готовы уступить другие губы своему телу, которое тоже хочет ласки, хочет почувствовать горячее дыхание на коже повсюду. Джин всегда был мастером в этом деле, и редко какая строптивица умела устоять. Но их прервали деловые шаги у двери, и скомканная фраза охраны в ответ кому-то. Джин оторвался, прислушиваясь, но лицо Виктории ещё грелось в его ладонях. Она положила на них свои пальцы, тоже замерев.

— А что с ней? — услышали они голос Дэсона. Джин поморщился, как и Цянь.

— Если бы кто-нибудь избавил меня от «ухаживаний» этого человека! — прошептала она. Это была не просто жалоба, а просьба. Джин предпочёл бы пересидеть здесь, чтобы не сталкиваться лишний раз с братом, даже шмыгнуть за чернолаковую коромандель[12] с золотыми пионами, попытайся тот войти, но если нужно завоевать расположение красавицы, то лучше сыграть роль верного рыцаря, готового вступиться, защитить, помочь. Кивнув, он отпустил девушку и пошёл на выход. Открыв дверь, Джин столкнулся с Дэсоном, выясняющим причины отказа в приёме у стражников, которые то и дело повторяли, что госпоже нездоровится.

— Нездоровится? — хмыкнул сингапурский мафиози. — А почему же тогда у неё был посетитель?

— Я врач, — опередил всех заявлением золотой и, прикрыв за спиной вход в спальню, не дрогнув, медленно пошёл по коридору. Дэсон, которого что-то не устроило, но утихомирило, нагнал его и пошёл рядом.

— Врач, говоришь? У Цянь заболел зуб?

— Медицинские секреты не разглашаются, — притормозил Джин, поглядев на родственника. — Что случилось с моей пациенткой — её дело, а не твоё.

— Разумеется, — улыбнулся добродушно Дэсон, сощурив глаза, так что никто не разоблачил бы лицемерия в этой лучезарности. Взяв Джина за локоть, он притянул его ухом к себе, чтобы тихо сказать: — Вытри губы от помады, докторишко! Даже если ты стоматолог, то должен лечить рот, а не ртом!

Скрипнув каблуками ботинок по паркету, Дэсон резко развернулся и пошёл туда, откуда явился. Джин запоздало приложил пальцы к губам, втянув их в себя и скоропалительно облизывая. Чёрт! Хоть бы брат не был настолько враждебно настроен и, как обычно, подл, чтобы доложить о подобном Дами! Ему лучше бы самому поставить её в известность насчёт того, что он попытается окрутить Цянь ради разоблачения некоторых тайн… поймёт ли Дами? Нормально ли воспримет? А если нет?

Сандо лениво направлялся в спортивный зал, где его должна была ждать Эмбер. Конечно, не лучшая соперница для тренировок, но на безрыбье и рак рыба, почему нет? Пугающая информация о разоблачении Хосока улеглась в голове и на душе стало поспокойнее от того, что своих они предупредили, те обеспечат необходимую безопасность, да и сам Хосок не дурак, сумеет залечь на дно. У него как раз там, в Сеуле, сейчас свадьба намечалась, чем не повод укатить в медовый месяц в неизвестном направлении? Хим обеспечит его поддельными снимками откуда-нибудь с Бали или Гоа, пока тот, на самом деле, расслабится в любой другой точке мира. Но ведь и не всю жизнь же прятаться? С Эдисоном что-то делать надо. И самым лучшим и надёжным был вариант «избавление». Но как? Второй сын Отца Чана прибыл с дюжиной личных охранников, головорезов ещё тех. Из-за вражды с третьим сыном, прославленным лучшим убийцей в Китае, Эдисон научился обороняться так, что не подкопаешься, не подползёшь, не подкрадёшься. Имеются ли у него слабости? Деньги, женщины, секретные пороки? С его положением и могуществом (как-никак почти наследник Синьцзяна), вряд ли он в чём-то знает недостаток и нужду. Но не бывает же совсем непробиваемых людей? Тот же Николас, хоть и страшён, хоть и выглядит ледяным и бесчеловечным, но есть Николь, которая ему дорога…

Знакомые смешки раздались где-то поблизости, и Сандо, уговаривая себя идти мимо и не задерживаться, задержался и осторожно заглянул за угол, на небольшой балкон, оплетенный зеленью, где в этот полуденный час было прохладно и уютно. У края, спиной к балюстраде, стояла Николь, игриво закусывая нижнюю губу, а возле неё, прислонив руку над её ухом к колонне, нависал Хенкон. В руках девушки был телефон, где она, активировав онлайн-переводчик, произносила ему фразы на своём языке, а тот более-менее верно передавал их молодому человеку на корейском. Они с виду были так увлечены этим занятием, что смотрелись воркующими голубками. Сандо покривился, оценивая шансы развития событий. Она серьёзно отдастся этому парню? Она пойдёт на это? Не зная общего языка, они договорятся до постели? Хенкона не испугает родство с Николасом Тсе? Может, стоит ему сказать про девственность? Пусть у него тоже нервы щемит, если уж совести нет, а у бойца из Аяксов совести нет наверняка, как не должно быть и у наёмников. Но в первую очередь этот боец был ничуть не хуже вольных братьев в реакции и наблюдательности, поэтому почувствовал чьё-то присутствие и поднял взгляд.

— А, это ты? — Сандо скорее расправил брови и гримасу, избавив лицо от морщин недовольства, и с абсолютной безмятежностью шагнул на балкон третьим. — Вот, видишь, какой мы нашли способ общаться? Это забавно.

— Не сомневаюсь, — произнёс ровно Сандо, видя, как померкла улыбка Николь, которая начала опять сверлить его глазами, обосновываясь и закрепляясь под плечом Хенкона. Она ни фразы не понимала из разговора мужчин. — Я думал, что тебя напрягает её статусное положение…

— Ну, я же не сам к ней пристаю, верно? А если девчонке хочется, зачем я буду отказывать? — похотливо, как-то по-кобелиному ухмыльнулся Хенкон, и Сандо захотелось ему двинуть в лицо, взять за шкирку и отправить в полёт с балкона. Почему бы нет? В Цинхайском дворце вечно какая-то херня случается, кто посмеет обвинить наёмника?

— А её навязчивость тебя не смущает? — сделал слабую попытку унять себя Сандо, тусклым тоном спрашивая как бы невзначай и стараясь не смотреть на Николь.

— Да нет, она милая, — пожал плечами парень.

— Ты поосторожнее, она, правда, немного не в себе. Я тебя из мужской солидарности предупреждаю, она может вычудить что-нибудь, потом проблем не оберёшься.

— Да брось, чего ненормального в беспутстве? Девчонка легкодоступная давалка — разве это «не в себе»? — Сандо сжал кулаки, глубоко вдыхая. Мысленно дуга траектории полёта Хенкона на землю выглядела как радуга из рекламы конфеток Skittles. Заканчивалась она котлом с кипящим маслом, куда и должен был угодить летун.

— Она девственница, — почти сквозь зубы произнёс наёмник.

— Да? — Телохранитель сингапурских боссов вернул взор к Николь, но там не возникло больше уважения, интереса или восхищения, это было всё то же не изменившееся желание, которое младшая дочь Дзи-си сама и пробудила в том, с чьей помощью пыталась вызвать ревность Сандо. Хенкон улыбнулся. — В любом случае, она совершеннолетняя девственница, и я её ни к чему не принуждаю.

— О чём вы говорите? — не выдержала Николь, встряв в беседу.

— Этот тип, — не стал скрывать Сандо, — принимает тебя за шлюху.

— Врёшь! — прищурилась девушка.

— Зачем мне это?

— Ревнуешь, — почти победно заявила она. Золотой осторожно выдохнул, без лишнего шума. И вот как ей объяснить, что это истинная правда? Но докладывает он об этой правде с радостью потому, что действительно не хочет, чтобы бедную обиженную любовью и вниманием дурочку поимел самец, который того не стоит.

— Обязательно, — отмахнулся Сандо, не теряя своей обычной равнодушной манеры, и собрался уходить. — Когда соберётесь шпилиться — предупреди заранее, запасусь чипсами и пивом для просмотра.

— Куда ты уходишь? — не сдержалась, чтобы не попытаться остановить его Николь.

— На свидание.

— С кем это? — Изображение насмешки вышло неумелым, и нервная зависть пересекла лицо девушки.

— Что ж тут, девиц мало? Уж пожалуй, найду с кем.

— Врёшь! — ещё раз повторила Николь.

— Везде-то ты видишь ложь. А знаешь, что люди видят в других то, чем отличаются больше всего сами? Стало быть, это ты сейчас меня ревнуешь, не так ли?

— Ещё чего! — Николь откинула назад волосы и вернулась к телефону, записав в переводчик что-то и показав Хенкону. Он прочёл и уставился на горизонт, а Николь, выгнувшись намеренно так, чтобы бёдра её упёрлись как раз в ширинку парня, стала показывать ему что-то далеко-далеко, между небом и землёй, пытаясь с помощью гаджета рассказывать о виднеющихся холмах, горах, далях и едва различимых заснеженных пиках. В безветренную погоду, когда песок и пыль не поднимались, тонкая белая линия отчётливо виднелась вдали.

Сандо посмотрел на то, как тесно сошлись ниже пояса два тела. Затянутая в спортивные штанишки худая задница Николь и мужичий опасный перед с кожаным ремнём над ширинкой потёртых джинсов. И как-то неприятно и гадко стало; едва он додумал, что они могли бы раздеться и соединиться, как Сандо готов был швырнуть вниз их обоих. Плоская попка, которая не привлекала его внимания, над которой он потешался, называя слишком тощей и костлявой, вдруг стала какой-то слишком его собственной, чтобы подставляться другому. Но разве у вольного брата может быть что-то своё? Особенно девушка. Разве у золотого может быть девушка? Он дважды ограждён от привязанностей, и не имеет права покушаться на обладание какой бы то ни было задницей. Чтобы не потерять самообладание, Сандо вышел с балкона и быстро покинул крыло особняка, стремясь к тренировочному залу. Но перед глазами продолжала стоять изогнувшаяся Николь, протягивающая руку вперёд, тыкающая пальчиком на что-то впереди, и Хенкон, опирающийся на перила возле неё, так что едва не лежит на её спине, своим пока ещё укрытым под бляхой ремня пахом вжимаясь в копчик девушки. Над штанишками вечная открытая майка на тоненьких лямках задралась, обнажив полосу талии, впадинка позвоночника вела вниз, краешек торчавшей ткани позволял узнать, что на Николь красные трусики. Хенкон не мог не заметить тоже. Сволочь! И поделом, он прав, Николь — легкодоступная давалка. Они друг друга стоят. Сколько она его, Сандо, знала, прежде чем начать домогаться и делать вид, что влюблена? Дня три или четыре? Беспутная дешевка, ещё и на него пытается повесить вину за своё падение? И вообще, с каких пор девственность — показатель порядочности? Может, она уже отсосала половине Синьцзяна, или ещё куда позволяла мужчинам собой овладевать… Стерва! Ведьма!

Сандо вошёл в зал, хватаясь за боевую палку на ходу. Эмбер уже ждала его, поэтому только успела тоже взяться за оружие и отразить первый удар.

— А ты сегодня решительно настроен, — отметила она.

— И всё-таки, я не позволю себе тебя ударить. — Наёмнику стоило большого труда не терять контроля и сражаться, как и вчера, шуточным боем, не задевая девушки. Энергия, агрессия и ненависть из него так и лились, но как их выместить? Намного лучше бы было, останься он тут один, и начни молотить боксёрскую грушу.

— Жаль, я бы хотела настоящего боя, — призналась Эмбер, уворачиваясь и отступая, хотя своё заявление она с каждой минутой готова была забрать обратно, потому что чувствовала, что и близко не справилась бы с подобным соперником.

Сандо больше не стал ничего говорить. Ему хотелось наорать на Эмбер и выгнать её подальше, чтобы не лезла к нему больше, но он прекрасно понимал причину своего гнева и сдерживался. Он давно привык сдерживать любые эмоции и терпеть. Внутри него происходили любые бури, но лицо — невозмутимо, поведение — безупречно, взгляд — нечитаемый, рот — на замке. И неистовое возбуждение ниже пояса, какого он давно не испытывал. Откуда оно взялось? Почему? Хоть возвращайся на тот проклятый балкон, стягивай с Николь одежду и прижимай к балюстраде, маленькую, хрупкую, голую, до визга, до ора, чтобы они оба рухнули на пол после этого от изнеможения. Он помнил её тело после той ночи, в которую пришёл к ней. Он знал её тело, и у него создавалось впечатление, что никто кроме него её тело всё-таки не знал. Никто не видел её раскрепощённой и успокоившейся после оргазма, ни к кому она не прижималась так, и не бежала на утро в поисках продолжения, не столько секса, сколько тепла. Она не шлюха! А вот Хенкону надавать надо бы за грязный язык. Сандо едва успел остановить себя, увидев перед собой упавшую Эмбер, над которой занёс боевую палку. В разгаре сражения, он забылся, и почти огрел девушку. Но не огрел. Разум и воля победили, с очей спала пелена и бегущая кинолента воспоминаний-фантазий.

— Вставай, я не хочу сегодня с тобой больше биться, — протянул он ей руку, чтобы помочь встать. Эмбер приняла её насторожено, несколько секунд посомневавшись, касаться ли этого пугающего черного дьявола? За спиной его во дворце всё чаще так называли, слуги и синеозёрные. В отсутствие Николаса, Сандо был самой опасной личностью, его было за что сторониться. Наёмники — страшные люди без души и сердца, они за деньги могут быть кем угодно: друзьями, партнёрами, возлюбленными, а потом, глядя в глаза, перерезают горло.

— И на том спасибо, — поднялась Эмбер, отряхиваясь свободной рукой, потому что другая почему-то так и застряла в ладони Сандо. И он не отпустил, и она не спешила выдернуть. Девушка повела по ней глазами и подняла их до взора вольного брата. Он как будто и не присутствовал здесь, думая о чём-то своём; чёрные зрачки туманились таинственными думами. Эмбер подождала ещё немного, но, решив свести всё на шутку, пощёлкала пальцами: — Эй!

— Прости, — отпустил её Сандо. Если бы он не разжал руку, вряд ли бы у племянницы Энди хватило сил её освободить. — Ты говорила, что у тебя в городе неподалёку есть друзья?

— Ну да, — кивнула Эмбер, не понимая, к чему такие вопросы?

— Ты хорошо знаешь места? Тут есть бордель какой-нибудь? — Девушка округлила глаза, растерявшись от такого прямого, и такого неловкого для Восточного Китая обсуждения. В Цинхае, как и в Синьцзяне, огромная часть населения была мусульманской, а это накладывало определённый отпечаток на нравы, традиции и воспитание.

— Тебе женщину захотелось? — не удержала Эмбер смешок.

— Да, выпотрошить парочку и развесить их кишки по округе. Для чего ещё спрашивают о борделе? Мне нужна услуга проститутки, что в этом такого? Ты думаешь, что наёмники не трахаются?

— Я не думала в этом плане о наёмниках, — потёрла Эмбер сзади шею, ощущая волнение. Вот теперь-то она в этом плане о нём начала думать. А с чего он подумал о женщине, поборовшись с ней? — А ты почему вдруг… так резко… спросил об этом? Уж не я ли на мысль навела?

— А что, не должна? Ты разве не женщина? — бросил ей непререкаемо Сандо, так просто и по-деловому, будто для него не существовало понятия «интимное», «сакральное», «личное». Эмбер поправила свою мальчишескую стрижку, хорошо помня о том, что имидж её никак не позволял надеяться на то, что она из соблазнительниц и искусительниц.

— Ну… обычно, если какая-то женщина наводит на такие мысли, то с ней и пытаются договориться…

— Ты хочешь, чтобы я попытался договориться с тобой? — воззрился на неё в упор Сандо. Эмбер покраснела, не найдя слов, разве что челюсть отвисла, но она её поймала, выпутываясь из щекотливого положения:

— Нет, я о себе и не думала, и о тебе не думала… — Наёмник прищурился.

— Ты говорила, что избегаешь замужества, не хочешь в брак. Почему? Из четырёх сестёр вся похотливая сущность ушла в старшую, и три младших патологически боятся секса?

— Если я не хочу замуж, это не значит, что я старая дева, хорошо? — обиделась даже в какой-то степени Эмбер. Собеседник так рубил правду-матку, что и её это настроило на подобный лад. Лучше избавиться от лишних недоговорённостей и, по возможности, подружиться с этим смуглым варваром, чем остаться с ним непонятыми друг другом. Глядишь, так и заниматься с ней откажется. — Я не девственница, у меня были парни.

— Вот как? — Сандо сделал шаг навстречу. Эмбер выпрямила спину, напрягаясь. Что за блеск в его глазах? Вольный брат более тонким слухом, чем у девушки, услышал торопливый приближающийся топот и, схватив Эмбер за запястье, притянул к своей груди. В тот момент, когда распахнулась дверь, он изобразил, будто наклоняется для поцелуя, хотя движения не закончил, оглушённый настоящим истерическим воплем.

— Ааа-а-а!!! — раздалось на весь зал, от пола до потолка и обратно, пронзая иглами высоких нот.

Эмбер дёрнулась, до этого завороженная, и не имеющая ничего против поцелуя, как почувствовал Сандо. Но явление Николь прервало зачатки фальшивого флирта, который ему для того и был нужен, чтобы ожидаемая свидетельница увидела, разочаровалась, огорчилась, и отстала. Она не должна доводить его и изводить себя. И его изводить не должна, потому что поиски борделя были настоящей, актуальной проблемой. Сандо хотел вставить в какое-нибудь женское живое и мягкое тело свой член, он буквально ощущал, как кровь передерживается и перекипает, грозя прыснуть из носа и ушей. А тем временем Николь поднеслась к паре, и без того разошедшейся в стороны. Но сестру Николаса это не остановило, и она кинулась на Эмбер:

— Дрянь! — Вцепившись ей в волосы, Николь пыталась укусить, оцарапать, ударить старшую сестру, но всё было тщетно. Претерпев боль от нескольких вырванных волос, Эмбер перехватила руки Николь и, выкручивая их, удерживала её на расстоянии от себя. Справиться с младшей ей было несложно, но от эффекта неожиданности она не успела настроить себя на то, что та представляла собой какую-то опасность. — Дрянь! Потаскуха! А прикидывалась овечкой! Ты на него глаз положила?!

— Николь! — крикнул на неё Сандо, но она его не слышала.

— Он мой! Мой! Ты поняла меня?! Я никому его не отдам, никому!

— Между нами ничего не было, Николь! — попыталась докричаться до неё Эмбер. — Мы просто разговаривали!

— Николь! — громче проорал Сандо и, видя, как старается отделаться от сестры Эмбер, но не рискует отпускать её руки, чтобы та вновь не ринулась в атаку, мужчина подхватил подмышки влюблённую в него китаянку и оттащил от другой, крепко сомкнув хватку у неё под грудью. — Угомонись, дура! — гаркнул он ей в ухо. И с этим окриком внутри него словно что-то оборвалось, какая-то часть независимости, отстранённости, непричастности. Он удерживал именно эту девушку от другой, стыдясь за её поведение, как за своё собственное. Он готов был отругать её, как имеющий к ней какое-то отношение, чувственное или родственное, прижимая к своей груди, он где-то глубоко в себе держал на кончике обрыва, ведущего к устному оглашению, слова «хорошо, твой, только успокойся». Недопустимо, запрещено, преступно. — Стой смирно! — приказал Сандо, но Николь продолжала рваться, плеваться оскорбительными словами и угрозами в сторону Эмбер. Последняя, взяв с лавки бейсболку, многозначительно посмотрела на Сандо и, с сожалением качнув головой, вышла из зала, подальше от беды.

— Сука! Ещё раз увижу тебя рядом с ним!.. — продолжала неистовствовать Николь, болтая в воздухе ногами, поскольку наёмнику, чтобы не стоять согнувшись, проще было её приподнять и держать на уровне своего роста.

— Николь! — третий раз назвал он её, тряхнув, и когда это, наконец, начало действовать, он поднёс её к татами, на который швырнул. Девушка рухнула, оказавшись у него под ногами. Хищный взгляд голодной рыси сразу же вонзился в него снизу вверх. — Я не твой — это ясно? Мы обсуждали это, и в тот момент, когда ты была адекватна, ты с этим согласилась, ты приняла подобные условия, потому что других быть не может! Я уделил тебе немного внимания, потому что ты достала меня, и мне тебя жалко! Ясно? И хотя я безжалостный человек, эта мизерная жалость сродни состраданию воина, который готов убить тяжело раненого врага, чтобы он не умирал долго и мучительно. Ещё немногим больше моей жалости к тебе, и я тебя, действительно, убью, ты поняла меня?! — выговорил Сандо половину истинных чувств, половину надуманных угроз, но с надеждой на то, что Николь возненавидит его, проклянёт и оставит в покое. Ему нужно, чтобы она прекратила свой штурм его обороны, ему становится тяжело, по-настоящему тяжело! — Ты слышала меня?! Ты меня поняла?! — Пыхтящая, как котелок в печке, из которого на огонь капает жир, Николь пыталась восстановить дыхание и остановить спазматические яростные вздохи, наполняющие лёгкие, но добилась только того, что грудь сковали всхлипы, и на смену воинственной злости пришли слёзы, в несколько мгновений залившие её глаза, заставившие покрыться алым лицо. Влага потекла по щекам, а Николь, утирая её тыльной стороной ладони, силилась произнести что-нибудь, но это теперь давалось с приложением больших усилий. Сандо замолк, наблюдая перепад с вершины высокого давления и гнева на мокрую низину плача, и в который раз поймал себя на мысли о том, что у девочки не в порядке нервная система. Она действительно не всегда владеет собой, и это не от мерзкого характера, а потому что так работает её организм. Нет, она не психованная истеричка, она не больная на голову, она всего лишь слабая девушка, в которой гормоны бурлят сильнее, чем в других, и они, видимо, давят на мозг, потому что не выходят тем путём, каким должны — удовлетворением через физический контакт с противоположным полом. Недаром искусственный фаллос выписывали, как средство от женских истерик, а старые девы всегда были противными и скандальными. Женщинам нужна любовь и ласка, тогда они нормальные женщины, а если женщина ненормальная, значит, её плохо любят. Или вообще не любят. Всеми этими рассуждениями Сандо пытался отвлечь себя от очередной порции слёз, на которую не мог смотреть, не начав сдаваться. А этого нельзя было делать, Николь требовалось нейтрализовать и дистанцировать от себя. Пусть разворачивается и ищет другой объект… нет, она не умеет выбирать, вон, нашла себе Хенкона, куда это годится?

Девушка опустила лицо, завесившееся светлыми волосами, плечи её дрожали. Сандо поставил руки в бока, чтобы не протянуть их, не заграбастать обратно сопящее существо внизу, не решаясь уйти, хотя так и надо сделать, показав, что ему плевать, так что пусть не тешит себя надеждами, он смотрел на стену. Но Николь переборола рыдания и, кое-как собравшись с силами, посмотрела на золотого, протянув руки к его ноге, за штанину которой покорно взялась.

— Я согласна, я понимаю, прости, я знаю, что ты не можешь быть моим, прости, что так сказала, только пожалуйста, будь тогда ничей, пожалуйста, Сандо, пожалуйста… Не будь с другими, я не смогу этого выдержать… Не заводи никаких отношений ни с кем, иначе, в самом деле, лучше возымей жалость и убей меня, но не спи с другими, не целуй их, если меня не целуешь, не трогай их, не смотри на них, я прошу тебя, Сандо… Ничей. Ты ничей. Я знаю, я поняла.

— Ты будешь указывать мне, на кого смотреть и кого трогать? — поджав губы, силился придерживаться своей роли вольного брата мужчина. Николь загнано, на секунду подняла глаза и опять их опустила.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала, чтобы ты исполнил мою просьбу? Я сделаю всё, только не заводи роман с Эмбер, ни с кем здесь… Что тебе нужно?

— Чтобы… ты… забыла меня, — поймав себя на том, что с какой-то болезненной горечью произнёс это, Сандо испытал к себе презрение. От произнесённой вслух просьбы грудь обожгло огнём. Он знал, что Николь теперь выполнит это, знал, каких мук и страданий ей это будет стоить, как теперь в десять раз сильнее её будет скручивать по ночам тоска, потому что она пообещает забыть его и не станет бегать по дворцу в его поисках, донимать его. Станет ли с ним вообще разговаривать? От его просьбы Николь зажмурила глаза, и из-под ресниц пролилось несколько крупных слёз. Она ещё несколько раз дернула грудью, душа плач.

— И тогда… если я забуду тебя… я не увижу тебя с другой? Ни с одной другой?

— Никогда.

— Тогда я обещаю. Я… — Николь смелее подняла лицо и, найдя чёрный взгляд Сандо, устремила в него свой, карий. «Удивительно тёплый и красивый цвет» — заметил наёмник с благоговением. Ещё никогда глаза Николь не были такими красивыми, но ему хотелось осушить их и сделать счастливыми, а счастья там не было до самого дна, и на дне не присутствовало тоже. — Я больше не потревожу тебя, Сандо.

— Отлично, — натянуто улыбнулся он. — Я выполню свою половину уговора. Ты не увидишь меня ни с кем. Потому что я ничей, и таковым останусь. Я принадлежу только Утёсу богов. — Как бы откланиваясь, Сандо сделал глубокий кивок и поторопился прочь из зала. Горло перехватила сухость, и сердце билось бешено. Ещё одна слеза, ещё один взгляд этой ненормальной, и он сделает её нормальной — даст и нежности, и заботы, и почки, и кровь, если понадобится, что ещё ей необходимо? Любви? Сандо ускорил шаг. Бежать, бежать! И больше никогда не ввязываться ни во что подобное. Он отдал бы свою жизнь за Николь, потому что он золотой, и его долг спасать ценой своей жизни других, но если её спасение зависит от любви, которую золотой дарить не в праве? Если для него дарить любовь, всё равно, что дарить жизнь, одно и то же, то погибнет он в любом случае. И до этого случая осталась невидимая черта, которую ещё не перешагнули, а как избежать рокового шага, если черты не видно?

Джексон и Марк стояли у дверей спальни госпожи Лау, как те статуэтки-помеси собаки и льва, что ставились у китайских дворцов и храмов в защиту от злых духов, и чтобы напугать грозным видом суеверных врагов. Но молодые и достаточно симпатичные юноши вряд ли могли кого-то испугать внешностью, поэтому им необходимы были боевые навыки, а восьмой сын в них не спешил продвигаться. Найдя себе низкий стульчик, он поставил его на сторожевом посту и вставал, только если мимо кто-то шёл, в остальное время утруждать себя он не видел смысла.

— Какая же скукотища… — пожаловался он, рассматривая линии на полу, образованные стыками паркетных фигурных досок. — Неужели я проведу так всё лето? Как бы хотелось, чтобы отец позвал меня обратно, в Синьцзян.

— Тогда будет скучно мне. Чем тебе нравится этот Синьцзян? Что там есть такого, чего нет здесь?

— Там я не должен служить стражником какой-то Квон Дами!

— Тише! — шикнул Марк. — Она, вообще-то, уже госпожа Лау, уважай супругу Энди.

— Да я же так, без зла сказал. Я сын повелителя Синьцзяна, почему я тут за прислугу? Хотя, ты прав, дома обычно ещё хуже, меня ставят на место и постоянно напоминают, что оно у меня — последнее. А тут на меня просто не обращают внимания, да, определенное преимущество в этом есть.

Служебная дверь, метрах в трёх-четырёх от них, которая тоже была под их надзором, потому что вела в комнаты горничных, что соседствовали со спальней Дами, открылась, и оттуда вышла горничная, собравшая грязные вещи для стирки. Джексон поднялся, наблюдая, как она идёт неспешно мимо, думая о своих обыденных делах и занятиях. Подождав, когда она с ним поравняется, он опустил руку и ущипнул её намного ниже талии. Подскочившая, девушка выронила педантично уложенную стопку и, прежде чем начать подбирать что-либо, влепила оплеуху Джексону.

— Эй, ты знаешь, на кого подняла руку? — недовольно потёр он щёку под ехидным взглядом Марка. Девушка, примерно его одногодка, тоже лет двадцати, села на корточки, укладывая вещи заново, но уже кое-как, беспорядочно.

— Мне без разницы, если человек ведёт себя неприлично — он никто, — проворчала она нравоучительно.

— Джа права, Джексон, так нельзя себя вести. Тем более, если ты являешься кем-то — с тебя двойной спрос, — встал друг на сторону горничной.

— Это что за приоритеты такие у значимых людей, если с них двойной спрос? — насупился Джексон. — С нас вообще не должно быть никакого спроса.

— Я знаю, что вы восьмой сын Дзи-си, — поднялась Джа со своей ношей. — Но не думаю, что вы хотите заработать репутацию вашего отца, которого народ ненавидит, даже не представляя в лицо?

Диалог прервала появившаяся Фэй. Горничная поклонилась ей и ретировалась, в то время как внимание второй по старшинству сестры направлялось к дверям в спальню Дами. Но когда она попыталась в неё войти, Марк преградил ей путь, встав поперёк.

— В чём дело, Марк? — удивилась она.

— Простите, госпожа, но приказом господина Энди, мы не можем никого впускать в апартаменты его супруги. — Фэй посмотрела на младшего брата, ища подтверждения. Тот отпустил щёку и, напрягая память, покивал. Да, вроде им велели никого не подпускать к Дами, в этом же и заключается создание безопасности?

— Брось, Марк, — не раздражаясь, но входя в недоразумение, улыбнулась Фэй. — Мы с Дами подружились, какой вред я могу ей причинить? Я же такая же девушка, как и она…

— Приказ есть приказ, госпожа Ван Фэй, — глядя будто сквозь неё, вытянутый по струнке, отрапортовал синеозёрный.

— И как мне пригласить её на чай?

— Я могу передать вашу просьбу, госпожа Ван Фэй, — по-прежнему не взирая на её лицо, заучено твердил Марк. — Или мне придётся обыскать вас на наличие оружия, и только после этого, предупредив госпожу Дами, впустить вас.

Фэй опустила на себя взгляд. Обтягивающее черное платье, скрывающее всё от шеи до колен включительно, с длинными рукавами, не могло укрыть ни ножа, ни пистолета, ни взрывоопасной петарды, а никаких сумочек у Фэй с собой не было. Поправив крестик на груди, серебряный, с распятым Спасителем тонкой ювелирной работы, вторая дочь Дзи-си, опустила руки, сложив их внизу живота.

— Что ж, видимо, мне придётся отступить, потому что давным-давно я дала обет, что меня не коснётся ни один мужчина, если он не мой родственник, не священник и не врач, и от этого не зависит чья-либо жизнь. Передайте Дами моё приглашение, я буду её ждать. — И Фэй ушла. Джексон посмотрел на выдохнувшего и расслабившегося товарища.

— Ты пытался, Марк, — хохотнул он.

— Заткнись, — опустил глаза цинхаец, но веселье напарника только увеличилось. «А если от этого зависит жизнь самого мужчины, то касаться всё равно нельзя?» — подумал Марк, стараясь, как всегда, не показывать никаких чувств.

Энди вновь дал выходной всем охранникам, поскольку, вместе с Дами, окруженный своими людьми, предложил почётным гостям, Дэсону и Эдисону, прокатиться в Синин, административный центр провинции, где множество красивых мест и храмов. Находящийся примерно в двухстах пятидесяти километрах от загородного особняка Лау, город требовал поездки на целый день, к тому же, можно было побывать на самом солёном озере, насладиться пейзажами Кукунора, особенно живописного летом. Несколько тонированных машин тронулось с утра пораньше со двора, растворяясь в нагорье Датуншаньского хребта. Дорога стелилась извилисто, иногда ниже, иногда выше, где-то шла по прямой. Подобным эскортам мало кто мешал, среднестатистические жители Китая не могли себе позволить часто кататься в своё удовольствие, наслаждаясь бесплатными экскурсиями, дороги в большинстве мест были платными, и налог на них с двух сотен километров по Цинхаю стоил примерно сто юаней[13], так что машины превращались скорее в роскошь, а не средство передвижения. Зато и дороги за счёт этого уподоблялись гладильной доске, ровные, не разбитые, всегда отремонтированные.

Джин ковырялся палочками в жареном корне лотоса, недовольный в очередной раз тем, что Дами осталась без его присмотра. Сандо сидел рядом, плохо спавший ночью по известным лишь одному ему причинам. Расположились они на открытой террасе первого этажа, неподалёку от конюшен. Здесь редко ходил кто-то из господ, а слуги и особенно служанки не стремились завязывать знакомства с иностранными воинами. Наёмник вгрызался в говядину из бульона, надеясь на ней выместить все неположенные ему ощущения и эмоции, но она приобрела вкус пресного тофу, настолько ему было скверно. Сговор с Николь, выполнявшийся всего чуть меньше суток, висел на нём тонным камнем, и радоваться бы, что наступили покой и тишина, но нет же, на сердце нет умиротворённости, теперь самому хочется то и дело бродить, убеждаясь, что эта странная мадмуазель не совершает неосмотрительных поступков.

Словно в укор ему и чтобы усугубить муки, появились Хенкон с Сынёпом. Точно так же получившие выходной, пока их хозяин изучал Синин, молодые люди поприветствовали своих коллег и уселись рядом.

— Ну и жарища тут у вас, и везде эта мелкая песочная пыль, — потёр загорелое мускулистое плечо Хенкон, неприкрытое жилеткой. — Как это семейство только привыкло к подобному?

— На зиму, говорят, Энди перебирается в другой дом, где-то в городе, — поддержал беседу Джин, отвлекаясь от своей любовной напасти. Сандо не поделился с ним своими злоключениями, поэтому он не видел ничего дурного в том, чтобы пообщаться с Аяксами.

— А-а, вот оно что, — протянул телохранитель Дэсона. — И всё равно, тоска смертная долго находиться в Цинхае. По сравнению с ним Сингапур — рай земной, впрочем, и тот бы надоел, но на наше счастье Дэсон никогда не сидит на месте, постоянно в разъездах, и я предпочитаю сопровождать его.

— А он ездит куда-нибудь, помимо Китая? — между делом поинтересовался Джин. Где ещё налаживает контакты Дракон? Это ведь его главный дипломат.

— Да много куда, — абстрактно пожал плечами Хенкон. — Вот, завтра опять уезжаем, правда, пока не знаю куда, да мне и без разницы, лишь бы сменить обстановку.

Сандо оживился, распрямляясь. С него словно сняли пресс, которым выжимали самообладание. Уезжают, уезжают! Меньше проблем и забот, можно будет не ломать голову тем, чем, где и с кем занимается Николь. И вообще, когда вернётся Николас? Почему он не следит за сестрой?

— Кстати, — Хенкон посмотрел на Сандо, — та малышка, что дочь Дзи-си, она обещала ко мне прийти сегодня. Похоже, ей окончательно приспичило, так что, девственница она или нет, но этой ночью невинной она быть перестанет точно. — Сынёп засмеялся вслед за товарищем. Палочки сломались в одной руке Сандо, в то время как в другой напополам раскололась фарфоровая пиала, из которой он ел, не выдержав силы сжавшихся пальцев. Кипящий бульон обрушился на руку наёмника, стекая коричневой соевой жижей по кисти, запястью и до локтя. Не моргнув, Сандо поднялся, скинув осколки и куски еды с ладони на стол.

— Извините, в этом Китае всё такое хлипкое и плохо сделанное. Пойду, вымою руки. — Уверенной походкой с отменной выправкой, он растворился в особняке, пытаясь избавиться от мыслей о том, что будет сегодняшней ночью, и ещё больше волнуясь за свою выдержку. Если Дами с Энди вернутся, то будет очередь их с Джином дежурства, и он никогда не посмеет покинуть охранного поста, но если они задержатся, то кто остановит предоставленного самому себе вольного брата? Его — никто, а вот остановит ли он Николь, если не должен вмешиваться впредь в её жизнь? Это вопрос нерешённый.