Империя. Цинхай [СИ]

Выжившие

— Николь! — воскликнул Энди, опускаясь к ней, на пол. Он стал оборачиваться к присутствующим людям: — Врача! Срочно, зовите сюда моего врача!

— Ааа! — скрючилась в очередном приступе боли Николь. Она успела взглянуть на Сандо, стоявшего гранитным утёсом над морем волнений людей, и не нашла никакого отклика на свои страдания, поэтому, когда её чуть отпустило, она ухватилась за руку Энди, сочувственно оглядывавшего ту, которую знал с пелёнок. — Мм… — простонала она, стиснув зубы. Из-под ресниц брызнули слёзы, вызванные мучениями внутри, и смешались с потом, катившимся из-под светлой чёлки.

— Что произошло?! Что она ела?! — кричал Энди служанкам, но те косились друг на друга, не решаясь отозваться, да и не помня от всей этой суматохи и осознания её последствий, кто и кому что подавал, был ли кто на ужине? Или не был?

Сандо смотрел на Николь, ещё раз осилившую бросить на него взгляд, обвиняющий, зовущий, не понимающий, почему он не обнимет её хотя бы в этот страшный час? А если этот час последний? У наёмника на шее, среди прочих амулетов, висела крошечная амфора, в каких в прежние времена носили благовония или духи. На Утёсе богов такие амфоры вольным братьям раздавали для других целей, с другим содержимым. Среди старейшин был чойчжон, ведающий ядами и противоядиями. Он знал секрет средства, справляющегося с любым из известных ядом, и выдавал одну его порцию каждому наёмнику на год, чтобы тот мог себя спасти, если вдруг настигнет такая беда, и его попытаются уничтожить через отраву в еде. Второй порции в год не полагалось, наёмникам давался один шанс, в остальных случаях они сами должны были быть умнее и предугадывать угрозу своей жизни. Сандо схватился за эту амфору, сжав её в кулаке. Он знал, что тайное лекарство чойчжона поможет, но так же и знал, что его наняли ради безопасности Дами, и добровольная помощь Николь выдаст их отношения. А если не выдать их отношения — она умрёт. Сандо много раз видел, как действует тот или иной яд. На Утёсе не щадили ни своих, ни чужих. И он знал по всем признакам, которые проявляло отравление Николь, что пока придёт доктор — обратного пути от смерти уже не будет. А в дверях толпилось всё больше людей. Девушка сжимала зубы и молчала, хотя ей хотелось кричать уже не только от физической боли, но и для того, чтобы умилостивить возлюбленного и заставить его подойти к себе. Она чувствовала — это их последняя встреча. Слёзы текли по щекам, бледнеющим и обескровленным, но она хотела и перед смертью показать, что жестокость равнодушия будет на его совести, и она их не выдаст, смолчав и не обратившись к нему, как он от неё и требовал. Как требовали обстоятельства и условия, в которых они спутали свои судьбы.

Сандо оттолкнул мельтешившую перед ним служанку, упал рядом с Николь на пол, и, перехватив у Энди даже её руку, поднял её голову, кладя на свои колени. Сорвав с шеи противоядие, он вырвал зубами пробку и поднёс амфору к серо-синим губам китаянки.

— Пей! — грозно прошептал он. Николь застыла, на мгновения забыв даже о боли. Ресницы задрожали, а мокрые глаза уставились на вольного брата, не верящие, что он сделал это. — Пей! — поторопил её Сандо.

— Не надо… — Изогнувшись и опав обратно, Николь подавила очередной крик. — Ты не должен…

— Пей! — Девушка схватилась за живот и согнулась пополам, закричав опять и уже не управляя собой. Тяжело задышав, Сандо больше не думал. Он принимал решения и действовал. Вылив противоядие себе в рот, он поймал лицо Николь, крепко зафиксировал его в своих ладонях и прилип к ней поцелуем, через который перелил лекарство. Он не отрывал свои губы, пока не было проглочено всё до последней капли. Секунды отсчитывали жизнь Николь, медлить было некогда. Золотой осознавал, что выдал их связь и роман, но он и осознавал, что не может поступить иначе, оставшись у стенки наблюдать, как в агонии погибает та, что отдала ему своё сердце, а за ним и тело, всю себя. На весах лежали сохранность Николь и его репутация. Наёмник слишком гадкое и тёмное существо, чтобы печься о репутации, хотя, возможно, теперь на Утёсе богов будут на него смотреть по-другому, когда узнают, что самый первый и лучший воин размяк от чувств в сухих горах Цинхая. Возможно, какая-то репутация всё же должна была быть.

Поцелуй подействовал на Николь, как обезболивающее. Она обмерла и ослабла в руках Сандо, прекратив малейшие движения. Энди, открывший у себя на глазах нечто, о чём в своём доме не подозревал, чуть отодвинулся, позволяя вольному брату действовать, поскольку видел уверенность его движений и поступка и доверился в спасении дочери друга. Дами круглыми глазами смотрела на своего телохранителя, словно видя впервые. Этот человек пугал её, страшил, вызывал опасения и отталкивал, потому что выглядел самым беспощадным и злобным из всех, кого она знала, и вот он баюкает на руках едва не скончавшуюся девушку, целуя её вспотевший лоб и прижимая к своей груди, вытирая с восковых, сизых щёк слёзы, отводя свои глаза от изумлённых взглядов публики.

— Вот же дело дрянь! — послышался голос Эдисона Чена. Кто-то повернулся к нему, кто-то нет. Никто и не заметил, когда он тоже оказался в числе зрителей. — Кто-то жёстко надумал подставить меня перед Николасом… я уезжаю! Скоро он будет здесь, а мне не нужна заваруха.

Второй сын исчез, отправившись спешно собирать вещи. Услышав его, и отходя от происшествия, подавшего надежду благополучного исхода, потому что Николь потихоньку прекращала орать, а только морщилась, всхлипывала и держалась за живот, большинство присутствующих задумалось о том, кто же стоял за покушением на младшую дочь Дзи-си? Кому перешла дорогу эта неприятная по характеру, но безобидная по делам девица? И половина из людей была согласна с тем, что первым подозреваемым был и будет в данном случае Эдисон, ненавидящий, вполне взаимно, Николаса, и знающий, кто самое дорогое для него создание, что может надломить его и уничтожить. Конкуренция между братьями была такой, что верилось в принесение в жертву сестры.

Вперёд всех собрался с мыслями Энди, поднявшийся на ноги и сразу же принявший грозный вид. Брови нахмурились, лицо озлобилось и уста потвердели, приготовившись изрекать повеления.

— Немедленно выяснить на кухне, кто и что сегодня готовил, все остатки проверить, только попробуйте не донести до проверки хоть одно блюдо! — Он заметил на прикроватной тумбочке Николь тарелку со сладостями. Взяв в руку эту тарелку, он вернулся к едва приходящей в себя девушке, и показал ей пищу: — Ты ела это?

Слабая Николь мутным взором обратилась к Энди, и чуть заметно кивнула головой.

— Это тоже на проверку! Уоллес! — Личный телохранитель и начальник охраны главаря мафии выступил из толпы. — Проследи за всем, самого проверенного человека в лабораторию с сопровождением, живо! — Синеозёрный поклонился и, перехватив тарелку, вышел ненадолго, чтобы распорядиться. — Энди бросил ещё один взгляд на пострадавшую, которая понемногу подавала признаки грядущего выздоровления. Особенно тягу к жизни выдавали пальцы, сомкнувшиеся на майке наёмника, через которую китаянка касалась его защищающей и спасительной, сильной груди. Хозяин дворца подошёл к Дами и, взяв её под руку, развернул прочь из комнаты. — Идём, пока будут готовы результаты анализа, выясним остальное, что возможно…

Сандо остался с Николь и, когда с позволения Энди вышли все, поднял девушку на руки и положил на кровать. Как раз тогда примчался доктор для осмотра. Прослушав и прощупав пациентку, он вынес вердикт: жить будет. Хотя уточнил, что кое-что в организме, скорее всего, пострадало, и требуется полное обследование и, скорее всего, небольшое лечение. А пока он лишь не советовал ничего есть, чтобы не задеть травмированный желудок. Разрешил пить и убежал за капельницей, чтобы подпитать протравленное тело.

Не успели они остаться одни, как забегали прознавшие о покушении родственники, сунули свой нос все: Цянь и Эмбер, Генри и Фэй, Джессика и Кристал, последним, медлительный и без эмоций на лице и в голосе, наведался Ифань, спросивший о самочувствии у Николь. К тому времени она уже вернула способность говорить, хоть и тихо, и успокоила брата, что ей намного лучше.

— Ну и хорошо, а то могло бы и… — разведя руками, попрощался Ифань, и не стал больше беспокоить сестру. Доктор принёс пилюли, закрепляющие эффект противоядия, и капельницу, аккуратно и ловко воткнув иглу в вену Николь. Похвалив того, кто дал «нечто», избавившее девушку от неминуемой смерти, врач удалился, попросив позвать его, если что-то понадобится. Сандо не выдержал и закрыл за ним дверь на защёлку, вернувшись на кровать к Николь. Осторожно забравшись на одеяло, он прилёг рядом, поднеся ладонь возлюбленной к губам и поцеловав. На глазах Николь опять выступили слёзы.

— Сандо…

— Не трать силы.

— Всё нормально, у меня их ещё достаточно, — прошептала она, на пару сантиметров придвинувшись к нему. — Ты… ты понимаешь, что ты сделал? Теперь все, все здесь, а может и не только здесь, в зависимости от длины их языков, будут знать, что ты… что мы с тобой…

— Пусть знают, — обрубил Сандо. — Ты жива — это главное.

— Ты наёмник, для тебя не может быть жизнь важнее смерти. Ты убиваешь, ты не можешь спасать.

— Ты права. Я убиваю. И я найду того, кто хотел тебя убить. — Николь поморщилась, не то от остаточных ощущений внутри, не то от этой мысли, что кому-то она не угодила.

— Это из-за Николаса. У него множество врагов.

— Ты уверена?

— Да, я никогда ни с кем не враждовала, да и ценности во мне никакой, кроме того, что меня любит Николас. — Девушка хмыкнула. — Если я кому-то и досаждала, то это ты. Ты — единственный возможный подозреваемый.

— Ники, — тронул её щёку вольный брат, поцеловав быстро и заботливо в губы. — Если бы с тобой что-то случилось по моей вине, я бы наказал и себя… — Сандо обнял её так, чтобы не задеть инфузионную систему, и когда из его поля зрения пропал её взгляд, трепетный и влюблённый, он вдруг подумал, а не могла ли Николь сама это всё подстроить? Да нет, бред, такие симптомы не инсценируешь, видно было по цвету кожи и состоянию, что яд настоящий. Не стала бы девушка травить себя ради того, чтобы убедиться, что её любят? Хотя Николь способна на многое. И откуда она могла знать, что Сандо сумеет её спасти? Оттуда! Она сестра бывшего наёмника, о том, что у них есть противоядие ото всего — она не могла не знать. Чёрт, чёрт! Откуда эти подозрения? Зачем? Зачем ему намекали, что Николь способна быть оружием Николаса, чтобы завести тому союзника, чтобы заманить в сети Тсе. Неужели он попался? Неужели он увяз настолько, что час назад открыл свои чувства и показал, что не ожесточился до той степени, которая требуется на Утёсе богов? Что он сделал! И ладно, если ради невинной жертвы чьих-то уродливых интриг, но если Николь всё-таки инструмент влияния Николаса…

Ручка двери подёргалась и, обнаружив, что не может открыть дверь, успокоилась. Зато прозвучал стук, а за ним и беспокоящийся голос Энди:

— Ники, всё в порядке?

— Да, дядя! — отозвалась она, обернувшись через плечо, но не прося Сандо открыть её спальню.

— Я дозвонился до Николаса, рассказал, что произошло. К утру он будет здесь.

— Хорошо, спасибо, дядя! — «К утру тут будет разъебон» — подумал Сандо, представляя, в каком состоянии сюда уже летит этот зверь-убийца. Он раскрошит особняк в пыль, пока не найдёт виновного. У золотого, в прочем, были такие же намерения. Он послушал, как прозвучали на убывание шаги Энди, и крепче прижал к себе Николь. Кто бы ни стоял за попыткой её отравить, он — Сандо, своего поступка уже не спрячет, теперь он её официальный возлюбленный. А Николас и до этого знал, что это так. С кого же он спросит за недосмотр?

Несмотря на то, что Энди сказал Дами, что они будут «выяснять», выяснял он один, а молодую супругу отвёл подальше от беспокойств, в их спальню, под контроль вернувшегося Уоллеса Хо. Энди осознавал, что вольный брат спас дочь Дзи-си, и не стал приказывать ему вернуться на дежурство и продолжать охранять госпожу Лау. Главарь синеозёрных регулярно заходил в комнату, где бодрствовала Дами, не решавшаяся ложиться спать до хоть какой-то определённости, советовал ей всё же отдыхать, принимал ответное упрямство, сообщал что-нибудь о ходе расследования, и опять уходил. Так он известил и её, что вскоре прибудет Николас. Потом сказал, что Эдисон спешно попрощался и упылил со своей свитой в ночь, пока не нагрянул третий сын. Страх личных разборок с лучшим воином Китая (а, может, и мира — кто мог точно знать?), был велик.

Лаборатория — не тайная и химическая, а обычная медицинская, где можно сдать анализы или выявить содержимое чего-либо, — находилась неподалёку в горах, но всё равно пришлось подождать, прежде чем туда отвезли пробы всей еды, что употребляла Николь вечером, и пока оттуда поступил звонок, сообщивший, что яд был именно в тех сладостях, которые девушка ела у себя в спальне. Энди срочно призвал к ответу поваров, устроив очную ставку, чтобы они не могли свалить с одной головы на другую. Но их показания сходились, десерт готовился в одной посуде, и порции раскладывались по тарелкам наобум. Половина была съедена на ужине, некоторые, как Николь, попросили принести им десерт в спальню, не желая задерживаться в столовой.

— Кто относил десерт в спальню Николь?! — прогремел очередной вопрос Энди, и после минутной заминки отозвалась Джа, поднявшая руку и выступившая из ряда прислуги. — Когда ты принесла его, Ники была в комнате?

— Нет, там никого не было.

— И что ты сделала?

— Оставила его на столике и ушла.

— То есть, ты оставалась с этой едой наедине? — Понимая, к чему клонит Энди Лау, горничная всё-таки запугано кивнула, не посмев отрицать очевидное. — Это ты сделала? — сразу же последовал другой вопрос.

— Н-нет, господин Лау, как я могла? Вы что…

— Кто тебе приказал?

— Говорю же, это не я… Я на вас не первый год работаю, я бы не стала…

— Говори честно, Джа, иначе мне придётся добывать из тебя правду силой. — Девушка побледнела. Глазами, полными страха, она воззрилась на босса синеозёрных.

— Господин Лау, я клянусь вам, что я не клала отравы, я как взяла на кухне эту тарелку — так её и принесла.

— Ты видела кого-нибудь возле спальни Николь?

— Нет, господин.

— Не лги!

— Клянусь, господин Лау, там никого не было, даже госпожи Николь, я поставила тарелку и ушла.

— Значит, это всё-таки ты что-то подсыпала, раз никого не было?

— Нет же! Я правду говорю, зачем бы мне? Чего ради мне покушаться на госпожу?

— Это лучше ты нам скажи. — Энди махнул головой в сторону служанки, велев своим людям: — На задний двор. Там все говорят искреннее и быстрее.

— Что? Господин Лау! Господин Лау! — испуганная, попыталась Джа уговорить его не решаться на то, что он задумал. Но Энди повернулся спиной и пошёл вперёд. Подхватившие девушку под руки бандиты, потащили её, пытающуюся упираться, на задний двор.

Дами сначала показалось, что она слышит где-то вдалеке ночную птицу, которую никогда не слышала раньше. Потом что-то в звуке показалось ей не птичьим. «Наверное, какой-то дикий зверь из гор приблизился к особняку. Что за ночь!» — заламывала руки сестра Дракона, не умея уснуть в такие тревожные минуты. Она подошла к окну и приоткрыла его, прислушиваясь к установившейся тишине. После того, как отчалили люди Эдисона с ним во главе, и перестала бегать допрашиваемая прислуга, в стенах всё как будто бы задремало. Но нет, печальный и горький звук, стон зверя, остался, раздаваясь неподалёку. Дами ощутила мурашки на своих руках. Не слишком ли близко это животное? Вой или стон, что бы это ни было — где-то около, не на территории ли сада? Не собаки ли подняли такой вой? Дами приникла к окну ближе и, прислушиваясь к тонкому и плачущему шуму, вдруг стала понимать, что это человеческий крик. Это стонет и плачет человек — женщина! Отшатнувшись от окна, госпожа Цинхая механически поглубже запахнула на себе халат, огладила его и сглотнула слюну. Какой крик! Полный страдания. Проник прямо в душу. Кто его издаёт? Он раздался снова, опять… Нет, невозможно сидеть вот так в спальне, когда непонятно, какая чертовщина творится в доме! Не Николь ли продолжает мучиться от яда? «Хоть бы с ней ничего не случилось, ведь Николас просил меня приглядывать, пока нет Энди, но Энди тут был. И всё же…».

Высунувшись в коридор, Дами огляделась, найдя глазами Уоллеса Хо:

— Энди не возвращался?

— Ещё нет, госпожа.

— Кто кричит на улице? Ты слышишь? — Начальник охраны не умел лгать. Он был сильным и умным мужчиной, но много лет преданной службы отбили у него способность лукавить. Неискренне и фальшиво, он заверил:

— Я ничего не слышал, госпожа.

— Вот как? — Дами вышла из комнаты, прикрыв за собой, убежденная, что этот тип в курсе происходящего, что бы там ни творилось. — Тогда я пойду, посмотрю.

— Госпожа, не стоит, господин просил вас оставаться на месте… — Не посмев перегородить дорогу или поймать девушку за какую-либо часть тела или халата, Уоллес оказался сбоку от Дами и, поскольку она не остановилась, так и зашагал рядом. — Госпожа, прошу вас, не стоит ходить ночью неизвестно куда.

— Разве я не дома? Чего мне бояться? — Синеозёрный замолк и, не умея спорить даже с боссом, не то, что с его женой, пошёл дальше, как сопровождающий.

После спуска на первый этаж, Дами подошла к ближайшему распахнутому окну и ещё раз прислушалась. Пришлось подождать до нового крика, чтобы определиться с направлением. Вычислив, откуда доносится эта жалоба страдания, девушка ускорила шаг, пока не добралась до выхода и не вышла во двор. Теперь к крику, наконец-то ясно различимому и определенному, примешался звонкий свист хлыста, а затем и стук удара. Дами поморщилась, огибая угол и выбираясь на тёмный задний двор, что вёл к конюшням. Горел всего один фонарь, и под ним, к изгороди, за обе руки была привязана горничная — Джа, молодая девушка, не раз менявшая постельное бельё у Дами в комнате и приносившая ей платья. Хлыст в руке одного из синеозёрных вознёсся ввысь и опустился на её обнажённую спину, и без того красную, с лопнувшей кожей, между которой сочилась кровь, стекающая ниже, к талии, пачкая не до конца опущенную ткань рабочего ципао. Увидев состоявшийся удар, синхронизировавшийся с криком боли, Дами вздрогнула и крепко зажмурилась, а когда веки разомкнулись, она увидела поднявшего руку Энди. Этот знак велел остановить экзекуцию. Господин Лау заметил жену и поспешил к ней.

— Что ты здесь делаешь? — Он намеренно встал так, чтобы загородить собой обзор на «допрос» служанки.

— Я?! — Энди задал вопрос тихо, и Дами не нарушила выбранной им громкости, но тон её был совсем другим. — Это что ты здесь делаешь?!

— Милая, тебе лучше вернуться в дом. — Энди посмотрел на Уоллеса с предостережением, упрекая в том, что тот допустил сюда его супругу и, намекая без слов, что повторений подобного быть не должно. Подчиненный виновато опустил голову, признавая промах.

— Энди, это средневековье! Что ты творишь?!

— Дами, родная, отправляйся спать…

— Ты слышишь меня?! — прошипела девушка. — Как ты можешь? Она же… юная девчонка! Как… как у тебя рука поднимается? Пытки! — Энди подавил ухмылку, которая должна была сообщить о том, что рука-то, в общем, бьёт не его, но вовремя понял, что характер его Дами не позволит сейчас шутить.

— Милая, эта юная девушка, возможно, пыталась убить Николь, и я должен знать, кто стоит за этим.

— Возможно! А если она не при чем?!

— А если бы она попыталась убить одного из нас?! — гневно остановил нравоучения жены Энди. Он приобнял её за талию, вторую руку аккуратно положив на ещё плоский живот Дами. — Ты понимаешь, что стоит на кону? Я не имею права остаться в неведении. — Дами посмотрела ему в лицо, в глаза, и, после тех недель, когда проникалась мудростью и заботой этого мужчины, после тех дней, когда стала понимать, что брак заключен удачно, и ей стоит попытаться освоиться здесь, завоевав Энди Лау, приручив его, после всего этого сестре Квон Джиёна померещилось, что на ней лежит ладонь её жестокого и корыстолюбивого брата, от чьей опеки она так хотела избавиться. Что-то проскользнуло в этом бессердечном ужасе драконье. Или все преступники были одинаковы в своих манерах? Дами захотелось бежать, но ноги не слушались. Касание Энди сделалось неприятным, и впервые с момента свадьбы девушка осмелилась оттолкнуть его, отступив на шаг.

— Дами, — растерялся тотчас мужчина, обронив ту каменную маску хладнокровия, что держал на лице. — Я не хотел, чтобы ты видела, пожалуйста, пойми… Уоллес! — прекращая попытку договориться, которая затягивалась и не обещала быть успешной, да, к тому же, не любя решать семейные вопросы на глазах своих людей, Энди вернулся к приказам: — Отведи госпожу в нашу спальню.

Уоллес Хо попытался придержать Дами под локоть, но та отмахнулась и от него.

— Я пойду в свою комнату, а ты даже не думай прийти ко мне! — выражая брезгливость и отвращение всем своим видом, обожгла взором присутствующих мужчин кореянка, и гордо пошла прочь, торопясь, чтобы не услышать больше ни единого крика.

Энди и сам подождал, когда пройдёт время, необходимое Дами для того, чтобы уйти как можно дальше. Затем он подошёл к привязанной Джа, и поднял её подбородок, чтобы их глаза встретились.

— Ну что, не надумала сказать, кто тебя нанял?

— К-клянусь… клянусь, гос-сподин Лау, — запинаясь, тяжело дыша, качнула она головой. — Я не делала… этого.

— Придётся продолжить, да? — Энди вновь махнул рукой, и на спину Джа обрушился новый удар.

Китаянка пыталась считать их, но сбилась, до того голова шла кругом от боли. Спина горела, и новые прогулки хлыста по её ссаженной коже жгли раскаленным железом. Энди вглядывался в лицо испытуемой и искал правду, врёт она или ей не в чем признаваться? Когда нанимают кого-то для убийства, засылая во вражеский стан, подбирают очень крепких и выносливых людей. Пусть Джа не мускулистый парень, но в её взгляде Энди всегда находил потаённую мощь духа, она могла огрызнуться, если считала что-то несправедливым, или смело выговориться перед хозяевами. И теперь было видно, что она не скулит от страха, а о чём-то думает. О том, как прекратить пытку или о том, как не проболтаться? На кого она могла бы работать? Кто использовал бы яд, и почему выбрана именно Николь?

Вдруг, словно из ниоткуда, возник Джексон. Растолкав стоявших синеозёрных, он почти сшиб с ног человека с хлыстом, ухватился за его руку и, рванув её и выкручивая, отобрал инструмент наказания. Швырнув хлыст на землю, и прижав к ней ботинком, Джексон повернулся к Энди.

— Дядя, отпустите Джа, прошу вас!

— Почему? — спокойно спросил цинхаец, заложив руки за спину.

— Она не сделала ничего плохо!

— Откуда тебе знать? Ты с ней близко знаком?

— Нет, но… но посмотрите на неё — она же совсем молодая, и… и глаза у неё невинные.

— Джексон, мальчик мой, многие невинные глаза прячут за собой дьявольски искушенные мозги.

— Я знаю, но это не тот случай! Уверяю, Джа не могла совершить зла!

— У тебя есть доказательства? — победив в два хода, завершил спор Энди.

— Нет, — протянул уныло Джексон, рыская глазами по ногами, будто там мог валяться аргумент. — У меня нет доказательств, дядя, но, я прошу, не бейте девушку. — Джа нравилась молодому человеку, и если до этого он воспринимал её легкомысленно, как мишень для флирта, неприступный и диковатый, то теперь не мог не почувствовать в ней и живое существо, способное страдать, думать, бояться. И плакать тоже, наверное, способное, но, что удивительно, Джа до сих пор не заплакала. Она не могла не кричать от боли, но глаза её не увлажнились. Джексон ощутил, что она заслуживает не только внимание от мужчин, но и уважения. Да и вообще, он не мог пройти мимо, видя, как табун здоровых бандитов лупит девчонку, у которой нет никакой возможности оказать им сопротивление.

— Ты хочешь взять на себя ответственность за неё? — полюбопытствовал Энди. Джексон не поднял взгляда:

— Если хотите, можете побить меня вместо неё, но отвяжите её, пожалуйста. Вы совершаете ошибку…

— А она могла совершить убийство.

— А если не она?! — громче воскликнул парень.

— В этом мы и хотим убедиться.

— До какого момента? Пока она не умрёт?! — Энди приблизился к младшему сыну друга, разошедшемуся на эмоциях и, наверное, нервничавшего от непривычного зрелища испытаний, какие опытные мафиози перевидали десятками за свою жизнь. «Юный мальчик ещё не нюхал пороха и не повидал крови, вот и разволновался» — подумал Энди.

— Послушай, — подошёл он к Джексону вплотную и положил ладонь ему на плечо. Сошёл на шепот: — Это жестоко — да.

— Хорошо, что вы признаёте это.

— Но без жестокости мира не существовало бы давно. Кто-то выживает, кто-то погибает. Если дорожишь своим, стремишься защитить его и обезопасить, избавить от угрозы, а для этого, разумеется, приходится быть жестоким. Или ты думаешь, что я получаю удовольствие от происходящего? Нет, Джексон, это не так. Но я должен так поступать, если не хочу, чтобы мой дом заполонили предатели и подосланные твари, которые чуть не убили сегодня твою сестру. Ты можешь предположить, кто отравил Николь?

— Нет, дядя.

— Вот именно! И как же ты рассчитываешь узнать, кто это сделал? — Властный тон Энди подавлял парня.

— Улики… искать свидетелей…

— А свидетели, по-твоему, никогда не врут?

— Врут… — Сдался Джексон. Что он мог противопоставить? Энди отпустил его, уронив руку. Отвернулся, глядя на горизонт, где светлело небо. «Мальчишка неопытен, ничего не понимает в делах. Ему стоило бы закаляться и учиться, он ведь, кажется, стремится быть воином? Какой же воин с такой сентиментальной душой?». Вздохнув, Энди обернулся к синеозёрным, терпеливо ожидавшим дальнейших распоряжений:

— Отвяжите девушку.

— Спасибо, дядя, — как будто бы даже пристыжено шепнул Джексон и, подойдя несмело к отвязываемой Джа, не решался взглянуть ей в глаза. Она придерживала на груди сорванное платье, которое не могла застегнуть — спина болела от ран, и прислонить к ней ткань, значило добавить новых мук.

Ничего не говоря служанке, Джексон пошёл с ней рядом, чуть приотстав, как бы провожая. Она тоже ничего ему не говорила, не зная, стоит ли благодарности его заступничество? Или повлияло не только оно, но и появление госпожи Лау незадолго до этого? Так или иначе, вдвоём они дошли до спальни девушки. Джа остановилась, посмотрев на молодого человека, поднявшего на неё, наконец, угрюмое, и в то же время сопереживающее лицо.

— Спасибо, — всё-таки сказала она.

— Ты… ты же этого не делала? — задал вопрос Джексон. Джа медленно помотала головой. — Тебе нужно что-нибудь?

— Позови кого помочь спину забинтовать.

— Я… я сам могу, — предложил парень, сделав полушаг в её сторону. Но его как будто бы остановили её строгие, тёмные очи, сверкающие не обидой, но оскорбленностью. — Если ты не застесняешься…

— Мне всё равно, — прозвучало, как вызов, из уст Джа, и она открыла дверь, входя в свою комнату. — Можешь и сам.

— Сгоняю за аптечкой. Я мигом!

Девушка сняла платье до конца, спустила с груди расстёгнутый лифчик, и осталась в одних трусах. Легла на живот, сделав полный вдох. О том, что её били, пытаясь узнать об отравлении, скоро узнают многие, но долетит ли в подробностях эта ночь туда, куда могут дойти лишь обрывки слухов? Энди поставил глушители на мобильную связь и интернет, и Джа не могла связаться с теми, с кем должна. Она не могла оповестить о том, что из неё не вытащили ни слова. Хоть она и не имела никакого отношения к отравлению Николь, и сама ломала голову над тем, кто мог сделать это и ради чего, но всё-таки она работала на людей, которым хотелось бы знать, что она не проболталась ни о чём. А как их известить об этом? Джа закрыла глаза, надеясь, что её не запишут в предательницы, не разобравшись и не выслушав саму пострадавшую.

Джексон вернулся быстро и, сначала подумав, что служанка уснула, подождал какой-либо реакции. Веки разомкнулись, глазами Джа указала на место возле себя.

— Приступай, раз уж взялся. Умеешь раны-то обрабатывать?

— Шутишь! После тренировок, бывает, и не такое остаётся, приходится самому себе быть первой помощью.

— Я бы больше доверилась Марку.

— Обижаешь! — надулся Джексон, но, посмотрев на полное иронии лицо Джа, улыбнулся сам. Даже в таком состоянии она умудряется его поддевать, чтобы позлить!

Достав антисептик, мази, бинт, Джексон осторожно, пусть и не очень профессионально и умело, но качественно выполнил взятую на себя обязанность. Ему больно было смотреть на тонкую и нежную кожу, превратившуюся в картину из кровавых потёков. Когда Джа проходила мимо по коридорам, он иногда смотрел ей вслед и представлял, какая она под своим платьем горничной, и вот, она лежит перед ним почти голая, прикрытая одними трусиками, а он не имеет права возбудиться, чтобы не отвлечься от своей человечной миссии. Заложив последний бинт и закрыв красное белым, Джексон стал укладывать медицинские принадлежности обратно в чемоданчик.

— Не жжёт?

— Терпимо.

— Может… нужно ещё что? Остаться с тобой?

— Ненужно. — Джа вытянула руку из-под головы и дотянулась до ладони Джексона, пожав её. — Спасибо ещё раз. Дальше я со всем справлюсь.

— Выздоравливай! В смысле… ну… заживай, — хохотнул младший сын Дзи-си и встал. Не хотелось, но пора уходить.

Пробуждение наступило раньше обычного во всём особняке, а ранний подъём начался локально, инспирированный появлением третьего сына Синьцзянского Льва. Сандо дёрнулся, когда ещё сквозь сон услышал гулкие шаги в отдалении, но когда задёргалась ручка двери, он уже был в сознании и поднимался.

— Ники! Ники! — пробасил по ту сторону голос её родного старшего брата. Николь тоже стала просыпаться, пытаясь понять, что происходит. — Наёмник, открой! — обратился уже к Сандо напрямую бывший вольный брат. Он и без наглядных подтверждений понял, что сестра в спальне не одна.

Золотой поспешил к двери, пока девушка только тёрла глаза. Открыл защёлку и, как только дверь приоткрылась, из-за неё его схватил кулак, утянувший в коридор. Сандо стукнулся затылком о стену, прижатый крепкой рукой за шею. На горле сомкнулись стальные пальцы, разве что не вырвавшие кадык. Прямо перед ним, с огненными глазами, но холодным лицом, стоял Николас Тсе.

— Доигрался, любовничек? — отчеканил воин и приблизил свои губы, чтобы говорить тише и быть услышанным. — Кто это сделал?

— Я не знаю, но обязательно выясню, — хрипло изрёк Сандо, стараясь не терять голоса от того, что сжата шея.

— А, может, это ты? А? — Одна бровь Николаса приподнялась вверх, и золотой увидел не шутку в этом предположении, а готовность верить в виновность наёмника.

— Я отдал ей своё противоядие. Тебе это скажут все здесь. — Сандо даже не думал вцепиться в руку Николаса и попытаться отвести её. Он почему-то был уверен, что тот его не убьёт сейчас, а напрасно пихаться и упираться смысла нет. Лучше поберечь силы на будущее.

— Я это слышал, не волнуйся. Но мне ли не знать, какие мастера чойчжоны в ядах. Мне ли не знать, что они могли одарить тебя какой-то тайной миссией, чтобы убить двух зайцев сразу. Тебя подослали, чтобы добить меня?

— Нет, я здесь только затем, чтобы охранять Дами. — Предположения Николаса ложились бальзамом на душу Сандо. Если Николас в состоянии обвинить его в отравлении, подозревает какой-то заговор, то Николь вряд ли травилась сама по его заданию. Или Тсе такой великолепный актёр?

— Как мне убедиться в этом? Как мне поверить, что ты не пытался использовать Ники, чтобы досадить мне? Или подобраться ко мне ближе.

— Ты сам видел, не я это всё начал. — Николас прищурился, остужая свой пыл. В переживании за сестру, как и предполагалось, он готов был просто приехать, всех убить, сжечь дворец, забрать Николь и уехать подальше. Всем сильно повезло, что он более-менее держит себя в руках, и разбирается поэтапно. Что вообще пытается разбираться. — Я бы никогда не посмотрел на Николь первым. Прости за обидные слова о твоей сестре, но она была совсем не в моём вкусе, и только её поведение привлекло моё внимание.

— И изменило вкусы?

— Я перестал смотреть на внешность. Ники понравилась мне другим…

— Изнутри? И ты решил выжечь ядом всё, что тебе понравилось, чтобы избавиться от зависимости? А потом испугался, что я пойму, что это ты, и скорее её спас?

— Ты сам веришь в то, что я мог испугаться? — Николас поджал губы и, проведя минуту в молчании, отпустил Сандо. Тот потёр шею, но от стены не отошёл. — Отбрось эмоции, и подумай сам, мог ли это быть я?

— Это мог быть кто угодно, наёмник! Видно, ты ещё не так хорошо знаешь этот мир, как хочешь показать.

— Тогда приглядись к Эдисону, который сложил чемоданы сразу после произошедшего.

— Это я тоже уже знаю. — Николас упер руки в бока и, успокоив нервы, с выражением осмысленным и даже мудрым, начал говорить спокойно: — Я найду его, не сомневайся, и ему придётся ответить за своё поведение. Я знаю, что он мог сделать это, но знаю и то, что Эдисон слишком умен для такой очевидной подставы самого себя.

— Разве что на это он и рассчитывал? Что все посчитают это глупым для такого умного парня.

— Ты прав. Я и сам об этом думал. — Николас снова посмотрел на Сандо. — Но неужели ты не понимаешь, что сильнее, чем Эдисон, меня ненавидит Утёс богов? Я единственный бывший наёмник. Живой. И, поверь, старейшины срут кровью и ссутся кипятком от того, что ничего не меняется. Яды — оружие чойчжонов, я не могу выбросить это из головы. Они знают, что меня не побороть силой, они наверняка знают о результатах наших с тобой разминок, что ты, первый нынче наёмник, проигрываешь мне. Как им ещё действовать? Как им ещё сломать меня?

Сандо промолчал. Он знал законы вольного братства, и знал старейшин. Это всё похоже на реальность.

— Но я в этом не участвую, Николас. Мне таких заданий не давали. Да и… не проще ли им было пытаться убить тебя? Допустим, подсунуть мне отравленный нож, чтобы я воспользовался им на тренировках с тобой? — Брат Николь, вдруг, едва отведя лицо, вернул его к Сандо. Глаза слегка расширились, и он подошёл обратно, впритык к золотому.

— У всех стен есть уши, пошли-ка отсюда, поговорим.

Бывший вольный брат вывел золотого за конюшни, на ровный загон для выгула лошадей. Небо уже было светлым, всё просматривалось, и можно было быть спокойными, что никто не подслушает разговора.

— Сандо, а можешь ли ты быть уверенным, что это не твою слабость почувствовал Утёс? Что это не тебя они захотели вернуть на путь истинный, узнав о том, что у тебя завелся роман?

— Но разве я как-либо прокололся? Мы с Николь были осторожны, никто, кроме тебя, не знал о нас… — «Ещё Джин, но он-то уж точно не шпион Утёса!» — отметил молодой мужчина.

— Иногда нам только кажется, что кто-то чего-то не знает. Мы не можем видеть глазами других.

— Даже если так, то чем плох роман наёмника? Я же не отвлекаюсь от заданий. Я не нарушаю приказов, я не ухожу из братства. Я выполняю всё, что требуется, зачем им избавлять меня от Николь?

Николас долго и пронзительно смотрел на Сандо, прежде чем опять заговорить. Он продолжал оставаться безмятежным и равнодушным, и даже голос его как будто приходил откуда-то извне, безразличный и глухой:

— Утёсу нужны роботы, исполнители, которых ничто не держит в мире, которые совершат любую подлость, любое злодеяние. — Будто это был пролог, сын Дзи-си выдержал паузу, и начал заново: — Был один вольный брат на Утёсе, ты, наверняка, не слышал его историю. Едва вступив в братство, мальчишкой, он влюбился в одну девушку в горах Тибета, женился на ней, хотя наёмникам нельзя было этого делать. Но любовь была сильной, и парню не хотелось держать любимую девушку в каких-то любовницах. Он сделал её женой, и у них родился сын. Наёмник ни одной живой душе не говорил о том, что у него есть семья. Раз в несколько месяцев он наведывался к ним, потихоньку, незаметно, чтобы не быть разоблаченным. Но спустя полтора года он вернулся в этот дом, где его всегда ждала молодая жена, где рос их крошечный сын, а вместо дома был пепел, вместо жены были расклёванные хищными птицами останки, вместо сына лежало обезображенное тело, отдельно от головы, которую удалось найти чуть ли не на дне ущелья. Наёмник десять лет искал тех, кто это сотворил, хватался за любые нити, за всё, что могло разоблачить убийц. Наконец, ему это удалось, и клубок размотался до конца на Утёсе богов. Нить привела к главному чойчжону, который умеет читать мысли, и знает все секреты своих наёмников. Жаждавший мести вольный брат, не забывший за десять лет свою ненависть к убийцам, попытался убить чойчжона, но у него не вышло, слишком много охраны было у того, слишком тяжело к нему было подобраться. Вышедшего из повиновения наёмника сбросили с Утёса богов. — Николас оттолкнулся от изгороди, к которой привалился во время рассказа. Его зрачки сверкнули золотым солнцем, поднявшимся над горизонтом. — Но этот наёмник умудрился выжить, Сандо. И, поверь ему, Утёсу богов не нужны поводы для того, чтобы избавлять вольных братьев от привязанностей. Вольные они лишь по названию, на деле же — рабы чойчжонов и старейшин. Идём обратно.

Обескураженный и осознавший, к кому относится история, воин, лучший среди действующих наёмников, пошагал за Николасом. Они шли молча, пока не столкнулись на первом этаже, у запасного входа возле кухонь, с Фэй, всегда встававшей рано и любящей завтракать в одиночестве, или, вернее, наедине со своими мыслями.

— Брат, с приездом! — мягко поздоровалась она, увидев Николаса. Остановившись, он резко схватил её за волосы, нещадно дёрнув за всегда пуританскую прическу, из которой не выбивалось ни пряди. Пучок порушился, а несколько шпилек вылетело, звякнув о пол. Фэй вскрикнула, оказавшись лицом к лицу с третьим сыном.

— Доброе утро, родственная душа Эдисона!

— Брат, мне больно, — выдержано заявила Фэй, пытаясь придерживать волосы там, где их тянул Николас.

— Что, всё живёшь в своих книгах, монашка? Что вычитала там на этот раз? Рецепт яда?

— Николас! — охнула она, возмутившись его откровенным обвинением. Бывший наёмник отшвырнул её так, что Фэй, упав на пол, проехалась по нему на метр в сторону.

— Не попадайся мне пока на глаза, если не хочешь неприятностей! — предупредил Николас и пошёл дальше. Сандо следовал за ним, потому что оба они направлялись к спальне Николь. Поднявшись на второй этаж, сын Дзи-си встал и остановил наёмника: — Я заберу Ники в больницу. И буду с ней там до того момента, пока мне не скажут, что она в полном порядке. — Сандо понимающе кивнул. — Оттуда я заберу её в Синьцзян. — Сандо замер. — Больше она сюда не вернётся. Здесь за ней не присмотрят так, как я смогу приглядывать за ней в нашем доме.

Николас пошёл по коридору вперёд, а Сандо больше не смог сделать и шага. Спрятать Николь от опасности — верное решение, он и сам бы хотел суметь сделать это. Но если опасностью для Николь может быть и он сам… Дом Николь — Синьцзян, место, в которое никогда не попасть ни одному наёмнику, или просто постороннему человеку. И Николас вряд ли теперь отпустит её куда-либо. «Когда-то я не смог спасти ту, которую любил, и потерял её, — пронзили мысли Сандо, — теперь я смог спасти, но всё равно теряю…». Потеряно и немного сбито, как в лесу со сломанным компасом, золотой огляделся, не узнавая стен и поворотов и, стараясь не поддаваться чувствам, побрёл к себе в комнату.