Когда сбываются мечты

Глава пятнадцатая

Кармен позвонила в понедельник, накануне Дня Благодарения, с двумя новостями, хорошей и плохой.

Хорошая новость заключалась в том, что судья апелляционного суда назначил слушание по нашей петиции.

Но слушание состоится только после праздника. Вот это было плохо.

Звонок Кармен поверг меня в уныние. Я все утро провела в мастерской и с головой погрузилась в работу.

Днем у меня состоялась третья встреча с Дином Дженовицем. На этот раз он снова возился с трубкой. Первые тридцать минут разговора он просто держал ее во рту, следующие пятнадцать развлекался тем, что наполнял ее табаком, потом утрамбовывал табак, после тщательно исследовал чашу, снова утрамбовывал, опять рассматривал чашу… К этому моменту я уже была твердо уверена, что его гораздо больше интересует трубка, чем я.

Я продолжала размышлять об этом и после того, как наша встреча закончилась. И не имело значения, сколько раз я проигрывала в памяти наш диалог или пересказывала его Кармен и Броди — я так и не смогла понять мотивов его поведения. Дженовиц выразил соболезнования по поводу смерти моей матери, спросил, как я это пережила, и в то же время даже не попытался хоть как-то отреагировать на мой ответ — просто скупо кивнул головой. Он поинтересовался, как проходят встречи с детьми, но при этом не обратил никакого внимания на мое замечание, что Броди гулял с нами. Дженовиц никак не отреагировал на сообщение, что я собираюсь заехать сегодня к Джонни на тренировку и во вторник утром прийти на концерт Кикит. Он спросил, как идет моя работа, не планирую ли я каких-нибудь поездок и, если я собираюсь посещать свои бутики на Рождество в этом году, кто меня заменит. Когда я предположила, что этим займется Броди, Дженовиц даже бровью не повел.

Мне казалось, что есть множество вопросов, которые мы могли бы обсудить, чтобы выяснить, насколько хорошо я забочусь о детях. Дженовиц мог спросить меня, не собираюсь ли я проводить с детьми больше времени после смерти матери, как мы с Дэнисом подготовили их к похоронам, или, если уж больше ничего не приходило в голову, не беспокоилась ли я о том, что Валентино может вызвать у Кикит аллергию.

У меня сложилось впечатление, что Дженовиц безумно скучал. Хуже того, мне начало казаться, что он уже давно принял решение и просто тянет время.

— Дженовиц очень странно на все реагирует, — говорила я с Кармен по телефону. — Когда я рассказала ему о встрече Дэниса и Фиби в мотеле в Вермонте, он усмехнулся, затем кивнул, а потом спросил, что это я так зациклилась на их отношениях. Он ничего не понял. Что происходит?

— Я вот что думаю, — ответила Кармен, — не договорились ли они с Сильви полюбовно?

— Полюбовно?

— Я говорила о нем со своими коллегами на прошлой неделе. Дело в том, что Дженовиц устал, забота о здоровье стоит для него на первом месте, он подумывает об увольнении, но… денежные проблемы. И он решил пойти на компромисс: сократить свою частную практику и заняться судебными делами, которые его финансово поддерживают. Дженовиц берет почасовую оплату. Более половины дел, которые он сейчас ведет, поставляет ему суд. Это легкие деньги.

— Легкие деньги? Мои деньги. Мои проблемы. Легкие?! Вот здорово! Ну, спасибо!

— Ты понимаешь, что я имею в виду: он не проводит никакого лечения. Просто слушает и пишет рекомендации. Некоторые дела шаблонные. Если один из родителей жестокий, с неустойчивой психикой, он рекомендует отдать детей на воспитание другой стороне. В остальных случаях он, как правило, рекомендует поделить опеку. Порой по справедливости, порой ради выгоды.

— Мне он не предлагал поделить опеку. — Я задала себе вопрос почему, и ответ мне не понравился.

— А что бы ты почувствовала, если бы предложил?

— Досаду. Я ни с кем не хочу делить своих детей. — При мысли об этом я снова разозлилась. — Дэнис не имел никакого права так со мной поступать. Я не хочу, чтобы такой человек плохо влиял на моих детей.

— Но Дэнис их отец.

— И?

— Он прекрасно справляется с обязанностями отца, правда?

Я хотела воскликнуть, что ни с чем он не справляется и детей забросил.

Но я знала, что это неправда. Дети выглядели ухоженными, накормленными и находились под постоянным присмотром. И я сама видела, и они говорили мне, что Дэнис очень старался. Я не хотела признаваться в этом, даже самой себе, но факты были налицо.

— Но я привыкла знать, чем занимаются мои дети, — воскликнула я, затем замолчала, вздохнула и согласилась с тем, в чем сама себя обвиняла. — Да. Мне это необходимо. Постоянно. Возможно, это неправильно. Возможно, именно поэтому я никогда и не задумывалась о разводе. Я не хотела ни с кем их делить.

— Ты должна немного успокоиться.

— Броди говорит то же самое.

Кармен кашлянула.

— Давай поговорим о Броди.

Я предвидела, что она вспомнит о нем, и поспешила ответить:

— Броди мой спаситель. Если бы не он, я бы уже давно сломалась.

— Не самая лучшая идея выставлять его напоказ перед Дэнисом.

— Но все обошлось, — возразила я. — К тому же мы знаем о его отношениях с Фиби. Нам осталось только выяснить все об Адриенн. Как продвигаются дела у Моргана?

— Ну, он уже нащупал кое-что интересное.

— Нелегальное? — спросила я. И не знала, торжествовать мне или бояться.

— Морган ничего не станет уточнять, пока не найдет доказательств, а это нелегко сделать, учитывая давность произошедших событий. Свидетелей не осталось. Кто-то умер, как Адриенн, кто-то переехал, не оставив обратного адреса. Дэнис прав. Его нереально привлечь к уголовной ответственности за давностью срока. Он ничем не рискует сейчас.

— Легально. — ответила я. — Но Хейбер захочет услышать от нас встречное предложение в ответ на их требования, и нам придется чем-то на них воздействовать. Я уже пригрозила Дэнису, что позвоню руководителям «Питни». Если потребуется, я даже подкину сплетню Хилари Ховард. Сплетни отпугнут его потенциальных клиентов. Это не значит, что я хочу уничтожить Дэниса, я просто хочу вернуть детей. — И снова в моей душе появилось отвратительное чувство страха. — Кармен?

— Да? — послышался ее глубокий голос.

— Что ты думаешь? Я верну их? Или Дженовиц всего лишь пешка Сильви?

— Не исключаю такой возможности. Мой коллега подсчитал количество дел, которые Сильви передал Дженовицу в этом году, а также количество рекомендаций, отвечающих первоначальному постановлению суда и отличающихся от него.

— А можем ли мы напрямую спросить у Дженовица, принял ли он решение?

— Можем. Я только сомневаюсь, что он ответит.

— Ну, это нам кое о чем скажет.

— О чем? Что он действует против нас? Нет. Это его законное право, Клер. Он будет хранить свою тайну, как президент Прайс Вотерхауз, защищающий победителей Оскара. И он не произнесет ни слова, пока не наступит момент его выхода на сцену.

Поначалу Дэнис заявил, что собирается провести с детьми День Благодарения. Но в горах Нью-Хемпшира неожиданно выпал первый снег, и он предложил мне забрать детей в четверг, чтобы на выходные покататься с ними на лыжах.

Я могла бы заупрямиться и настаивать на первоначальном варианте, чего он и заслуживал после всех его бурных протестов на мои просьбы увозить детей пораньше и привозить их попозже.

Но в среду прилетала Рона, и меня радовала идея отпраздновать День Благодарения вместе.

Дэнис еще больше подсластил нам жизнь, позволив Кикит и Джонни остаться ночевать на маяке. Я сто раз просила его об этом, но всегда получала отказ. Либо его окончательно достали просьбы детей, либо он хотел провести праздничную ночь с кем-то еще, либо его сердце наконец смягчилось — я не знала. Поэтому я просто радовалась его уступчивости.

К тому же мне надо было действовать.

Как же быстро я включилась в игру! Я презирала эту сторону своей натуры, циничную сторону, о которой никогда не подозревала ранее. Цинизм стал моим главным оружием, а ведь сейчас мы вели настоящую войну. Если я хотела победить, я должна была оставаться вооруженной.

Совсем другое дело — слова, которыми мы начали пользоваться. Их я ненавидела: получать детей, забирать детей. Как будто речь шла о бездушных вещах, которые можно передавать, о ценном имуществе, которое мы нажили в браке. Эти слова не были частью войны. Они являлись частью нового лексикона, который я сейчас изучала, — лексикона разведенного родителя. О, как же я старалась бороться! Я пыталась передать тот же смысл более благородными синонимами: «я провела с детьми субботу» или «я повидалась с детьми в субботу». Но порой эти слова звучали из моих уст настолько неловко, что еще сильнее портили всю картину. В такие моменты я выбирала прежние «получить и забрать» как меньшее из зол.

День Благодарения принес с собой сюрпризы. Это был мой первый крупный праздник без Дэниса и без Конни. Формально мало что изменилось. Я точно так же приготовила индейку, накрыла стол красивой скатертью, сервировала его серебряной посудой, которую привезла с собой из старого дома. Немного подумала и добавила живые цветы, подсвечники конической формы, изысканный шоколад.

А вот дальше… Первым меня удивил Броди, который, то ли потому, что не было Дэниса и он остался единственным мужчиной, а может, из любви ко мне, переделал гораздо больше дел, чем обычно.

Во-вторых, меня привел в восхищение украшенный маяк, который выглядел на фоне океана волшебным, таинственным замком.

Удивила меня и Рона, которая никогда еще не вела себя настолько мило и приветливо, как сейчас.

Ну и конечно же дети. Я очень боялась, что праздник, проведенный без Дэниса, расстроит их. К тому же я не смогла обсудить с ними эту проблему заранее, будучи не до конца уверенной, что в последнюю минуту что-нибудь не изменит наши планы. Но говорили о том, что они с радостью проведут тут ночь. «Можно спать в твоей кровати, мамочка, и зажечь все огни, и представить, что мы находимся посреди океана? Мы будем смотреть, как восходит солнце, можно, пожалуйста?» — спрашивала Кикит. Им нравилось находиться рядом с Джой, Роной и Броди.

Даже Джонни. Ему потребовалось определенное время, чтобы оттаять, возможно, чтобы забыть, что отца нет рядом, но когда это случилось, он стал прежним, впервые с момента нашего с Дэнисом разрыва. Джонни подробно отвечал на мои расспросы о его баскетбольной команде, сказал даже, что мне необязательно смотреть все его игры — это считалось у него самым откровенным признанием в любви. Его слова вознаградили меня за все те дни непрерывного беспокойства и сомнений в том, что я недостаточно делаю для своих детей. Дети постепенно приспосабливались к переменам. И нам оставалось только внимательно следить, чтобы не травмировать их заново.

Думаю, с этой задачей я справилась прекрасно. Когда в пятницу Дэнис заехал за детьми, они выглядели вполне счастливыми. Я не была уверена, остался ли счастливым Дэнис после того, как он час провел в машине с Кикит, и которая пересказывала каждую деталь минувшей ночи. Она подробно воспроизвела сказку Броди о злополучном китобое, внезапно обретшем счастье, и о жене помощника капитана, которая благодаря своей находчивости спасла всю команду и вернула ее целой и невредимой домой. Но я испытывала облегчение, что устроила детям достойный праздник.

Мои же мысли вновь и вновь возвращались к маме. Я скучала по ней. Ее приезд к нам на праздник с печеньями и пирожными, приготовленными по старинным фамильным рецептам, стал доброй традицией. Приехав, она больше ничего не делала, просто отдыхала. Она называла дни, проведенные с нами, своими каникулами. Зная, как тяжело работала мама, чтобы обеспечить Рону и меня всем необходимым, я радовалась возможности ее побаловать.

Я скучала по тому удовольствию, которое она получала от моего дома и детей. Я скучала по выражению ее лица, когда я звала всех к обеденному столу. Конни приходила в восторг при виде праздничного стола даже больше, чем дети, которые воспринимали это как само собой разумеющееся. Я предпочитала думать, что наш стол понравился бы ей и в этом году, даже несмотря на отсутствие Дэниса.

Но Рона не согласилась со мной.

— Хорошо, что ты не рассказала ей о своем разводе. И на то есть причина. Мама бы настолько расстроилась, что не заметила действительного положения вещей. А я его прекрасно вижу, и все не так плохо.

Мы разговаривали в пятницу утром. Дети уехали, Броди повез Джой в Бостон, а мы с Роной, кутаясь в теплую одежду, мужественно боролись с порывами ветра на обрыве у маяка. Мы сидели на камнях, подогнув под себя ноги, и наблюдали за буйной игрой волн. Влажный от тумана воздух напоминал бы сауну, будь его температура градусов на пятнадцать повыше. Но даже холодный, он нес в себе что-то исцеляющее.

— А действительность заключается в том, — продолжала Рона, — что сейчас я не заметила той напряженности, которая всегда существовала между вами при Дэнисе. При нем ты старалась превосходить саму себя и во всем достигать совершенства.

— Разве?

— Точно.

— Мой развод не привел бы маму в восторг. — Эта мысль все еще не давала мне покоя.

— Но ты же с ним смирилась.

— А какой у меня был выбор? — я повернулась к Роне. — Какими тебе показались дети? Я волновалась, что они станут нервничать. Ты ничего не заметила?

— Разве что Джонни. Мне показалось, он слишком погружен в себя. Но, может, тут сказывается его возраст. Я бы не переживала за них, Клер. Они хорошо подготовленные ребята.

— Скажи это Дженовицу, — пробормотала я.

— Конечно. Отведи меня к нему.

Я не ожидала, что Рона воспримет мои слова как побуждение к действию. Но она говорила серьезно.

— Думаю, в отношениях с женщинами у него некоторые проблемы, — уклончиво ответила я.

Но Рона продолжала настаивать на встрече с Дженовицем.

— Я ему не нравлюсь, — предприняла я еще одну попытку. — А ты моя сестра. И можешь не понравиться ему только на этом основании.

— Все же я смогу убедить его, что ты великолепная мать. — Рона сжала губы. — Послушай, Клер, я часто возмущалась тобой, но вот этого у тебя не отнять. Ты всегда оставалась прекрасной матерью. К тому же, — ее голос зазвучал резко, — Дэнис настоящая дрянь. Он изменял тебе долгие годы.

— Я этого не знаю.

— Изменял! Поверь мне. Нет дыма без огня. — Рона вздернула подбородок и посмотрела на море. — Однажды он пытался увиваться и за мной.

— Что?

— Схватил меня. И это был отнюдь не невинный жест.

— Когда? Почему ты мне не сказала?

Рона одарила меня недоумевающим взглядом.

— Потому что ты была замужем за ним. К тому же мама убила бы меня. Она осудила бы меня за то, что я ношу обтягивающие платья, и обвинила в попытке завлечь Дэниса и разрушить ваш брак.

Я похлопала сестру по руке. Такой символический жест.

— Как тебе живется без мамы? — спросила я нежно.

— Хорошо.

— Правда?

— Правда. Моя жизнь до отказа набита всевозможными интересными событиями: крупной распродажей в Ниман-Маркусе, гигантским празднеством в загородном клубе, посвященном новой невероятной технологии по наращиванию ногтей.

— Я серьезно, Рона.

— И я.

— Ну… А как тебе живется, когда ты не занята?

— Чувствую себя потерянной, — не раздумывая, ответила Рона, потом выпрямилась и вздохнула: — Я подумываю о том, чтобы переехать. Я устала от Кливленда.

— Но ты прожила там всю свою жизнь.

— Да, и все думают, что я все на свете готова отдать за это место, как и мама. Мне нужен новый старт.

— И куда ты хочешь уехать?

— В Австралию. Избавлюсь наконец от своей одержимости жизненными благами и проведу пять месяцев, бродя по девственной земле в поисках смысла жизни.

Я не знала, смеяться мне или плакать. Меня поразила мысль, что даже без Дэниса моя жизнь оказалась наполненной разнообразными людьми, а Рона оставалась одинокой.

— Нет, не поеду, — она вздохнула и расслабилась. — Как ни странно, но я на самом деле более серьезный человек, чем кажусь. У меня нет больше матери, но я уже и сама не ребенок. Понимаешь, что я имею в виду?

Я неуверенно покачала головой.

— И не поймешь. Ты уже выросла к тому времени, как умер папа. Я же все ждала тех дней, когда Конни перестанет следить за каждым моим шагом и осуждать каждое мое движение. — Рона тихо вздохнула и устремила свой взгляд вдаль. — Но ты и об этом не знаешь, не правда ли?

Она ошибалась. Я знала. Я отлично понимала, каково жить, когда тебя постоянно осуждают и порицают, причем осуждают несправедливо. Но мне никогда не приходило в голову проводить параллели между опытом Роны и моим собственным. Я сделала это сейчас.

Неужели я была так же слепа по отношению к Конни, как и по отношению к Дэнису? Неужели я видела только то, что хотела видеть? Хуже того, неужели я охотно выслушивала критику Конни в адрес Роны потому, что сравнение с ней еще больше возвышало меня в собственных глазах?

Но одно я знала твердо. Я вознесла Конни на пьедестал, потому что она — моя мать. Но она оскорбляла и мучила Рону. И мое молчание способствовало этому. И делало меня ответственной за это.

Никакие мои запоздалые извинения не изменили бы того, что Рона уже пережила. И я решила ей помочь другим способом. Эта мысль осенила меня днем. Мы сидели в офисе. Рона читала «США сегодня», а я просматривала ежемесячный отчет наших партнеров из Милуоки, Канзас-Сити и Чарльстона. Мы ждали Броди, который обещал угостить нас обедом после того, как отвезет Джой в аэропорт.

Броди наконец вернулся, и выглядел он растерянным. Броди подошел к своему столу и начал просматривать бумаги. Внезапно он выпрямился и потер ладонью макушку.

Я прекрасно знала, что означает этот жест.

— Броди?

Он посмотрел на меня, не опуская руки, и улыбнулся.

— Нет, ничего. Все в порядке. — Броди снова наклонился над столом, придвинул к себе календарь и перекинул несколько страничек. Потом снова выпрямился и выдохнул: — Я справлюсь.

Кажется, я понимала, в чем дело.

— Рождественские бутики?

Но не только бутики — три благотворительных мероприятия требовали нашего присутствия.

— Я справлюсь. Просто в аэропорту я размышлял о поездке, которая предстоит мне в понедельник, и это немного выбило меня из колеи. Только и всего.

Мы много дней бились над этой проблемой. Формально бутики обошлись бы и без нас. Мы уже получили детальные отчеты о рождественских выставках, высказали свое одобрение или неодобрение, внесли свои поправки. Наше присутствие требовалось скорее с моральной точки зрения.

А моральный аспект казался нам самым важным. Это давало нашим служащим мощный стимул, чтобы хорошо работать. Еще ни один партнер не предал нас и не открыл конкурирующую компанию. И мы понимали: это происходит потому, что позволяли людям, которые работали на нас, чувствовать собственную значимость. И наши ежегодные визиты очень тому способствовали.

А поскольку в этом году я не могла никуда выезжать, Броди все визиты взял на себя. Но из-за моих проблем на него еще навалились и дополнительные дела — дома. Всю последнюю неделю он работал по ночам и собирался точно так же провести выходные.

Я посмотрела на Рону. Она держала в руках газету, но ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Она выглядела наполовину спящей.

— Рона, — громко окликнула я.

Она подняла на меня глаза.

— Как бы ты отнеслась к туру по всей стране с полностью оплаченными расходами по нему?

Рона подняла брови.

— Нам нужен человек, который смог бы проконтролировать работу наших бутиков на Рождество, — объяснила я. — Их всего двенадцать. Броди собирается посещать по два в день. Но ты можешь не торопиться. Что скажешь?

Она выглядела озадаченной.

— Мы расскажем тебе, на что стоит обратить внимание. После каждого визита ты будешь перед нами отчитываться. Это даже весело. Тех, кто хорошо работает, приглашай на завтраки и обеды и, что бы ни случилось, оставайся доброжелательной. То же самое и с благотворительными мероприятиями по борьбе с раком, СПИДом.

Рона переводила взгляд с меня на Броди и обратно.

— Ты, — обратился Броди к Роне, — ты идеально со всем справишься.

Рона смотрела настороженно, но заинтересованно.

— Я что, буду кем-то вроде специалиста по косметике Ив Сен-Лорана, посещающего Бендель?

— Только без рабочей одежды, — ответила я, вставая со стула. — И без работы. Тебе не придется ничего продавать или стоять в ожидании покупателей. Ты поедешь туда с иной миссией. Для контроля и проверки.

— Это работа менеджера, — добавил Броди. — Единственная загвоздка в том, что тебе нужно приступить к работе уже в воскресенье. Мы купим тебе билет через Кливленд, чтобы ты имела возможность взять с собой необходимую одежду. Ты можешь посвятить этому делу недели две, но желательно закончить все до середины декабря.

Я подошла к Броди и спросила Рону:

— Может, ты собиралась поехать куда-нибудь еще? Что скажешь?

Рона нахмурилась.

— А ты уверена, что это не импровизированная дурацкая миссия с целью занять меня чем-нибудь после смерти мамы?

Выражение лица Броди было таким же забавным, как и его голос:

— Импровизированная дурацкая миссия? Да я всю неделю работаю изо всех сил! Если ты откажешься, все ляжет на мои плечи. Если согласишься — сделаешь мне большое одолжение.

— Двенадцать городов? — спросила Рона.

— Ну, если это очень много…

Броди оборвал меня на полуслове.

— Двенадцать городов.

— Могу я лететь первым классом?

— Нет, — ответил Броди.

— А зарплата?

Броди даже глазом не моргнул.

— Двести долларов в день.

Она скорчила гримасу.

ѕ Это даже меньше, чем десять баксов в час. Я заработаю больше уборщицей в Кливленде в Хайтс Хай. Триста долларов в день.

— Двести пятьдесят. Ты же не хочешь работать уборщицей? К тому же тебе не нужны деньги. Двести пятьдесят плюс расходы. Хочешь — соглашайся, хочешь — отказывайся.

— Ты заключил выгодную сделку, Броди Пат, — ответила Рона. Улыбка на ее лице порадовала меня.

Три дня спустя, в первый понедельник декабря, Кармен и Артур предстали перед судьей Дэвидом Уилером в массачусетском апелляционном суде. В зале, где Уилер разбирал дела, было очень тихо. Пол здесь покрывал ковер, и, кроме того, тут отсутствовали зрители.

Сама комната казалась огромной. Перед деревянными лавками тянулся барьер, отделяющий судей от подсудимых. За ним по обе стороны от подиума располагались столы для адвокатов, а посередине возвышалась длинная кафедра для судей. За ней располагались три кожаных кресла с высокими спинками. Судья Уилер занимал центральное.

В зале совсем не ощущалось атмосферы кризиса или безумия. Единственными звуками, раздававшимися в зале, помимо скрипа кресла Уилера, когда он то откидывался назад, слушая, то наклонялся вперед, чтобы задать вопрос, были голоса адвокатов.

Каждый из адвокатов докладывал о своем деле с подиума. Поскольку судья уже заранее ознакомился с фактами, цель слушания состояла в том, чтобы задавать вопросы по пунктам, вызвавшим сомнение, но только по тем, которые имели отношение к разбирательству Сильви. Это слушание стало простым пересмотром судебного иска. Не было представлено ни одного нового доказательства. Доводы Кармен, построенные согласно правилам составления апелляции, заключались в том, что Сильви злоупотребил судейскими полномочиями и вынес решение, выходящее за границы здравого смысла. Хейбер утверждал обратное. Ни меня, ни Дэниса ни разу не вызвали для дачи показаний.

Слушание длилось около часа. Мы надеялись, что судья Уилер объявит о своем решении сразу же после окончания процесса. Но он забрал дело на подробное рассмотрение, обещая предоставить письменное заключение в течение нескольких дней.

Итак, оставалось только ждать. Снова ждать.

Дин Дженовиц прекрасно знал, как я расстроилась, когда суд предоставил ему дополнительное время на изучение моего дела. Я ни на минуту не льстила себя надеждой, что именно мое нетерпение заставило его поторопиться. Вероятнее всего, его подвиг на это десятидневный тур во Флориду, запланированный им на конец декабря. Но я вздохнула с облегчением, когда Дженовиц сообщил мне, что начал обзванивать людей, чьи имена значились в моем списке.

Я испытала облегчение еще и потому, что все эти люди, то ли из-за хорошего ко мне отношения, то ли из-за моих предварительных звонков, отозвались обо мне положительно.

Детский доктор, женщина, с которой я на протяжении нескольких лет дружила достаточно тесно, чтобы принять ее дочь к себе на летнюю работу в наш магазин в Вайнярде, позвонила мне:

— Дженовиц остался доволен, Клер. Он спрашивал, считаю ли я твоих детей уравновешенными, счастливыми, ухоженными и все в таком духе. Естественно, я ответила утвердительно. Я рассмеялась и сказала нет, когда он спросил, не замечала ли я следов от побоев. Он не особо интересовался тобой и Дэнисом. Поэтому я решила сама затронуть данную тему. Я, конечно, не стала высказываться против Дэниса. Он мог бы ошибочно предположить, что ты подготовила меня. Но я не могла смолчать, что все время общалась исключительно с тобой. Я просто плавно вставила это в разговор, когда расхваливала твои материнские качества. И заметила, что с такой матерью, как ты, дети не могли стать неуравновешенными, несчастными и неухоженными.

Потом позвонила учительница Кикит. Два года назад, когда я возглавляла родительский комитет, она была учительницей и у Джонни.

— Дженовиц спрашивал про Кикит, поскольку именно она учится в моем классе, но я с самого начала дала понять, что прекрасно знаю обоих детей. Он интересовался, как они успевают в школе. Я сказала, что яблоко от яблони недалеко падает. Спрашивал, как они ладят с другими детьми, как справляются с новыми проблемами, как воспринимают разочарования. Затем попросил посмотреть табель успеваемости Кикит. Я объяснила, что мы не ставим оценок таким маленьким детям, но если он хочет предварительно просмотреть письменную характеристику успеваемости Кикит, которую я собиралась послать вам домой в январе, я могла бы составить ее раньше и показать ему. Я очень хочу это сделать, Клер. Я плохо знаю вашего мужа, поэтому ничего не могу сказать о нем, но вы, я так думаю, всю себя посвятили детям.

Священник поинтересовался, как у меня дела, и выразил надежду, что мы с Дэнисом помиримся, о чем и сообщил Дженовицу.

— Я сказал ему, что дети отлично выглядят, но я ведь вижу их всего несколько часов в неделю, поэтому мне сложно понять, насколько быстро они привыкают к вашему разрыву. По крайней мере, никаких внешних изменений в их поведении я не заметил. Я предложил Дженовицу присоединиться к нам в этот уик-энд, но он отказался.

Воодушевленная, я позвонила тренеру Джонни по баскетболу под предлогом, что мы с Дэнисом, несмотря на наш разрыв, планируем провести праздничный банкет для команды в нашем доме. Я знала, что Дэнис не осмелится возражать. Приготовить лазанью, итальянский хлеб и огромное блюдо салата несложно. Я могла сделать все это вечером накануне события даже и без помощи Дэниса. Тренер с благодарностью принял предложение.

— Многие предлагали мне провести банкет, но только не в их доме, — заметил он. — И лишь очень немногие осмеливаются пригласить к себе в дом двенадцать девятилетних ребят и их родителей. Я так и сказал об этом тому парню, который звонил мне. Он хотел знать, как давно я знаю Джонни и не заметил ли я каких-либо изменений в его поведении с момента вашего разрыва. Я объяснил ему, что Джонни всегда был моим самым старательным и трудолюбивым игроком, и это ваша с Дэнисом заслуга. Вы всегда приходили посмотреть на его игру, а сейчас и Дэнис подключился. Последние несколько недель он помогает мне в тренерской работе. Он знает хорошие упражнения.

Больше всего я волновалась, когда звонила аллергологу Кикит. Я боялась, что он не захочет делиться со мной конфиденциальной информацией, поэтому для разговора с ним придумала довольно невинный предлог. Я спросила, не могла ли у Кикит начаться вялотекущая реакция на шерсть Валентино. Я уже консультировалась на эту тему с медсестрой и никогда не взяла бы кота, если бы существовали хоть малейшие предпосылки к аллергии. Доктор заверил меня, что все в порядке, и очень порадовался моим словам, что Кикит почти не хлюпает носом в компании Валентино. Затем он поведал мне о разговоре с Дженовицем.

— Мы достаточно долго обсуждали, не вызвана ли анафилаксия Кикит эмоциональным расстройством. Я сообщил ему, что вы уже задавали мне этот вопрос сразу же после ее последнего приступа. И повторил ему то, что уже говорил вам. У ребенка в момент сильнейшего стресса могут развиться психосоматические симптомы или он намеренно съест что-нибудь запрещенное, чтобы привлечь внимание родителей, но Кикит не принадлежит к числу таких детей. Я заверил его, что она очень сильная девочка и не боится говорить со своими родителями о чем угодно, даже когда они не правы. К тому же ваш муж тоже звонил по поводу кота. И я слышал в трубке голос Кикит. Она не показалась мне слишком счастливой. Но Дэнис обращался с ней хорошо. А я с ним. Не беспокойтесь по поводу кота, Клер. Что-нибудь еще?

Рона тоже говорила с Дженовицем — я даже представить не могла, когда она это успела. Она рассказала, что сильно восторгалась мной, что Дженовиц расчувствовался, и особенно подчеркнула, что Дин учился в одной школе с Гарольдом.

Дженовиц позвонил нам, чтобы встретиться с детьми на следующей неделе. Он посоветовал сказать, что его визит является неотъемлемой частью бракоразводного процесса. Я сомневалась, что дети клюнут на эту удочку. Джонни просто сразу же начнет сравнивать, как это происходило у его друга, чьи родители только что пережили более мирный, спокойный и традиционный развод. А что касается Кикит, то она вообще всегда спрашивала обо всем.

Дженовиц заверил меня, что проделывал подобное уже сотни раз и чем меньше говоришь, тем лучше. Я уступила ему, хоть и испытывала тревогу. Я не хотела, чтобы дети переживали о том, не сказали ли они что-то лишнее. Я боялась, чтобы им не пришлось выбирать между нами. Если визит Дженовица расстроит детей, я приду в ярость. И моя ярость будет беспредельной, если они расстроятся, а он не допустит, чтобы я сидела рядом и успокаивала их.

Меня не беспокоило, что Дженовиц расстроит Броди — он собирался встретиться с ним чуть раньше. Броди сильный. И может дать отпор. Меня волновало иное. Почему Дженовиц, учитывая наши отношения с Броди и привязанность к нему детей, до сих пор не встретился с ним. У меня было такое чувство, что он слишком поздно вспомнил о нем, и это открытие очень отвечало моим собственным ощущениям во время нашей последней встречи с Дженовицем. Я не могла удержаться от мысли, что все его попытки изучить наше дело были лишь пустой формальностью, что на самом деле он даже не пытался в нем разобраться — его уже заранее ознакомили с результатами.

Здравый смысл подсказывал мне, что я верну детей. Но пока я не видела ни одного подтверждения доводам своего здравого смысла. И единственную надежду возложила на судью Уилера.

Я ждала решения. Наступил вторник, потом среда. Я старалась занять себя работой в «Викер Вайз», что давалось мне безумно сложно. На меня находило беспокойство. В присутствии Броди я боролась с этим неприятным чувством достаточно легко: прогулки на обрыв, поездки в магазин, поцелуи, занятия любовью. Когда он уезжал, я уединялась в мастерской.

Я уже завершила всю грязную работу, реставрируя старинное кресло и столик. Тщательно обработала все, что предназначалось для починки. Потом нарезала новые прутья равной длины, вымочила их, чтобы сделать более гибкими, и начала вплетать один за другим.

Я всегда четко следовала образцу. Чем изысканнее был образец, тем напряженнее становилась работа. Прут, вплетенный слишком свободно или слишком туго, выделялся на общем фоне и этим сильно напоминал мне мою настоящую жизнь. Если наши с Дэнисом отношения не разрешатся благополучно, это наложит трагический отпечаток на мое будущее.

Дженовиц мог помочь мне, восстановив меня в родительских правах.

Судья Уилер мог помочь, отменив постановление Сильви.

К вечеру четверга я то впадала в отчаяние, то снова начинала верить. И позвонила Кармен.