Измена. Хочу тебя разлюбить

Глава 47. Мама

— Что? — сон как рукой сняло.

— Татьяне Андреевне стало плохо. Она сейчас в реанимации. Вы извините, что беспокою, но вы сами сказали звонить, если что-то пойдёт не так.

— Всё правильно… Правильно, что позвонили. А что говорят врачи?

— Снова кровоизлияние в мозг.

— Но как? Почему? Я не понимаю, — мысли хаотично скакали в голове, не желая подчиняться.

Она же шла на поправку. Что могло случиться? Сердце и интуиция подсказывали, что это неспроста. Не может человеку внезапно стать плохо.

— Я не знаю, — ответила Инга и снова залилась слезами.

Так, выясню, как приеду, а сейчас мне надо было срочно попасть в больницу. Самолёт у нас был на восемь утра, но сейчас лечь спать я уже не могла. Страх за маму, колючим холодом свернулся под грудью, не давая вздохнуть. Сейчас самое правильное было занять себя чем-нибудь. Вещи я собрала ещё утром, в чемоданы оставалось только закинуть мелочи. Посмотрела по сторонам, включила телевизор, но незнакомая речь только раздражала. Хуже нет, оказаться в таком состоянии в незнакомой стране, когда не то, что успокоиться не можешь, но даже простейшей валерьянки не знаешь, где купить. Успокоительное мне сейчас бы не помешало: руки тряслись, разболелась голова.

Взгляд упал на мой телефон, он лежал рядом с телефоном Глеба. Я подошла к столу, чтобы взять его и заметила, как загорелся экран его телефона. Оповещение о сообщении в телеграмм. Я знала, что телефон Глеба запаролен, плюс со сканер отпечатка пальца, но видела, как запасной защитой был графический рисунок. Когда сканер не сработал на мокрые руки, он прочертил незамысловатый рисунок. Очень лёгкий, не захочешь — запомнишь. Я оглянулась на Глеба, он спал на животе, раскинув руки. Ещё секунду постояла в нерешительности, но любопытство узнать, писала ли ему Кристина или нет, подтолкнуло к постыдному шагу. Я всегда была против слежки хоть жены за мужем, хоть мужа за женой. Каждый человек имеет право на личное пространство… но устоять не смогла, обещая заглянуть лишь одним глазком.

Кристина: “Глеб, не молчи. Я знаю, что веду себя глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я очень скучаю”.

И ещё пятнадцать сообщений о том, что она скучает, любит и мечтает о нём каждую секунду. Радовало одно — он ей ничего не отвечал. Я промотала выше, там было скинуто несколько селфи фотографий. Глеб лежит на кровати, Кристина на его груди. Фотографировала она сама. Взгляд у Глеба отстранённый, холодный, совсем не такой каким он смотрел на меня. И хоть я знала, что фотки старые, всё равно видеть его с другой женщиной было неприятно.

Глеб заворочался, и я поспешно заблокировала телефон и положила на место. Теперь к мыслям о маме добавилось волнение из-за Кристины. Неужели она не знает, что такое гордость? Если мужчина отвергает, зачем продолжает унижаться? Для меня это было непонятно. Я села на кровать, пытаясь успокоить внутреннюю дрожь.

— Соня?

Глеб обнял мои плечи.

— Что случилось маленькая моя? — поцеловал в плечо.

Если до этого я ещё нормально держалась, то стоило Глебу спросить, и слёзы подступили к глазам.

— Мама… в реанимации, — с трудом выдавила из себя и расплакалась. Он прижал меня к себе, я уткнулась в его голую грудь, словно его тепло могло прогнать тот противный холод и предчувствие чего-то плохого.

— Сегодня уже будем дома. Сразу поедем в больницу, всё выясним. Всё будет хорошо. Слышишь меня? Не надо думать о плохом.

Я кивала, шмыгала и продолжала плакать.

— Прости… они сами льются, я не хочу плакать… а они льются и льются.

— Тогда поплачь, станет легче.

Я проплакала до самого утра. Будто кто-то внутри забыл закрыть кран, слёзы текли нескончаемым потоком. Нос и глаза распухли, голова болела.

Когда подошло время выезжать в аэропорт, мне было страшно смотреться в зеркало и, чтобы скрыть хоть как-то заплаканное лицо, надела солнечные очки. В самолёте вырубилась до самого приземления и из аэропорта сразу поехали к маме. Вещи Глеб отправил с водителем домой.

Мне не хватило часа, чтобы увидеть её.

Попрощаться.

Сказать, как сильно её люблю.

Острое повреждение мозга из-за закупорки тромбом артерии. Слишком большой участок мозга был повреждён — так сказал врач.

Я сидела на железной скамейке и не находила в себе сил шевелиться, что-то говорить. Глеб держал за руку, обнимал, но в груди было пусто, будто вместе с мамой у меня вырвали сердце.

— Если бы я не уехала, то успела бы попрощаться. Я плохая дочь. Я должна была быть с ней.

— Не говори глупостей София. Ты прекрасная дочь и сделала для мамы всё что могла. Даже на брак со мной согласилась, чтобы ей помочь. Не вини себя.

Глеб ещё что-то говорил, но все слова проходили мимо, я не могла сосредоточиться на них.

— Простите, не уберегла, — рядом раздался голос сиделки.

Я подняла голову и посмотрела на Ингу.

— Что ты сказала?

— Ничего, — она испуганно отшагнула.

— Я спросила тебя, что ты только что сказала? — голос злобно прошелестел в тишине коридора.

— Я не виновата, меня не было в комнате, я за обедом ходила, когда она пришла в палату к вашей маме.

— Кто? — рявкнула я.

Инга вздрогнула и села на скамейку.

— Я не знаю кто она и как её зовут.