Прохладные простыни приняли мое разгоряченное тело. Я помогла Саймону снять с меня одежду и с таким же усердием стащила с него рубашку. Я достигла апогея сразу, как только он вошел в меня. Он, еще не получив желанного, жадно брал меня в разных позах, и я послушно исполняла его желания, распаляя себя и его.
Нас объединила животная страсть, которую мы никак не могли удовлетворить. Взрываясь наслаждением, мы спешили к следующему. Но всему есть пердел. Паузы становились все длиннее, и мы, наконец, истощили себя. Я так и уснула распластанная на мужском теле.
Утром я закрыла лицо ладонями.
– Ты сожалеешь о произошедшем между нами? – спросил Саймон. Он пытался застегнуть рубашку, на которой не хватало пуговиц.
– Я не понимаю, почему не смогла остановиться, – я сгорала от стыда. Корила себя, Саймона и даже вампира за его хмельное вино.
– Никто не смог бы остановиться. Еще не было случая. Не ругай себя.
Я убрала руки от лица. Я не понимала, о чем говорит Саймон.
– Прости, но я тоже не каменный. Я два дня размышлял, почему ты любишь холодного вампира, когда есть такие, как я: живые, горячие, молодые. Вчера я воспользовался особым порошком. Добавил в вино. Обычно это развязывает женщинам язык, но с тобой сработало по–другому. Ты открылась вся. Что говорит о твоем темпераменте и жажде жизни. Тебе для чувственного удовлетворения не нужен вампир. Тебе нужен человек.
– Особый порошок?! – я встала в полный рост, забыв, что до сих пор обнажена. – Да как ты смел?!
Размахнувшись, я влепила Саймону пощечину.
– Тебе разве было плохо? – он поймал мою руку, когда я хотела ударить еще раз. Я скривилась от ненависти. – Разве ты не почувствовала разницу? Спать с мертвым или отдаваться живому? Что тебе больше понравилось, скажи! Уверен – второе.
Я хотела пнуть его ногой, но Саймон не позволил. Он опрокинул меня на кровать. Сильными пальцами собрал мои руки у меня над головой. Дернув пряжку ремня, расстегнул штаны. Навалившись всем телом, запечатал рот поцелуем.
Скрипела кровать, по моим щекам катились слезы унижения.
– Я отомщу, – прошипела я, когда все кончилось.
– Тогда твой вампир умрет, а ты отправишься в Бедлам.
Приведя себя в порядок, Саймон пригладил растрепавшиеся волосы моей щеткой. Посмотрел на меня через зеркало туалетного столика.
– Провидицам лучше дружить с Черными судьями. Между нами пока нет любви, но она появится. Мы подходим друг другу. Я заберу тебя в Лондон.
Я разрыдалась, когда он вышел из спальни. Я привыкла, что Бенджамин вел себя, как джентльмен, и забыла, что в мире существуют такие, как Генри и Саймон.
Вдруг в доме что–то упало и загрохотало по лестнице. Мгновение спустя раздался истошный крик Дженни. Я схватила дрожащими руками халат и кое–как напялила на себя. Завязывала пояс на бегу.
Выскочив, я увидела под лестницей лежащего ничком Саймона. Над ним со скалкой стояла Дженни.
– Что ты наделала? – прошептала я, уверенная, что Дженни ударила следователя. Я побежала по скрипучим ступеням вниз, упала на колени и склонилась над телом. Мне казалось, что Саймон мертв, но я боялась дотронуться до него, чтобы проверить.
– Это не я! – скалка со стуком выпала из рук секретарши. Дженни опустилась на пол кулем. – Я выбежала на грохот. А тут он лежит. Ой, мамочки…
Она показала дрожащим пальцем на растекшуюся под телом кровь. Когда я переползла на сторону Дженни, то увидела, что из бока королевского дознавателя торчит огромный кухонный нож.
– Мне кажется, он еще жив, – Дженни подняла на меня глаза. – Он только что пошевелил пальцем.
– Ничего не трогай! – приказала я секретарше. Я кинулась к телефону, чтобы вызвать карету скорой помощи.
Я ясно осознавала, что сейчас всему городу будет известно, что королевский следователь провел ночь в моем доме, и здесь же его настиг нож. Бытовая драма, закончившаяся убийством одного любовника другим. «Вампир зарезал соперника в приступе ревности». Не нужно быть провидицей, чтобы угадать, какие заголовки появятся в завтрашних газетах.
Но больше всего меня мучил стыд перед Бенджамином. Он не заслужил такой «благодарности».
Когда я вернулась, единственное, что изменилось – Дженни принесла маленькую подушечку и положила под голову Саймона. А он так и лежал, не подавая признаков жизни. Мне было страшно смотреть на его обескровленные губы.
– Шли бы вы переодеться, – посоветовала мне Дженни. Тонкий халат не скрывал, что на мне нет нижнего белья. Подол испачкался в крови.
Мы ждали карету скорой помощи в полном молчании. Ни одна из нас не сомневалась, что напасть на ночного любовника мог только граф Винтерширский. Больше некому. Мы обе помнили, что замки вампиру нипочем.
Этот день я провела словно в бреду. Рыдала, когда узнала, что Саймон жив. Доктор похвалил нас за то, что мы не тронули нож. Кровотечение могло стать необратимым, хотя жизненно важные органы задеты не были.
Потом сгорала от стыда в полицейском участке, где в окружении мужчин рассказывала, как провела ночь. Меня пытались поймать на противоречии, но трудно уличить во лжи, если ты из раза в раз рассказываешь чистую правду.
– Дело обошлось только пощечиной? – пожилой инспектор вновь запалил трубку. Меня уже тошнило от запаха табака.
– Я не храню в спальне кухонный нож.
– Что вы можете сказать о вашей служанке? Как давно ее знаете? Кухня – это же ее вотчина? Услышав шум, она схватилась за скалку. Значит ли это, что она готова была пустить ее в ход?
– Служанка беспокоилась за меня. Я выскочила из комнаты сразу же, как услышала шум. Дженни оказалась у тела за секунду до меня. Скалка – первое, что было под рукой.
– Как давно вы видели графа Винтерширского?
– Уже и не вспомню.
– Придется.
Отпустили меня глубокой ночью. Дженни ждала на улице. Промокшая от дождя, трясущаяся от холода и страха. Ее тоже допрашивали. Мы обнялись.
– Главное, что мистер Кавендиш жив, – сказала я. – Иначе нас с тобой задержали бы.
– Что будет дальше? – в ее глазах блестели слезы.
– Я не знаю. Наверное, нужно собрать все подарки вампира, чтобы вернуть их ему. Я предала нашу любовь. Не знаю, как буду смотреть ему в глаза.
– Я понимаю, почему он схватился за нож. Увидеть, как его женщина спит с другим – подобное зрелище не всякий вынесет. Даже такой хладнокровный, как милорд…
– На его месте я начала бы не с Саймона. Почему он не убил меня?
– Он любит. Или любил…
Кэб довез нас до дома. В особняке все было перевернуто. Полиция не церемонилась. Хорошо, что драгоценности и оружие я хранила в сейфе. Чтобы открыть его, нужно было набрать сложный шифр на двух вращающихся дисках, а я поменяла его после смерти Генри.
Я порадовалась, что так и не вытащила из сейфа револьвер, иначе Саймону точно пришел бы конец.
Удрученные и уставшие, мы разбрелись по своим комнатам. Я не стала включать верхний свет – не хотела видеть, как смята моя постель после ночного безумия. Запалила свечу на туалетном столике. Только поэтому заметила чернильницу, которая почему–то оказалась здесь.
Видимо, полицейские принесли ее из кабинета, чтобы составить описание места преступления, а отнести назад не удосужились. Чернильные пятна на светлом столе смотрелись каплями крови. Я дотронулась до одного из них. Удивительно, но чернила до сих пор не высохли.
Постояв немного над кроватью, я поняла, что не смогу уснуть, если не поменяю белье. Я сдирала наволочки и простыни так, словно они были виноваты в моей слабости. Потом села на голый матрас и расплакалась.
Да, Саймон поступил подло, опоив меня, но я винила прежде всего себя. Я не была честна сама с собой с самого начала. Я смотрела на него как на мужчину, а не как на следователя. Отмечала его красоту, мужественность, жар ладоней. Я словно готовилась переступить запретную черту. Если бы я сразу поставила перед собой заслон, то никакие «особые порошки» не толкнули бы меня на измену.
Раздевшись, я долго умывалась. Ледяная вода помогла успокоиться. Я села за туалетный столик. Вытащив из волос шпильки, взялась за щетку. Посмотрев в зеркало, поймала неуловимое движение где–то высоко под потолком. Какую–то неясную тень. Приблизившись к зеркалу, я разглядела, что с люстры свисает веревка. Развернувшись, я уставилась на нее, не понимая, откуда она взялась.
Я закричала, поняв, зачем ее конец завязан петлей. И в этот же миг на меня напали. Я задыхалась от наброшенной на шею удавки, которую кто–то, стоящий в темноте за моей спиной, неумолимо стягивал. Бесполезно было вырываться и цепляться за веревку, я только приближала страшный финал.
Кто–то собирался подвесить меня под потолок, выдав смерть за самоубийство. Ловкий ход. Даже Дженни подтвердила бы, что я была подавлена собственным предательством. Я так и потеряла сознание, уставившись на качающуюся маятником петлю.
– Красавица, открой глаза. Я знаю, что ты уже пришла в себя.
Я узнала этот голос. Саймон был прав, я давно проснулась и прислушивалась к звукам извне. По ним я определила, что нахожусь в госпитале. Я слышала, как к кровати подходил доктор – супруг Афродиты. Он шепотом переговорил с королевским следователем и разрешил ему посидеть возле меня.
– Только, пожалуйста, не тревожьте ее расспросами. Все потом. Она чудом осталась жива.
Я открыла глаза. Саймон улыбался. На нем была больничная одежда – некрасивая полосатая пижама. Он давно не брился и забыл, что такое расческа, поэтому вид имел разбойный.
– Я надеялась, что мы встретимся еще раз только на том свете, – прошептала я. Голос не слушался, саднило горло. Я облизала сухие губы.
Саймон потянулся к тумбочке и, взяв кружку, поднес к моим губам.
– Здесь нет особого порошка? – спросила я, прежде чем выпить.
– Он нам больше не понадобится. В следующий раз обойдемся без него.
– Следующего раза не будет.
– Никогда не говори никогда.
Я больше пролила, чем выпила. Глотая, скривилась от боли.
– Что со мной случилось?
– Тебя хотели повесить. И даже приготовили предсмертную записку. Весьма похоже скопировали твой почерк.
– Кто?
– Тот, кто пытался убить меня. У вампира не только вино хорошее, но и чувство юмора. Подожди, я лучше тебе прочту, что он написал.
– Причем тут Бенджамин?
– А кто? Только у него был повод расправиться с любовницей и ее любовником. Ревности даже четырехсотлетние старики подвержены.
– Лорд Найтинген не старик.
Саймон поморщился, доставая из кармана записку. Я только сейчас поняла, что ему причиняет боль любое движение. Он даже сидел скособочившись. Через застежку пижамы были видны бинты. Его только вчера пронзили кухонным ножом.
– Так мне читать или обсудим, что умеет в постели хладный труп? – Кавендиш расправил на коленке «мою» предсмертную записку.
– Читай.
– «Бенджи, если ты все еще жив, прости меня! Я всегда любила только тебя. И умру с твоим именем на устах. Прощай!»
– Как пафосно! – фыркнула я.
– Меня смутило другое. «Если ты все еще жив». Ему кто–то желает смерти?
– Родственники. Видел бы ты, как они рвут на части его имущество. Я ходила в замок. Пыталась выяснить, знают ли они что–нибудь о Бенджамине. Меня уверили, что он добровольно ушел из жизни. Они не нашли осиновый кол, который он хранил для себя, но обнаружили следы пожара и горстку пепла в одном из подземелий.
Саймон рассмеялся, держась за бок.
– Что? – спросила я недовольно.
– Осиновый кол – это одна из басен, выдуманных самими вампирами. Я вижу, твой Бенджи усиленно распространял ее. Интересно, почему он ввел в заблуждение родственников, что его возможно убить осиновым колом?
– А как же тогда вампиры умирают?
– Для этих целей, милая, есть такие, как я.
– Но Бенджамин рассказывал, что сам охотился за вампирами. Как он их убивал? Или…
Саймон с улыбкой кивнул, подтверждая мою догадку.
– Он сам был Черным судьей. Только поэтому королева Виктория и ее предки позволили ему жить. Будь лорд Найтинген простым вампиром, его давно уничтожили бы. Но короли умеют быть благодарными.
– Черного судью можно обратить в вампира?
– Любого можно.
– Но если кровососы избавились от Черного судьи, то, выходит, у людей не осталось оружия против них? Вампиры могли творить все, что заблагорассудится? Кто их остановил?
– Бог мудр. Чем больше вампиров, тем больше мужей, способных их убивать. В те смутные времена на островах Черных судей было не меньше дюжины. Правда, и вампиров раз в сто больше.
– Но ты сейчас один.
– Так и вампиров в Королевстве осталось считанное количество. Пальцев одной руки хватит.
– Я не знала, что, кроме Бенджамина, здесь есть еще вампиры.
– Они живут разрозненно. Ни одно графство не выдержит, если кровососы соберутся в семью. Поэтому королева так боится, что однажды вампиры забудут о клятве. Их энергия – это кровь, а какую попало они не пьют.
В палату заглянул доктор.
– Мистер Кавендиш, вам самому еще нужно лежать в постели. Вы рано встали. Швы могут разойтись.
– Я скоро, – ответил ему с улыбкой Саймон. Дождавшись, когда дверь закроется, повернулся ко мне. – Может, пустишь к себе под одеяло? Клянусь, я буду лежать спокойно. Мне сейчас не до плотских наслаждений. Ну разве что поглажу твою мягкую грудь. Мне не хватает чувственных прикосновений. Я так одинок.
– Только попробуй. И я лично расковыряю твою рану.
– Жестокая, – он опять, смеясь, держался за бок. Поднялся, опираясь на спинку стула. Пошаркал к двери, чуть ли не согнувшись вдвое. Ему на самом деле было рано вставать с больничной койки.
– Я вижу перед собой старика, – кинула я ему вдогонку, мстя за Бенджи.
– Дай мне только выздороветь. И я опять буду в твоей постели. Ведь тебе понравилось.
– Нет.
– Не ври, – открыв дверь, он обернулся. – Я помню, как ты кричала подо мной.
– Ты опоил меня особым порошком.
– Не было этого. Я соврал, чтобы ты ругала меня, а не себя. Я тебе понравился и даже очень, поэтому знаю, что между нами не все кончено.
Дверь тихо притворилась, не давая мне крикнуть в ответ что–нибудь обидное.
Я скрипнула зубами. Вот как такому верить?
Теперь я чувствовала себя дважды предательницей. Мне нет оправдания. Может, я всегда была порочной и только делала вид, что я – леди? Я и Бенджи отдалась в первый же день. Точно. Это Генри развратил меня, научив получать удовольствие от близости с мужчиной.
Многие мои приятельницы по пансиону знать не знали, что такое чувственный взрыв, считая, что женщине недостойно что–либо ощущать в постели, кроме удовлетворения, что она исполняет супружеский долг.
Все. Я нашла причину своей испорченности. Во всем виноват Генри. Ну и немножко Бенджи. А особенно Саймон. Запереться, что ли, в монастыре? Или лучше записаться в суфражистки?
Даже найдя виноватых, я облегчения не получила. Меня страшила встреча с Бенджамином. Я чувствовала, каким презрением он обольет меня, а мне нечего будет сказать. Я разрушила нашу любовь собственными руками.
«Нет, так не годится. Надо отвлечься от самобичевания, иначе я съем себя изнутри».
Но как бы я ни старалась, все равно возвращалась к мыслям о Бенджи. Я вспоминала, как ходила в его замок, где меня до глубины души потрясло поведение его пра–пра. Они были уверены, что он умер. Будь у них хоть толика сомнения, они побоялись бы разворовывать его состояние. И не толкались бы на пороге моего дома, чтобы нагло потребовать назад его подарки.
Может, Бенджамин устроил спектакль и убил себя на глазах кого–то из родственников? Они же отказались его искать и даже не заявили об исчезновении в полицию. Мол, вампир – это дело семейное.
Но зачем он внушил им, что осиновый кол – смертельное для него оружие. Правда, Бенджи не знал, что в город заявится Черный судья и посмеется над его байкой, которая сродни вере в чудодейственную силу креста, святой воды и чеснока.