Империя. Цинхай [СИ]

Перемены, смены и измены

Ранняя цинхайская осень унесла дождливые дни, расчистила небо. Цвели в садах очередные цветы, уже не тем невинно-скромным видом, что по весне, и не теми яркими, напористыми ароматами лета, а новыми, зрелыми, бархатными оттенками и дурманящими запахами плодов и поспевания урожая. Пернатые журавли и бакланы до последних тёплых дней обитающие у Кукунора, на его Птичьих островах, кречетали, пролетая над головами; на ветках и под крышей, раздавался щебет залетевших ненароком в малолюдное предгорье поползней, горихвосток, тибетских ложносоек и зуйков; одни обсуждали грядущие перелёты, другие судачили о погоде и зимней кормёжке. Листва по-прежнему зеленела, не выдавая смены сезона, но были те, кто узнавал сентябрь и без календаря, и без отчётливых признаков. Не зверь, хотя кто-то посчитал бы его и таковым, но животное — человек. Сандо. Наёмник, проведший множество недель своей жизни, сгрудившихся в месяцы, в походах, в одиноких странствиях, в горах, под открытым небом, на берегах рек и озёр, в местах столь бесшумных, что собственное дыхание бьёт по барабанным перепонкам оглушительным боем. Он умел, внюхавшись в ветер, сказать, кто прошёл по земле с той стороны, откуда он дул, он мог определить по палитре заката завтрашний холод, или по поведению мошкары близящийся ливень.

Сандо казалось, что он сжился с природой и давно растворился в ней, оставшись в стороне от людей и их мелких, бессмысленных забот и суетливых влечений быстротечной жизни, большинство радостей и страданий в которой — мнимые. Суть золотого, долг золотого выкристаллизовали какую-то совсем иную от обычной мужской сущность. Возможно, именно такими по-настоящему и должны были бы быть все настоящие мужчины, но, поскольку Сандо видел, что радикально отличается от них в своих обязательствах, целях и свершениях, то признал в себе другую, отколовшуюся породу каменно-железного человека. Исключение из правил лишь подтверждает правило.

Он давно не видел сновидений, изредка, если несколько дней приходилось не есть, как голодной собаке, ему снилась еда. И больше ничего. Потому он и привык к этому, и долго не мог понять, открыв глаза, что за чудь и невидаль мерещилась ему под утро, когда он отсыпался после своего дежурства? Как это часто бывает, спугнутый сон исчез, стерев воспоминание о себе, и никак нельзя было ухватить хотя бы край, потянуть и притянуть поближе, чтобы рассмотреть — что же грезилось? Сандо лежал на спине, до груди прикрытый покрывалом. Взгляд его опустился и нашёл образовавшуюся возвышенность, выросший в рассветные часы личный Эверест. Всё-таки, в причастности к мужскому роду следует сознаться.

— А, что б тебя! — приподнял покрывало, посмотрел под него на стояк вольный брат и, сбросив его, резко встал, направляясь в ванную. — Доброе утро, сука! — прошипел он самому себе, находясь в комнате в одиночестве. Их с Джином смены всё ещё не совпадали.

Неужели ему приснилась Николь? Сто лет голых баб во сне не видел. Да и была ли Николь во сне голой? Может, и не была вовсе. Тогда откуда эрекция? На глаза её нервные и пристальные встало? Ледяная вода душа сняла напряжение, не пришлось даже прилагать никаких усилий. Сандо не понравилось, что тело, безукоризненно ему подчинявшееся, вышло из-под контроля, для наёмника это непозволительно. Во что бы то ни стало нужно избавиться от неуместного инстинкта, выработавшего для себя лазейку в примитивном рефлексе. И для его активации потребовался достаточно смутный и неуловимый образ Николь. Недопустимо. Срочно взять себя в руки, переключиться, найти другой объект. Его основная, главная и тайная задача — это Дзи-си, его поиск и уничтожение, значит, всё, что сбивает с мысли и мешает, должно уйти прочь. Всё, что может поспособствовать или помочь — пускается в ход, присовокупляется к игре. Нет, это не игра даже — это жизни и смерти многих, именно они на карте, а разве таким играют? Сандо вышел обратно в спальню, не обсушившийся, обёрнутый в полотенце на бёдрах. От тёмных ног влажнели на полу следы. Ему неудобно меняться сообщениями с Джином, нужно вернуть прежнюю возможность, дарующуюся правильным графиком. Ему всё ещё кажется подозрительной Эмбер, с которой у него через час «свидание» в спортивном зале, не помешало бы наладить с ней контакт потеснее, и ему нужно спустить пар так, чтобы избавиться от зацикленности и утренних стояков, не входивших в планы. Всё это вместе взятое, похоже, могло решиться одним выстрелом, если хорошо приметиться и соблюсти точность.

Эмбер ждала его, придя заранее и разминаясь. С тех пор, как Николь увёз Николас, и угроза врывающейся ревнивой фурии пропала, племянница Энди Лау раскрепостилась, позволяла себе продолжительные взгляды, милые улыбки и дружеские беседы. Она не уходила побыстрее после тренировки, а могла теперь плюхнуться на коврик, попивая воду, и рассуждать с Сандо о технике боя, о тонкостях корейской или китайской борьбы.

— А капоэйра ты не владеешь? — поинтересовалась девушка, оглядывая своего наставника. Сандо посмотрел в зеркало на стене, нахмурив брови своему отражению.

— Я не из Бразилии происхождением. На родине моих предков предпочитают луча либре[29].

— Луча либре? — повторила Эмбер. — Звучит интригующе.

— На деле — ничего особенного, мордобой, как и всякая другая драка, в каком бы боевом стиле она не проходила. Что касается капоэйра — это как раз наоборот дешёвые бабские пляски, — поморщился Сандо, — ты можешь меня представить в этой грациозной акробатике для балерин?

— Я могу тебя представить много в чём, — стрельнула бровью Эмбер, хитро улыбнувшись и присосавшись к горлышку бутылки. Несвойственное ей кокетство выглядело правдиво, но могло оказаться таким же продуманным жестом, как задуманное вольным братом. Он, уловив её ход мыслей, оторвавшись от места поодаль, на котором стоял, выравнивая дыхание после упражнений, медленно подошёл к девушке и сел напротив неё на корточки, посмотрев ей в глаза.

— Много в чём? А совсем без всего меня представить можешь? — Эмбер ещё плотнее приникла губами к бутылке, не желая отвечать, почувствовала, что может ляпнуть лишнего. Щёки её запылали, но взгляд остался не смущенным. Однако Сандо смотрел в упор и молчал, ожидая ответа, а в сосуде не было количества воды, достаточного для многочасовой тишины. Эмбер прервала глотки и, оторвавшись и утерев влажные губы тыльной стороной ладони, негромко произнесла:

— Некоторые вещи… приятнее увидеть вживую, чем бестолково их представлять. — Сандо опустил взор на её рот, сказавший эти слова. Он не хотел его жарко целовать, он не хотел неистово эту девушку, как и вообще не хотел страстно и безрассудно никаких женщин, кроме двух случаев в своей судьбе. Его не влекло ни к её лицу, ни к её фигуре, постоянно обряженной в пацанские балахоны и размахайки, ни к ногам, ни к грубоватым пальцам с ногтями, что не знали маникюра, ни к коротким волосам. Но Сандо хотел секса, тело привыкло какое-то время назад ощущать другое тело, и без этого зудело и томилось, не советуясь с мозгом. Сандо знал, что должен заниматься сексом, если не хочет усугубить ситуации с Николь слухами об их романе, о каких-то там возвышенных чувствах, если не хочет духовного распада и погружения в ту тьму, что много лет назад охватывала его. Ему необходимо спокойствие. И доверительные отношения с Эмбер.

Едва она поставила закрученную крышкой бутылку, как он взял её за щиколотки и, резко потянув на себя, завалил на спину. Девушка подумала, что воин решил продолжить тренировки, и проверяет её реакцию. Да, она расслабилась и пропустила момент нападения, но можно попытаться отбиться. Эмбер изловчилась подняться силой пресса, не по-девичьи плоского и твёрдого, поймала одну из рук Сандо, чтобы убрать её, заломив, но не смогла сделать ничего. Мощь его мышц была непоколебимой, непобедимой. Наёмник схватился за пояс бесформенных, удлинённых до колена шорт, свободно сидевших на девушке, и без разрешения их потянул вниз.

— Сандо! — крикнула Эмбер, усилив попытки отбиться и не дать себя раздеть. — Что ты делаешь?! Прекрати!

Он ничего не отвечал, таща с неё одежду дальше. С шортами зацепил и трусы, быстро стянув их через ноги в носках и кроссовках. Эмбер давно не девственница — это ему известно. Сопротивление её было не от страха или неприязни, а от неожиданности и, наверное, неудовлетворения обстоятельствами. Каждая женщина ждёт каких-то особых для себя, ведомых только ей, при которых согласна отдаться, но золотому было не до тонкостей и разбора в эту минуту. Он не стал снимать её полосатую футболку и пробираться к груди, которая, возможно, была побольше, чем у Николь — а может и нет, — но не манила на себя посмотреть. Сандо увидел светлую кожу ляжек, внутренней стороны бёдер, аккуратно подстриженную растительность между ног, и завёлся не на шутку.

— Что на тебя нашло? — уже не злясь, но возмущённо, ударила его в грудь Эмбер. Наёмник пожал плечами, расстегнув ширинку и подмяв под себя племянницу Энди.

— А ты разве этого не хочешь? — безапелляционно спросил он, рывком войдя внутрь девушки. Она стиснула зубы, прошипев, и с иронией заметила:

— Левополый![30]

— Но тебе это нравится, — хмыкнул он, — как и большинству женщин.

— Я похожа на большинство? — сделала ещё одну попытку выскользнуть из-под него Эмбер, но он не дал ей этого, и вошёл до упора, заставив её простонать.

— Чёртовы бабы, любите вы слышать, что таких как вы больше нет! — хохотнул Сандо и, схватив девушку за шею, привлёк к себе её лицо и всё-таки поцеловал, попросив: — Замолчи, и дай потрахаться!

Убежденно улыбнувшись, Эмбер подалась бёдрами навстречу, и они, почти на полу, на тонком мате для борьбы, слаженно задвигались, быстро вспотев. Белые кроссовки колыхались в воздухе над бронзово-смуглой спиной Сандо, только и сумевшего в порыве, от жары, стянуть майку; чёрная лента, державшая его волосы, свисала вдоль шеи, мимо неё стекали капли пота. Эмбер тяжело задышала, предчувствуя силу во внезапно приобретенном любовнике, ей пока были неизвестны его возможности, но уже размер, значительный, по сравнению с китайцами, из которых складывался основной опыт девушки, делал серьёзную заявку. «Господи, как он спал с тощей Николь? — невольно пронеслось в её голове. — Она либо резиновая, либо изнутри пустая».

Дверь в зал сдвинулась, и в него попыталась войти одна из горничных, втаскивая ведро воды и швабру. Успев сделать несколько шагов и не сразу сообразив, что происходит, она увидела, наконец, совокупляющуюся пару и, охнув, ахнув, начав извиняться и вдруг поняв, что не до выслушивания извинений этим людям, вынеслась прочь. Охолонутая стыдом Эмбер, потерявшая весь настрой, продемонстрировавшая невольно прислуге почти весь голый зад, стала выпихивать из себя Сандо, но он, потешаясь над этой ситуацией, задвигался быстрее и, лишь кончая, вышел из неё. Его обнаружение собственного голого зада перед кем-либо давно не волновало. «Если она хоть как-то связана с Шаньси, то им ни к чему знать, что я стерильный» — решил он, и оросил ноги своей партнёрши. Эмбер села, подтягивая к себе трусы и шорты.

— Чёрт, чёрт! — ругалась она, выворачивая одежду, но не спеша её надеть: озиралась, чем бы вытереться? — Теперь весь дом узнает, чёрт, Сандо!

— И что? Пусть узнает, — опустошенный и облегченный, завалился он на спину, прислушиваясь к приятному расслаблению мышц, к довольному организму, согласному на какое-то время стать примерным. Ему это и нужно, пусть все знают, что плевать ему на Николь, что никаких глубоких привязанностей не было, он просто спит с той или иной, потому что ему надо, потому что он — мужчина, пусть даже каменно-железный. А вообще-то, золотой. Сандо покосился на растерянную Эмбер и, поднявшись и взяв два полотенца, что всегда висели у орудий, одно протянул ей. Она кивнула с беззвучным «спасибо» на устах, и затёрла ноги. Сандо протёрся сам и, откинув полотенце, подсел к близняшке Генри. — Нормально всё?

— Ничего не нормально, — спокойно, как-то даже шутливо, хоть и с долей печали, стала продевать ноги, одну за другой, в бельё Эмбер. — Никакого удовольствия не дадут получить… Я за тебя рада, конечно, но мне тоже хотелось поймать кайф. А вышла лажа какая-то…

— Ну, с кем не бывает, — пожал плечами Сандо. Девушка на него посмотрела и, что подумала, то и сказала:

— Ну да, вольные братья Утёса — не для удовольствия созданы, глупо было надеяться.

— У нас и самих, знаешь ли, такой сахар редко перепадает, — хмыкнул он и поднялся. Изображать наёмника. Быть наёмником. Казаться наёмником. Не потерять в себе золотого. Не забыть о том, чего он добивается всем этим. — Приду к тебе ночью, — бросил он через плечо.

— У тебя ночью дежурство, — поймала его на заранее несбыточном обещании Эмбер.

— Ах, да! — изобразил забывчивость Сандо. — Вот же дерьмо собачье… — Он повернулся обратно. — Попроси Энди меня поменять, он же тебе не откажет?

— И как я объясню это дяде?

— Скажи, что я тебе кое-что задолжал, и нам нужно отъехать… или так и скажи, что перепихнуться надо.

— Энди, конечно, знает, что я не ягнёнок, — напялив шорты, встала Эмбер, отряхиваясь, — но он не любит, когда под его крышей ведут себя откровенно и развратно. К тому же, он знает о тебе и Николь… — начала девушка, но осеклась, поздно подумав, что нельзя вот так, после секса, упоминать бывших любовников и любовниц, отпечатки тел которых ещё не остыли на заново занятых условных постелях.

— Ради бога, ты же не считаешь Энди настолько дураком, чтобы он поверил в способность наёмника быть постоянным или порядочным?

— Значит, мне тоже не стоит быть дурой? — уточнила Эмбер. Сандо ответил молчаливой насмешкой. — Эх, знала бы я с кем связываюсь, когда просила позаниматься…

— Ой-ой! — пресёк её сожаления воин. — Знала бы бабушка — осталась бы девушкой. Чего ты начинаешь? Не хочешь — не приду. Вон, ещё успею догнать взбудораженную эротической картиной служанку…

— Стала бы я рассуждать об этом всём, если бы не хотела, чтобы ты пришёл? — риторически спросила Эмбер и взмахнула руками: — Я поговорю с Энди, думаю, он разрешит поменять дежурства ещё раз.

Сандо пропустил вперёд, на выход, даму и, в развалку выйдя сам, почёсывая меж лопаток спину, побрёл на обед. Он точно знал, во сколько приходят мыть зал после тренировок, он идеально рассчитал время, и слышал шаги приближающейся горничной. Сплетня о неразборчивом в половых связях наёмнике пролетит по всем быстро, и вскоре спасение жизни Николь забудется, забудутся и их тайные отношения, всплывшие наружу, все посчитают это утолением неуёмного пыла вольного брата. Заодно он семимильными шагами приблизился к Эмбер, получив доступ к её персоне, и спальне. Неплохо было бы там пошариться, поискать разного — вдруг обнаружится какая-нибудь улика? А если ещё и удастся ради ночного похождения вернуть график в прежние рамки, то Сандо убил одним выстрелом не двух, а трёх зайцев! «Вот это я понимаю, — похвалил он себя, — настоящее боевое искусство».

Просьба племянницы, откровенная, но не дошедшая до непристойности — Эмбер намекнула дяде, что ей симпатичен наёмник, и они хотели бы с ним «провести время», а как не уточняла, — вызвала сильное удивление у Энди. Он собственными глазами видел, как вольный брат трясся над Николь, едва не погибшей, если бы не он, и уверовал в способность младшей дочери Дзи-си пробуждать чувства даже в бесчувственных. И вдруг, по прошествии каких-то трёх недель, суровый убийца и телохранитель заводит новую интрижку. Может, ему всего лишь тешило самолюбие внимание к себе от таких значительных девчонок, дочерей самого Великого Уйгура? Или его настолько снедала скука, что он безотказно пробовал и ту, и эту? Энди попытался отговорить Эмбер связываться с Сандо, но та заверила, что сумеет постоять за себя, если понадобится, и не увлечется настолько, чтобы потерять голову. «Я не Николь» — подумала она про себя. Главарь синеозёрных уступил, решив и сам воспользоваться случаем и съездить с женой на озеро, куда они выбирались до сих пор лишь пару раз. Что могло быть лучше вечерней прогулки вдоль Кукунора, бирюзовой кромкой стегающего берег, разносящего крики чаек и благоухание солёного бриза? Закат уйдёт за чёрные контуры холмов, и окрасит фиолетовым и лиловым небо. Телохранителям объявили выходной, а супруги Лау отбыли с гвардией из преданных цинхайцев.

Джин обрадовано выдохнул, как шедший через пустыню и обнаруживший оазис, когда нашёл за дверью их комнаты Сандо. Жгучий брюнет по-пиратски точил кинжалы о ремень, с прищуром одного глаза, сверяя орлиным зрением остроту лезвия. Он всегда перед сном, на всякий случай, проверял всё своё вооружение.

— Неужели мы наконец-то поговорим! — рухнул в кресло рядом с товарищем Джин.

— Накипело? — хмыкнул второй золотой. — Как с драконихой дела?

— Всё точно так же, как в день нашего псевдорасставания. Я рад, что они с Энди отправились прокатиться, так я точно знаю, что они не занимаются… исполнением супружеского долга. И мне не надо смотреть на Дами понимая, что не могу больше к ней приблизиться. Это невыносимо!

— А Виктория что, не даёт? — поинтересовался Сандо.

— Да причём здесь это? Я говорю о невыносимости не быть рядом с любимой женщиной, а не о трудностях воздержания! — всплеснул руками над подлокотниками Джин. Успокоился, всё ещё довольный имеющимся шансом выговориться. — Вики и на самом деле решила поиздеваться надо мной, наверное, я что ни вечер осаждаю её, прихожу к дверям спальни, срываю поцелуи, а она заладила «нет, нет, не сейчас, нужно подумать, я не готова». Я не могу понять, играет она или всерьёз не в состоянии ещё возродить свою личную жизнь?

— Ох уж эти бабы, — привычно покачал головой Сандо, напоровшись на эту тему, — почему во всех делах обязательно хоть одна, да объявится? Куда проще было бы решать всё между собой, мужским кругом.

— Да, но какой бы был интерес? — улыбнулся Джин. — А сколько удовольствия!

— Если тебя прёт с мозгоебли — меня не очень-то. Ты намерен что-то предпринимать, или будешь как дохлый лосось, плыть по течению?

— Я бы активнее вёл себя по отношению к Цянь, настойчивее, но если узнает Дами… Представить не могу, что выйдет! Здесь нужна сноровка, как на минном поле.

— Да хоть бы и узнает, что тогда?

— Не знаю, Сандо, иногда я ручаться могу, что она поймёт, но иногда набегает ощущение, что я её совсем не знаю, когда вижу её рядом с Энди, лучезарную и не замечающую меня, и думаю, не попытается ли она меня грохнуть за измену, как делает это её братишка с теми, кто предаёт его?

— О-о, а я знал, что шашни с драконихой — как чирканье спичкой на пороховом складе. Признай, она такая же гнилая душонка, как Джиён, который её подсунул золотым, и надо быть конченым долбоёбом, чтобы поверить в случайность вашего романа. И давай сосредоточимся на вещах поважнее? Дзи-си, Эдисон, западно-китайская мафия, через которую носятся, текут и распространяются по Средней Азии наркотики и оружие.

— Не буду я ничего признавать, лучше посоветуй, как быть с Вики? — Сандо цокнул языком и встал, одёргивая майку и прощупывая механически браслеты на запястьях, какие из бусин, какие из кожаных косичек, какие из крупных серебряных звеньев. Один был из пожелтевших косточек, и Джин, как стоматолог, безошибочно знал, в чьих ртах бывают подобные. — Она дочь Дзи-си, я сейчас не ради спасения отношений с Дами спрашиваю, а ради того, чтобы получить хоть какую-то зацепку относительно Синьцзяна.

— Найди время заранее потрещать на эту тему со своей самкой, — сказал, подумав, Сандо, — лучше узнать, как она сможет отреагировать, чем увидеть реакцию на последствия в действии. Найди в себе смелость и признайся ей, что надо пощупать ещё одну девчонку.

— Как всё просто на словах, — мотнул подбородком Джин, и посмотрел, как друг двинулся к порогу. — Ты далеко?

— К Эмбер, — обернулся он, взявшись за ручку. — Трахаться.

— А… — «Николь?» — едва не спросил вслух опешивший дантист. Сандо ткнул в него пальцем, пригвоздив моральным недовольством и взором, в котором взбеленились тучи:

— Молчи! Так надо.

— Но если… кое-кто узнает?

— Это будут проблемы Николаса, я, к счастью, уже за сотни километров от радиуса поражения.

— Уверен, радиус поражения найдёт тогда возможность переместиться к тебе поближе.

— Ну, тогда… — Сандо возвёл глаза к потолку, и Джину показалось, что он даже заметил что-то мечтательное в своём жестоком и несгибаемом товарище. — Мы успеем с ней помириться, переспав, а потом всё равно приедет Николас, и заберёт её обратно.

— Так просто? — приподнял брови Джин.

— А чего усложнять? Есть проблема — решай, нет проблемы — занимайся другими. Мне нужен Дзи-си, хоть за хер его придётся вытаскивать из жопы кашалота — я его добуду, Джин, а если я, как ты, начну маятой мелкой распыляться, на розовые сопельки и хрупкие девичьи сердечки, я где сяду, там и слезу.

— Доступно объяснил, — немного пристыжено переплёл пальцы перед лицом золотой. — Что ж, ты прав. Впрочем, мне всё усложняет ребёнок, которого ждёт Дами… мой ребёнок.

— Ой ли? — поддернулась бровь Сандо. — Там ещё Энди пробегал. Да, согласен, не мне судить, я себя от таких хлопот избавил. Но что тут скажешь? Когда-то надо учиться думать на десять шагов вперёд.

— Ты, я так понимаю, на десять лет вперёд думаешь.

— И всё равно порой косячу. Но сегодня мне надо постараться, — криво ухмыльнулся он, многозначительно поправив пряжку ремня и ширинку. — Вернусь через пару часов.

Джин откинул голову назад, оставшись в одиночестве. Как всё сложно! Или он сам себе всё усложняет, вечно подключая щепетильность, рассудительность, ответственность, деликатность? Сандо чужды многие нравственные понятия, но при этом он умудряется быть показательным, примерным золотым, как же так? Завладев сердцем Николь, повладев её телом, он отложил это всё на дальнюю полку и шёл дальше, и упрекнуть его было не за что, Джин не мог бы сказать, что тот некрасиво поступает, а относительно себя, казалось, что как не поступи — всё некрасиво. Дами любит его, а он её, как же можно спать с другой? Может, дело в том, что все под одной крышей? Николь-то отбыла в другую провинцию. Да нет, дело ещё и в самой Вики. Ему не хотелось травмировать её дважды, обманывать, чем заслужила она роковую подлость от мужчин? Эмбер-то совсем другая, крепкая и бойкая девица, которая вряд ли заплачет от равнодушия; морозостойкий росток, выживающий и в тени, и под палящим солнцем, и при засухе, и залитый дождями. Но Цянь — она не похожа на сестру. Если та неприхотлива, то эта требует особого ухода. Джин поднялся. Выходной — это замечательно. И он отправился к покоям Виктории.

Постучав, он услышал знакомый, неповторимый лёгкий шелест шёлка. Открывшая ему Вики, переставшая после ужина красить губы, потому что знала, что к ней может нагрянуть гость, привычно с сомнением опустила глаза между ними, на порожек, каждый раз решая, пускать внутрь мужчину или не пускать? Кивнув немому соглашению, к которому пришла сама с собой, она отступила, всё-таки принимая Джина. Он плавно сделал три шага вглубь.

— Не помешаю? Нас отпустили до завтрашнего вечера, и я не смог усидеть, не увидев тебя перед сном…

— Надеюсь, что ты действительно не рассчитываешь остаться здесь до утра, — держа дистанцию, с гордостью предостерегла Вики Джина, охраняя от распутства свой будуар.

— Цянь, когда ты перестанешь думать, что мне нужно от тебя только одно? — приблизился к ней золотой и, слегка придержав за талию, взглянул в глаза. — Хотя скрывать не буду, я мечтаю о том часе, когда ты доверишься мне, когда станешь моей. Ты же знаешь, что меня толкнуло на грех — всего лишь мужская природа, ей трудно противостоять. Особенно в доступной близости имея такую девушку, но не имея возможности открыто любить её.

— Джин, — положила она свою ладонь на его, поначалу упершись, но передумав и позволив ему прижать себя теснее. Ей больше не требовалось следить за ним, посылать горничных. Каждую свободную свою минуту он приходил к ней, был около неё, сопровождал её ненавязчиво, приотстав. Не приходилось сомневаться, что с Дами встречи прекратились. Померкшее благородство этого мужчины потихоньку подсвечивалось заново. Оскорбившаяся за Энди, за себя и за нарушаемую верность, Виктория пыталась избавиться от симпатии и интереса к Джину, но ничего не получалось, его поцелуи напрочь лишали её трезвого мышления, которое просило гнать подальше того, кто способен на измену. Мало ей было Джаспера, этой незаживающей раны юности? Она думала, что Джин совершенно иной… А вдруг так и есть? Вдруг вина на порочности Дами? Что ещё ждать от кого-то из семьи Квон! Но Цянь тщательно взвесила за и против, она подготовилась к тому, чтобы переиначить свою замкнутую и разрушенную жизнь, собрать её осколки. Хватит ли сил? Увильнув с женственным очарованием от поцелуя и подставив Джину щёку, она сказала: — Хангён должен вскоре снова приехать. Мой любимый брат.

— Ты намекаешь на то, что у тебя появится защитник? — улыбнулся золотой. — Но, боже мой, разве я опасен?

— Нет, я не к тому это говорю… Я знаю… Нет, вернее, мне остаётся уповать на твою совесть, что ты не опасен, ведь знаю я тебя плохо.

— Ты знаешь меня лучше многих, Цянь. Временами мне и хотелось бы скрыть свои эмоции и чувства от тебя, но я перед тобой — раскрытая книга. — Она подняла руку и всадила пальцы в густоту своих чёрных волос, немного страдальчески проведя по ним, как будто оттягивая назад.

— Как хочется верить… Как хочется иногда просто забыть о подозрениях и разочарованиях, и верить людям, Джин! Чтобы не узнать, что тебе лгали, чтобы не остаться брошенной и одинокой. Почему я расплачиваюсь за нерешительность? Нужно было рассказать тогда всё Уоллесу, и не гадать теперь, искренен ты или нет? — Джин в то же время увидел, что Виктория честна абсолютно, не лукавит и не притворствует. Как золотому, ему стало больно за неё, противно за себя. Как избавиться от этого? Как наладить всё: их с Дами любовь, свержение Дзи-си, счастье Цянь? Не противоречит ли одно другому?

— Ты в любой момент, до сих пор, можешь пойти к Энди и рассказать всё, — тихо промолвил Джин. Вики закрыла лицо руками и, обойдя мужчину, в драматичной красоте села на кровать.

— Не могу, не могу, Джин! Потому что я хочу попробовать… хочу попытаться тебе верить. Глупа ли я? Скорее всего. Но я устала от одиночества, от холодных ночей, от пустых и похотливых взглядов. Устала ото льда в собственном сердце. Да, я сама попросила тебя помочь мне забыть, и теперь этот лёд тает, как весной на реке, и бьётся, трещит, причиняя муку. Я сама буду во всём виновата, я знаю, — подытожила она, не расплакавшись, но расстроенно сведя брови, кусая губы. Джин опустился перед ней на колени и взял её ладони в свои.

— Не говори так, Вики. У тебя была не лёгкая судьба, она била и бросала, но то был всего лишь раз, один негодяй, с которым ты себя связала так надолго. Это ушло в прошлое, его больше нет. Отпусти и забудь. Я рядом, я с тобой. — Джина тошнило от себя. Ему хотелось успокоить девушку, ему хотелось подарить ей счастье, но по-настоящему, искренне. Где же взять чувства к ней? Их нет, они принадлежат Дами, и ради той он расшибается здесь в лепёшку.

— Я сказала о Хангёне, — вспомнила Цянь о начатом, но не законченном, — потому что мне нужно с ним посоветоваться. Мне нужна его поддержка в одном деле. Если ты согласишься.

— О чём ты?

— Помнишь, мы говорили о том, что не можем сейчас огласить… предать огласке что-либо, если оно завяжется между нами? — Джин кивнул, прекрасно это помня. Это было его головной болью последних недель — признание Дами в подоплёке их разоблачения. — Ты сказал, что тебе будет угрожать Джиён, то есть, что он может захотеть избавиться от тебя, в случае неприятностей, или что Дами захочет отослать тебя отсюда. Я обещала подумать над этим. Над тем, как решить подобную проблему.

— И… что же ты надумала? — Джин удивился, потому что воспринял те её слова, как желание подумать над существованием их романа в принципе. Он не совсем верно угадал направление мыслей Виктории.

— Я знаю, как тебя обезопасить. Я знаю, как мы сможем открыто заявить об отношениях, при этом не рискуя разлукой или членовредительством со стороны Джиёна. — Мужчина не нашёлся, как среагировать, лишь поторопив лёгким кивком продолжение. — Мы должны пожениться.

Джин едва не упал с колен на бок, на мягкий от ковра пол. Внутри перевернулась какая-то буря разнородных фраз, идей и мыслей, среди них скакала громкая «я уже женат!», за ней неслась, догоняя её «я люблю Дами», а потом и многочисленный табун «Вики заслуживает лучшего», «не ловушка ли это», «прекрасный шанс для получения пропуска в Синьцзян!». Всё было противоречивым, несогласованным и не умещающимся в одну колею, потому что, выбирая один вариант, отсекались другие. Вики говорила дальше:

— Ты станешь зятем Синьцзянского Льва, никто не посмеет поднять руку на члена нашей семьи, Джин.

— Как на Хангёна с Николь? — хмыкнул он критично. Цянь печально развела руками:

— Никто не знает, кто покушался на них. Самое грустное в подобных покушениях на нашу семью, это то, что, скорее всего, друг на друга покушаются именно братья и сёстры. Но ты не конкурент в борьбе за наследство отца, за тобой охотиться незачем. — «Интересно, а не могла ли провидица под девятым сыном подразумевать как раз какого-нибудь зятя?» — подумалось Джину, но он отогнал эту безумную догадку.

— Значит, ты считаешь, что на Хангёна и Николь покушался кто-то из вас же?

— Я могу бесконечно предполагать, но это безрассудно без доказательств. — Вики сомкнула ладони на руке Джина. — Но ты скажи, что думаешь о моём решении? Согласен ли ты объявить о нас, о себе, в качестве моего жениха? Это выручило бы нас обоих, к тому же, подтвердило бы, что у тебя по отношению ко мне что-то серьёзное…

«Мне нужно срочно поговорить с Дами, нам необходимо объясниться! Она должна понять, узнать и понять, в какие дебри меня утянуло, в какую трясину. Простит ли она мне не только измену, но и брак? Посчитает ли его недействительным, каким я считаю её брак с Энди? Неужели не смирится, как я, с ролью наблюдателя?». Душа паниковала, предвкушая нелёгкую беседу и тяжёлые последствия, но Джин хорошо помнил слова и советы Сандо. На первом месте у них сейчас Дзи-си и его ликвидация любой ценой. О Дами заботится Энди. И Джин сказал:

— Боже, Цянь, я и мечтать не мог, не смел подумать, что окажусь достойным быть не поклонником, а мужем!

Эмбер оказалась выносливой. Нет, и Николь никогда не отказывалась заниматься любовью хоть всю ночь напролёт, но это были разнообразные ласки, передышки с разговорами, и в результате она физически утомлялась, удовлетворенная возлюбленным. С Эмбер же вышло иначе. Сандо хотел выжать её, как чёртов апельсин в соковыжималке, изнурить и повергнуть к своим ногам, как происходит часто с женщинами, которые встречают достойного любовника — они расстилаются перед ним, боготворят его половой орган, язык, пальцы, всё, что доставило им несравненные удовольствия. Но двухчасовая скачка без перерывов не сломила Эмбер. По крайней мере, не в большей степени, чем самого Сандо, почувствовавшего впервые за плечами три с лишним десятка лет. Затрахавшие друг друга оба, они расползлись на противоположные края кровати. «Ладно я, пытаюсь её свести с ума и обезоружить, но неужели она пытается сделать со мной то же самое?» — покосился на вытиравшую от пота лоб партнёршу, и сам обтёр лицо изгибом локтя. Свет падал из ванной, в которую, отдышавшись, шмыгнула Эмбер. Вольный брат сел и огляделся. Если рвануть на обыск сразу? Но где и что искать? Вряд ли девушка пробудет в душе долго. В конце концов, нужно для начала и засечь, сколько она моется по времени? Сандо посмотрел на часы. С Николь они принимали душ вместе… Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! «Изыди, ведьма!» — выругался он на блондинку и нашёл глазами телефон Эмбер. Естественно, тот на пароле. Но если она и имеет запрещенные связи, то наверняка удаляет сообщения сразу после прочтения. Как и информацию о вызовах. Золотой встал и подошёл к прикроватному столику, на котором поблескивал стеклянными флаконами расставленный парфюм. Мужские марки. Он принюхался к ним, закрыв глаза. Надо запомнить. Вода в ванной выключилась, и он вернулся к своей половине кровати, начав одеваться.

Эмбер вышла голая, беззастенчивая, промакивая себя полотенцем, совсем как это делают парни.

— Уходишь? — спросила она.

— Хочу отоспаться, а для этого предпочитаю уединение.

— Я тоже люблю спать одна, — улыбнулась она. Сандо едва не скрипнул зубами. Что, совсем не купилась на него? Что за нынешнее поколение? Что ему надо? В его юность жаркого секса хватало для завоевания сердца. Он двинулся к двери с майкой в руке. — Это же нас ни к чему не обязывает, правда? — спросила Эмбер вслед. — Ты сам по себе, я сама по себе — так?

— Совершенно верно, — кивнул Сандо. Повернул дверную ручку.

— Но… — Он остановился. — Ты же ещё придёшь?

Усмешка победителя не сорвалась на уста, но расплылась по нутру.

— Поглядим, — отсалютовал наёмник, и покинул спальню Эмбер.