Когда сбываются мечты

Глава тринадцатая

— Как ты, мам?

— Хорошо.

— Как прошла ночь?

— Замечательно.

— Ты спала?

— Главное, что я проснулась. Порой я просто удивляюсь этому.

— Удивляешься чему?

— Что все еще живу. Зачем?

— Ты живешь ради нас. Ты наш стержень. Ты есть, и это дает нам силы.

— Ты счастлива, Клер? — Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба.

— Счастлива? — переспросила я, лихорадочно соображая, что ответить.

— В жизни. Мне надо знать. Я соскучилась по твоей улыбке.

— Я улыбаюсь сейчас. Через час мы едем в цирк. Дети в восторге.

— Что ж, хорошо. А я вот никогда не выносила запаха животных.

Я рассмеялась. Ее любимое оправдание.

— Жаль, что я не водила тебя в цирк, — грустно сказала Конни. — Я говорила, что нет денег, но они были. Просто я безумно боялась их тратить. Как же я теперь сожалею об этом.

— Не сожалей. Мы с Роной прекрасно обходились и без цирка.

— А я нет. Я лежу тут и думаю, что, возможно, запах животных мне вовсе не так уж и не противен. Но я теперь никогда не узнаю этого.

— В таком случае я тебе привезу целую кучу сувениров.

— Когда? Я скучаю по тебе.

— Скоро, мам. Надеюсь выбраться к тебе на следующей неделе.

— В понедельник? Во вторник?

— В четверг. Первым же рейсом. Принести тебе завтрак?

— Да, пожалуй, — и я почувствовала, что Конни улыбается. — И последний каталог зимней одежды для путешествий. Он уже вышел?

Эти ее слова подняли мне настроение. Тот день, когда мама перестанет мечтать о последних новинках кружевного белья, будет означать, что конец уже близок.

— Я обязательно привезу его, — заверила я. — Мам, наверное, мы вернемся поздно, и я не смогу позвонить. Может, мы поговорим завтра утром?

— Если я доживу.

— Доживешь. Кто же еще, кроме тебя, оценит, как ужасно воняли слоны?

Я подъехала к дому в десять и ждала, пока Кикит с Джонни присоединятся ко мне. Обычно они уже ждали меня на крыльце, когда я въезжала во двор. Но сегодня я просидела пять минут и, обеспокоенная, вылезла из машины.

— О, это ты, Клер, — окликнул меня Малколм Аддис со двора, примыкавшего к нашему. — Я не узнал твоей машины. Новая?

Я помахала ему и ответила:

— Новая, — продолжая идти к дому.

— На сей раз не красная?

— Нет.

Я гадала, что могли подумать соседи, замечая, что я уже не в первый раз жду детей около дома, не заходя внутрь. Даже в те времена, когда я работала допоздна или путешествовала, они видели меня гораздо чаще. Наверняка они уже давно догадались о том, что произошло.

Решив, что мне нечего стыдиться и нужно выглядеть уверенно, я высоко подняла голову. Остановившись на крыльце и сделав вид, что ищу нужный ключ, я незаметно постучала в дверь.

Всем своим видом Дэнис демонстрировал, что очень сильно торопится. Судя по жесту, которым он пригласил меня зайти, мое появление только усилило его раздражение.

— Ничего доброго в этом утре нет, — проворчал он в ответ на мое приветствие и закричал: — Поторопитесь, ребята! — Он бросил на меня сердитый взгляд, провел рукой по волосам и пошел вверх по лестнице. — Клара Кейт! Твоя мама приехала!

Первой я увидела Кикит. Она была рассержена не меньше Дэниса. Ее подбородок дрожал, пока она бежала вниз по ступенькам.

— Я хотела надеть свой зеленый комбинезон. Папа обещал его постирать, но не постирал.

— Ты же надевала его только один раз, в четверг, — возразил Дэнис.

— Не правда! Я надевала его во вторник. И это вовсе не значит, что он чистый. — Кикит обратилась ко мне: — Моя любимая футболка все еще мокрая.

— А чем плоха эта? — спросил Дэнис.

Она состроила гримасу отвращения.

— Вся мятая!

— Я что, должен гладить футболки? — спросил меня Дэнис.

— Нет. Ты должен их разгладить и аккуратно сложить, пока они еще теплые после сушилки.

— Хорошо, — согласился он. — Это я могу делать. — И снова обратился к Кикит: — Где твой брат? Джон! Спускайся!

— Я выгляжу ужасно, мама?

— Ты выглядишь прекрасно.

— Я хотел выглядеть красиво для Джой. Она в машине?

— Она у Броди. Но мы в любом случае встретимся. — Я достала курточку Кикит из шкафа. — Иди, подожди нас на улице, моя сладкая. Через минуту мы с Джонни присоединимся к тебе.

— Джон не поедет, — бросила Кикит на пути к выходу и засунула руки в карманы.

Дэнис снова побежал вверх по лестнице.

— Джон! Куда ты пропал? — Он остановился на полпути, потому что в этот момент Джонни появился на пороге своей комнаты.

Я подошла к сыну.

— Что случилось?

Джонни пожал плечами.

— Ничего. Просто я не хочу ехать.

— Но ты же любишь цирк!

— Я был там много раз. Я лучше останусь дома, с папой.

Его слова ножом полоснули по моему сердцу. Я пыталась защититься от этой боли, убеждая себя не принимать отказ сына на свой счет. Джонни просто не знает, как вести себя с нами. Дэнис вздохнул:

— Я не могу остаться сегодня дома, Джон. Я еду в Бостон.

— Я могу поехать с тобой?

— Нет.

Джонни опустил голову.

— А подождать тебя дома?

— Нет, — снова ответил Дэнис, но уже более нежно. — У меня дела. И они займут весь день. Ты умрешь со скуки, ожидая меня. Поезжай в цирк с мамой и Кикит, а в какой-нибудь другой день я возьму тебя с собой в Бостон.

Джонни с сомнением посмотрел на него.

Дэнис поднялся еще на несколько ступенек. Взяв Джонни за плечи, он мягко проговорил:

— Обещаю. Только мы вдвоем. А сейчас поезжай. Надевай ботинки.

То ли он оказался более чувствительным отцом, чем я его считала, то ли так торопился уехать в Бостон, что готов был пообещать сыну все на свете, — не знаю. Я только молилась, чтобы их разговор закончился как можно быстрее.

Джонни удалился в свою комнату.

Поначалу мы с Дэнисом молча стояли рядом, ожидая, пока он вернется.

Потом я спросила:

— Что происходит?

— Я его не настраивал против тебя, если ты это имеешь в виду.

— Ты знал, что он не хочет ехать?

— Нет. Он мне не говорил. Он вообще редко разговаривает теперь.

— А ты спрашиваешь? Если ты замечаешь, что он о чем-то думает, интересуешься ли ты, что с ним?

— Да. Но это не значит, что он будет отвечать.

— Тебе не кажется, что его что-то тревожит?

— Господи, нет!

— Он чем-то расстроен. Может, стоит сесть с ним вместе, вдвоем, и выслушать его?

— С ним все прекрасно, Клер. И с Кикит тоже. Я еще не со всем научился справляться, но в целом дети не страдают.

Надо отдать Дэнису должное, дом выглядел вполне прилично. Вероятно, он кого-то нанял для уборки.

— Я думала, ты наймешь кого-нибудь, кто станет готовить и стирать. И возить детей в школу. Например, няню, о которой ты всегда мечтал.

— Я и сам умею водить. И стирать тоже. И дети это знают, разве они тебе не говорили?

— Говорили, — согласилась я. — Ты не знаешь, когда Дженовиц планирует встречаться с ними?

— Когда вернется.

— Как раз накануне Дня Благодарения? — Я не хотела портить детям праздник, хотя до сих пор не представляла, как мы проведем этот день. Я все еще продолжала надеяться, что смогу вернуть их до праздника. Но тут от меня ничего не зависело, и я старалась вообще не думать об этом.

И ответ Дэниса не успокоил меня:

— В День Благодарения или неделей позже.

Еще хуже. Я молилась, чтобы промежуточная апелляция все решила, в противном случае нам придется ждать отчета Дженовица.

— Мне так хочется, чтобы все уже закончилось. Ты еще не устал?

— А от чего я должен устать?

— От той неизвестности, в которой мы пребываем.

— Она длится всего лишь три недели.

— Целую вечность. — Я сменила тему. — Ты не боишься, что эта ситуация затянется надолго и кто-нибудь другой купит пакет акций «Питни», который ты так жаждешь?

Дэнис насторожился.

— Откуда ты узнала о «Питни»?

Краем глаза я заметила какое-то движение наверху. Джонни вышел из комнаты и спускался по лестнице.

— Ты готов? — улыбнулась я и протянула ему куртку.

Он взял ее и вышел на улицу.

Я последовала за ним.

— Джонни?

Он остановился. Я обняла его за плечи.

— С тобой все в порядке?

Джонни пожал плечами.

— Почему ты хотел остаться дома?

Он покачал головой, вырвался из моих рук и побежал к машине. К тому времени, когда я подошла, он уже сидел рядом с Кикит. Возможность поговорить я упустила.

Джой Пат была своеобразным ребенком. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить, чтобы она стеснялась кого-нибудь из нас, поэтому мне никогда не удавалось объяснить, откуда взялась та несвойственная ее возрасту неловкость перед ее собственным отцом. Во время своих визитов она либо тенью ходила за Броди, либо нянчилась с моими детьми, как будто они заменяли ей кукол. И только когда она достигла подросткового возраста, мы с ней стали по-настоящему близки. Она жаловалась мне, когда злилась на родителей, друзей или на весь мир в целом. Мы любили завтракать вдвоем. Постепенно Джой превратилась в рассудительную, любезную и удивительно повзрослевшую девочку.

Все те качества, которые я так ценила и любила в Броди, я любила и в Джой, но никогда не осознавала этого так сильно, как сегодня. Не знаю, рассказал ли ей Броди о том, что произошло между мной и Дэнисом, но вела она себя великолепно. Ей пришлось пережить развод родителей, она была интеллигентным и тонко чувствующим человеком и сейчас уверенно отвечала на вопросы Кикит.

Я невольно внимательно вслушивалась в их разговор. Кикит что-то шептала Джой на ухо, порой даже прикрывая рот ладошкой. Но ее глаза часто задерживались на мне, а голос звучал достаточно громко, чтобы уловить суть их беседы.

«А чем расставание отличается от развода?» — спрашивала она Джой, или: «Кто тебе говорил, когда тебе можно видеться с Броди, а когда нет?» Многие ее вопросы меня просто напугали: «Если родители перестают любить друг друга, они что, перестают любить и своих детей тоже?», или: «Если мама с папой расстались, то нам с Джонни тоже придется прекратить отношения?», или: «А что будет, если кто-нибудь из них снова решит жениться?»

Джонни, сидевший по другую сторону от Джой, тоже внимательно слушал. Он так и проходил весь день рядом с сестрой. Я пыталась хоть чем-то привлечь его к себе, чтобы получить, наконец, возможность поговорить наедине, расспрашивала его о безобидных вещах, интересовалась, не кажется ли ему, что футбольный сезон постепенно сходит на нет. Но Джонни отвечал как-то рассеянно, кратко и безразлично. И неизбежно снова устремлялся к Джой.

Каждый раз, когда это случалось, внутри меня все сжималось. И каждый раз я ловила на себе взгляд Броди, который говорил: «Он еще не привык к тому, что происходит, дай ему время».

У меня не оставалось выбора. Я знала, ничто не заставит детей мгновенно свыкнуться с мыслью, что их родители разошлись. Но я не желала также, чтобы грустные мысли испортили сегодняшний день. Дэнис очень редко ходил с нами в цирк, впятером мы бывали там гораздо чаще. И я представила, что сегодня как раз один из таких дней, когда Дэнис просто не смог присоединиться к нам.

И все пошло как по маслу. К концу представления даже Джонни забыл о своем плохом настроении. Оно вернулось к нему, когда мы случайно зашли пообедать в Стейк-хауз, куда Дэнис повел детей сразу после нашего расставания. Кикит первая сообщила об этом, но уже после того, как мы уселись за столик, и Джонни захотел уйти. Мы постарались сгладить ситуацию, но напряжение усиливалось.

Я вздохнула с некоторым облегчением, когда мы вернулись на маяк. Поскольку Джой видела мой дом впервые, Кикит и Джонни решили все ей показать. Когда они пошли на второй этаж, Броди обратился ко мне:

— Чувствуешь себя в подвешенном состоянии?

Я усмехнулась.

— Я действительно повисла, раскачиваясь взад и вперед, то в одну сторону, то в другую. Мне нужно почувствовать почву под ногами, Броди. Все в моей жизни, — Дэнис, дети, мама, «Викер Вайз», — все висит в воздухе.

Он приблизился ко мне:

ѕ А я?..

— Ты тоже.

Он нежно поцеловал меня. Его поцелуи все еще немного шокировали меня, но при этом доставляли огромное удовольствие. Прежде чем я окончательно растаяла, Броди крепко обнял меня и прижал к себе — просто прижал, тихо раскачивая, как будто в танце.

— Что это за песня? — спросила я, наслаждаясь мускусным запахом его кожи.

— Нет никакой песни.

— Должна быть. Ты двигаешься в каком-то определенном ритме.

— Нет. У меня нет слуха. Не улавливаю ни мелодии, ни ритма.

Я отодвинулась и уставилась на него.

— Что, правда?

— Ты же знаешь.

— Нет. Клянусь тебе. Если бы я знала, я бы никогда тебя не поцеловала. Я не связываюсь с мужчинами, которые не умеют петь. — И тут же возразила сама себе: — Хотя я уже связалась с мужчиной, который прекрасно пел. И что из этого вышло? После него мне уже ничего не страшно. Можно рискнуть.

Он снова стал раскачиваться из стороны в сторону, положив руки мне на талию и тесно прижав мои бедра к своим. Он смотрел на меня любящим взглядом, в котором читались одновременно и удовольствие и вызов. Но я и не собиралась сопротивляться. Я коснулась его шеи, незаметно провела большим пальцем по его коже и волосам и продолжала смотреть ему прямо в глаза.

Я начала тихо мурлыкать себе под нос какую-то мелодию в такт его движениям. Даже если Броди и не слышал ее, он мог легко уловить ритм. После такой короткой репетиции без слов я мягко запела.

Броди принял мою игру. Он узнал мелодию «Предвкушения» и рассмеялся. Продолжая мурлыкать, я еще теснее прижалась к нему.

— Ты дразнишь меня? — прошептал он.

— Кажется, да.

— Чувствуешь себя в безопасности?

— Ага. Ничего не может произойти, пока дети в доме. И я хочу воспользоваться этой безопасностью, чтобы спросить: «Если у тебя ничего не было с Элен Мак-Кензи, с кем же ты занимался сексом?»

Его щеки покрылись очаровательным румянцем.

— С другой.

— С кем?

Броди отвел глаза, потом снова взглянул на меня и проворчал:

— Хочешь, чтобы я рассказал?

— Ну, ты же знаешь мою историю. — Мы продолжали раскачиваться, его руки незаметно опустились ниже, и он еще крепче прижал меня к себе. От удовольствия я вздохнула, а потом продолжила: — Просто любопытно, и все. Мне казалось, что Элен великолепна в постели, но ты признался, что близость между вами отсутствовала. Значит, потрясающий секс был с кем-то еще.

После долгой паузы, во время которой он, казалось, совещался сам с собой, Броди выдавил:

— Гейл Дженсен.

— Всего лишь три года назад. Сколько длилась ваша связь?

— Более двух лет.

— Не шутишь?

— Не шучу.

Гейл работала ведущей одной из местных программ, пока не уехала в Нью-Йорк. Она была яркой и эффектной женщиной и моложе меня на десять лет. Я уже чувствовала раскаяние, что вообще затронула эту тему. Но, задав один вопрос, не могла остановиться.

— И какая она? — не сдержалась я, поскольку меня всегда это безумно интересовало.

Мои расспросы постепенно начинали забавлять Броди.

— О! С очень богатым воображением.

— Что это значит?

— Она любила вытворять такие вещи, которые даже трудно себе представить.

Я перестала раскачиваться.

— Не уверена, что смогу проделать то же самое. Мне уже сорок.

Он рассмеялся.

— Возраст не имеет к этому никакого отношения.

— Но я спала только с Дэнисом. В сексуальном опыте я недалеко ушла от девственницы.

— А сейчас ты тоже чувствуешь себя девственницей?

— В некотором отношении да. — Как только я произнесла последнее слово, он обхватил руками мои бедра и изо всех сил прижал к себе. — Нет, — поправилась я, задыхаясь от возбуждения, — не девственницей.

— А кем тогда?

— Не знаю. — Я низко опустила голову и прижалась макушкой к его груди. — Кем-то еще. Возможно, любопытной особой.

— Ты чувствуешь… это?

— Да…

— Где?

— Сам знаешь.

— Скажи!

— Не могу.

Броди прижал губы к моему уху и прошептал:

— Нет, скажешь, — и медленно отпустил меня. Когда я снова посмотрела на него, я увидела в его глазах обещание. И озорство. И желание.

Едва мы успели отойти друг от друга, как над перилами винтовой лестницы показалась голова Джой.

— Пап, помоги! Мы сидим наверху, в темноте, и я пытаюсь рассказывать пиратскую историю, но получается отвратительно. Ты рассказываешь гораздо лучше. Поднимись, пожалуйста.

Заинтригованная, я посмотрела на Броди.

— Пиратские истории?

— Я рассказывал их Джой, когда она была маленькая.

— Как будто мы сидим на крутом обрыве, — перебила Джой, — в кромешной темноте, а вокруг нас бушует шторм. Комната наверху как раз подходит. Словно находишься посередине океана.

Мы устроились в темноте в моей спальне. Кикит комочком свернулась у меня на коленях. Джой прислонилась к плечу Броди. Джонни уселся на колени между Броди и мной, прижав нос к стеклу.

Броди указал куда-то направо.

— Видите то черное пятно там, на берегу? Видите?

— Я вижу! — крикнула Кикит.

— А ты, Джонни?

— Там, сразу за маленькими огоньками? — неохотно спросил Джонни.

— Именно, — ответил Броди. — Это скалы. Но не просто древние скалы. Об эти скалы разбился славный корабль «Марианна». Слышали когда-нибудь о капитане Рое Стидженсе?

— Нет! — воскликнула Кикит.

— Пираты никогда не заходили так далеко на север, — заметил Джонни.

— Обычно нет, — уступил Броди. — Но поскольку никто не ожидал их здесь, это место казалось им самым безопасным. Конечно, тут нельзя найти пальм и кокосов, а зимы такие, что местным жителям приходится застегиваться на все пуговицы. И если пират по ошибке попадал сюда, когда начинал идти снег, он не мог выбраться до наступления весны. Но зато здесь были хорошие пивные, отличное жилье и лучший капуччино.

Я кашлянула. Капуччино, полагаю, изобрели уже гораздо позднее.

— Так вот, — продолжал Броди. — Капитан Рой Стидженс пользовался самой дурной славой, когда его назначили командовать судном. Он родился в Плимуте, в Англии, и рос беспризорным бродягой, обирая прохожих на улице. Он был не старше тебя, Джонни, когда начал подрабатывать на различных судах, перевозящих сахарный тростник из Индии, или муку из Гаваны, или вино и ром с Бермудов. Он стал плавать за границу на шхуне «Марли» с капитаном Малколма Друхёрста. Рою едва исполнилось восемнадцать, когда он встал за штурвал своего собственного корабля. «Марианну» спустили на воду в 1710 году, и она оказалась замечательным судном. А поверьте, друзья мои, пересечь могучий Атлантический океан дело очень непростое! На нем всегда бушуют сильнейшие ветра, идут дожди, перекатываются тяжелые волны. Но если кто и мог справиться с ними, так это Рой Стидженс. Он не боялся бросить вызов стихии. Больше всего на свете любил он стоять на бушприте, с гордо поднятой головой встречая обрушивающиеся на него волны. Надо вам заметить, когда он достиг совершеннолетия, его внешность стала весьма свирепой: высокий и крупный, с длинными черными волосами, свободно развевающимися у него за спиной, и громовым голосом, которым он мог перекричать даже самый ужасающий ветер. Так что море не особо жаждало принять его в свои глубины. Долго ли, коротко ли, а к двадцати пяти годам Рой уже столько раз пересек Атлантический океан, что стал искать новые приключения. — В голосе Броди зазвучали трагические нотки. — А еще он мечтал отомстить за давнюю смерть своих родителей, погибших от руки графа Уалтропского.

— И стал пиратом? — спросила Кикит.

— И стал пиратом, — подтвердил Броди и щелкнул пальцами. — Рой больше не нанимался матросом на чужие корабли — он ступил на палубу собственного, и увлекся этой идеей. «Марианна» выглядела так невинно, что все считали ее капитана и команду обычными трудолюбивыми моряками до тех пор, пока они не атаковали порт Джолли Роджери, и к тому моменту слишком поздно было спасаться бегством. Корабли, которые сдались сразу же, отделались легким испугом. Те, кто решил сражаться, понесли большие потери. Но к судам из флота графа Уалтропского пираты с «Марианны» не имели сострадания. Их нещадно сжигали и грабили. А команды высаживали на необитаемые острова. Пираты забирали серебро и прекрасный фарфор, лекарство и оружие. И слитки золота. Много слитков. Знаете, у капитана Роя была мечта. Он часто посещал колонии. И решил — очень верно, кстати, — что там можно построить прекрасную жизнь, если устроить революцию.

Я предположила, что, если капитан Рой Стидженс ступил на палубу «Марианны» в 1710 году, ему следовало умереть задолго до революции, но не сказала об этом вслух. Детей околдовала эта история, и, честно говоря, меня тоже. Я погрузилась в фантазии, которые так умело создавал Броди. Успокаивающий тембр его голоса, — более глубокий, когда он говорил за капитана, мягкий и заманчивый, когда выступал от имени рассказчика, — просто очаровал меня. Этому очарованию поддался даже Джонни. Когда Броди нарисовал образ Пруденс Купер и рассказал о любви Роя Стидженса к этой невинной девушке, умершей от скарлатины. Беспощадный пират не смог вынести мысли, что ему придется жить там, где жила она, и вернулся к той пещере в скале, куда давным-давно запрятал свои сокровища. Именно эта пещера, — сказал Броди, — из моего окна кажется маленькой черной точкой на далеком берегу. Джонни положил локоть на колено Броди и слушал также внимательно, как и Кикит.

Потом Броди терпеливо отвечал на вопросы: да, капитан хранил свои сокровища для этой невинной девушки; нет, спрятанные золотые слитки никто не нашел; да, невинная девушка собиралась прогуляться по обрыву в ту ночь; нет, капитан Рой не слышал прогноза погоды.

К тому времени, как он закончил рассказ, мы уже сильно опаздывали. Я обещала Дэнису привезти детей к девяти, а часы показывали начало одиннадцатого.

Сначала я хотела позвонить Дэнису и спросить, не могут ли дети остаться со мной до утра. Потом заметила, как занервничал Джонни, и решила доставить их домой как можно быстрее.

Денис встретил нас в дверях с грозным видом. Я подняла руку в успокаивающем жесте и поспешила как можно быстрее проскользнуть с детьми мимо него, но как только я шагнула по направлению к лестнице, он преградил мне дорогу.

— Поднимайтесь наверх, — сказала я Кикит и Джонни. — Я зайду поцеловать вас и пожелать спокойной ночи.

Как только они скрылись из виду, Дэнис воскликнул:

— Мы же договорились, что вы вернетесь в девять. Ты нарушила договоренность.

— Мне жаль. Мы совершенно забыли о времени.

Он разгневанно фыркнул.

— А ты знаешь, именно поэтому все так и происходит. Ты забываешь о времени. Забываешь о детях. Забываешь о лекарствах Кикит. Черт бы тебя побрал, у меня тоже были планы.

— Какие планы?

— Я хотел кое-чем заняться с детьми.

— В девять часов вечера? Ты хотел куда-то пойти с ними?

— Мы можем заниматься и дома.

— Чем? — спросила я и только потом почувствовала запах. Бросив любопытный взгляд на Дэниса, я прошла через холл на кухню. Там царил беспорядок. Дэнис пытался печь. Несмотря на то что плоды его старания немного подгорели по краям, в них легко узнавалось шоколадное печенье. А в сторонке на столе лежала видеокассета с фильмом, на который Дэнис так долго обещал сводить детей, что за это время фильм уже успел сойти с экранов кинотеатров.

Я застыла на месте, пораженная.

— Прости. Если бы я знала, что ты тут готовишь, я бы более внимательно следила за временем. Тебе следовало сказать мне.

— Я ничего не должен тебе говорить. Я законный опекун детей. А вот ты ходишь по тонкому льду. И то, что ты возвращаешь детей домой на полтора часа позже назначенного времени, говорит о твоей необязательности.

Мои теплые чувства к нему после этой тирады испарились полностью. Я опять вернулась в холл.

— Сегодня суббота. Дети могут лечь попозже. Иди позанимайся с ними сейчас.

Дэнис приблизился ко мне.

— Ты забываешься.

— Нет, это ты забываешься, — возразила я. — Дети довольны, счастливы и защищены. Если ты волновался, мог нам позвонить. — Я положила руку на перила и посмотрела на него. — Я опоздала и извинилась. Но это очень сложно, Дэнис. Мне необходимо больше времени проводить с ними. Эти ограниченные визиты несправедливы, ты же прекрасно понимаешь. Неужели ты действительно честно и искренне считаешь меня безответственной матерью? И ты веришь, что я хоть раз причинила им вред?

— Откуда ты узнала о «Питни»?

— Ты меняешь тему.

— Нет. Это конфиденциальная информация. И если ты ее разузнала, то это низкий и подлый поступок. И он о многом говорит.

Я уставилась на него. Потом резко оборвала:

— Подлый? А возбуждать дело против меня, полностью основанное на лжи, не подло? А показывать Дженовицу конфиденциальные медицинские записи не подло? Я уж молчу об истории с Адриенн.

Дэнис взял меня за руку и попытался подтолкнуть к двери.

Я резко выдернула руку и отскочила от него.

— И если за той историей стояло что-то еще, то вся правда все равно станет известна. И на суде тоже, если дело дойдет до него. Я найду эту правду, чего бы мне это ни стоило. И еще, Дэнис. Я пойду на что угодно, чтобы вернуть детей.

— Ты мстительная сучка.

После этих слов у меня перехватило дыхание. Я отразила удар так быстро, как могла:

— Это называется самозащита. Не я зачинщик. Не я решила воскресить прошлое. Это все сделал ты, Дэнис, и, клянусь жизнью, я до сих пор так и не поняла зачем. Что такого ужасного было в нашем браке, что заставило тебя завершить его подобным образом?

Я услышала какой-то шорох наверху. Подняв голову, я увидела, как над перилами промелькнула голова Джонни.

Я пошла наверх. Дэнис окликнул меня, но я проигнорировала его. Услышав его шаги за спиной, я побежала. Я ворвалась в комнату Джонни как раз в тот момент, когда он лихорадочно искал, куда бы спрятаться.

Я схватила сына и изо всех сил прижала к себе. Сердце билось у меня где-то в горле. Я попыталась отдышаться, а потом как можно мягче попросила:

— Поговори со мной, Джонни. Скажи мне, что тебя так сильно волнует.

Он вырывался из моих рук, но я не давала ему уйти.

Прижавшись щекой к его волосам, я ждала, пока он успокоится.

— Я знаю, тебе тяжело сейчас. И мне тоже тяжело.

— Пусти меня, — приглушенно пробормотал он.

— Не отпущу, пока мы не поговорим. У нас никак не получается сделать это. То кто-нибудь крутится вокруг, то ты делаешь уроки, но я хочу поговорить с тобой, Джонни, мне необходимо с тобой поговорить. Мы же всегда так делали.

— Тогда мы жили вместе, — возразил он со злобой.

— Многое изменилось. Порой я готова сделать что угодно, лишь бы повернуть время.

— Почему же ты не сделаешь это?

— Потому что не могу.

— Но почему не можешь?

— Потому что сюда вовлечены правовые органы. Это серьезная проблема, поверь.

Я еще крепче прижала его к себе, и Джонни закричал:

— Если эта проблема такая серьезная, то почему она вообще появилась?

Хороший вопрос. Я могла сколько угодно размахивать руками, пытаясь что-то кому-то доказать, но правда заключалась в том, что я допустила в своей жизни большую ошибку. Я всегда сама решала, что нужно моей семье, лишая Дэниса права голоса. И была не права.

— Потому, — ответила я, — что папа нуждается в некоторых вещах, которые я не могла ему дать.

— Он нуждается в нас. А ты нет?

— Да, — я дышала в его волосы. — Господи, да! Это самое непереносимое! Я безумно страдаю, что не могу встречать вас дома после школы, обедать с вами и завтракать. Я хочу находиться с вами постоянно, как папа.

Джонни перестал вырываться, и я наконец смогла ослабить руки, не боясь, что он убежит.

— Ты всегда учила меня: если я чего-то хочу, я должен добиваться, — проговорил он. Злоба уступила место смятению. — Но почему же ты сама так не поступаешь?

— Поступаю. Просто ты этого не видишь. Я очень много думаю, что же можно сделать.

— Почему судья не хочет, чтобы ты была с нами? Ты сделала что-то плохое?

Я начала осторожно и нежно массировать его спину.

— Нет. Ничего противозаконного или аморального.

— А папа?

Я оглянулась. Дэнис стоял в дверях. Но даже если бы он и не слушал нас, я бы не стала порочить его в глазах Джонни.

— Папа любит вас так же сильно, как и я. И мы сейчас стараемся решить сложнейшую задачу: как продолжить любить вас, но не жить при этом под одной крышей.

— Но мы же семья. А семьи так и живут. Почему вы с папой не можете?

Я снова взглянула на Дэниса. К его чести надо сказать, он выглядел усталым и расстроенным, но я больше не чувствовала необходимости утешать его, как делала это раньше. Сейчас между нами пролегла пропасть. У каждой монеты есть две стороны. Если у меня не получилось удовлетворить желания Дэниса, то и он не смог удовлетворить мои.

Почему мы не смогли примириться друг с другом и жить вместе?

— Я просто думаю, что мы не сможем.

— Значит, мы больше не семья?

— Семья, но немного иная. Скорее, даже две семьи.

— А вы с папой так и будете постоянно воевать друг с другом?

— Нет. Очень скоро перестанем.

— И что тогда?

— Тогда мы успокоимся и начнем привыкать.

— Но я хочу, чтобы все осталось как прежде.

— Я знаю, — прошептала я и поцеловала его в макушку. Иногда в детстве я приходила в отчаяние, понимая, что никакими стараниями не вернуть ту жизнь, которую мы вели до смерти отца. Какую же боль я испытывала!

— Ты знаешь? — спросил Джонни. Его голос звучал напряженно. — И мы больше никогда не будем жить в этом доме все вместе?

Нежно и грустно я ответила:

— Вероятно, нет.

— Это гадко! — закричал Джонни и снова начал вырываться. Я крепко обхватила сына руками и продолжала держать его в объятьях, хоть он и пытался освободиться от них. В конце концов, он перестал бороться со мной и стал всхлипывать.

Хоть мое сердце и разрывалось от горя, я по-прежнему сильно прижимала сына к своей груди. Я начала тихо убаюкивать его, как делала, когда он был совсем маленьким.

— Поплачь, Джонни, — прошептала я. — Ты можешь плакать, когда захочешь. Я не стану тебя от этого меньше любить.

Я думаю, он заплакал бы и без моего разрешения. Увидев его слезы, я сказала:

— Чувствовать себя несчастным, испытывать злобу, смятение и страх — вполне естественно.

— Папа разозлится, если узнает об этом, — с надрывом проговорил Джонни.

— Не разозлится. Он и сам часто испытывает подобные чувства. Только не признается в этом. Но все скоро изменится к лучшему, Джонни.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Откуда?

И мой ответ, прозвучавший еще тверже, чем предыдущий, успокоил Джонни:

— Я просто знаю.

И я правда это знала. Я уложила его в постель и пожелала спокойной ночи, а потом поцеловала на ночь Кикит, села в машину и уехала. Вернувшись на маяк, я задумалась над тем, что все могло сложиться совсем не так, как мы рассчитывали, и внезапно мне самой понадобилось утешение. Я подняла трубку, чтобы набрать номер Броди, но не услышала гудка. Я нажала на кнопку.

— Алло! — снова нажала. — Алло!

— Клер?

Я не узнала голос сестры.

— Ты должна приехать, Клер. Мама в коме. И врачи не знают, сколько она протянет.