Красивый. Наглый. Бессердечный

Глава 32.

Какой толк в книге, – подумала Алиса, – если в ней нет ни картинок, ни разговоров? Л. Кэррол

Кир

После разговора с Дэном, хочется помыться. На душе мерзко, будто там потоптались грязными ботинками.

Психанув, еду домой и пол часа зависаю в душе. Пакостно так, что тает мой позитивный настрой. Документов из универа мне уже кажется недостаточно. Что это, мелочь какая-то.

Как Арина учиться-то будет? У неё даже связи нет.

Помявшись, решаюсь набрать отца.

- Пап, привет. Арине нужно купить телефон, она из больницы даже расписание не сможет узнать...

- Сколько? – Обрывает меня. По голосу слышу, что занят и раздражён.

- Тысяч пятьдесят хватит.

- Телефоны нынче так дороги? Я и так потратился на эту девку.

- Во-первый, она не девка. Во-вторых, я не могу ей позвонить. В-третьих, не хочу покупать барахло...

- Посмотри подержанный. У меня дела. Десятку дам, не больше.

В трубке короткие гудки. Вот и всё!

Кровь бросается в лицо. И, видимо, чтобы добить меня окончательно, через минуту на мою карту приходит перевод на десять тысяч. Психуя, отправляю деньги обратно. Вот же гад! Он в ресторане оставляет больше, чем я прошу.

Ну всё, отец сам напросился!

В гостиной слышно гудение пылесоса, и я тихо, чтобы не услышала горничная, поднимаюсь на второй этаж, в кабинет отца.

Тихо прикрываю за собой дверь. Во рту пересыхает от волнения.

Это место у персонала вызывает такой ужас, что отец давно перестал её запирать.

Меня сюда, обычно, вызывают, чтобы отчитать. И, если бы не необходимость, я бы сюда в жизни добровольно не заявился.

Сердце от страха колотится так громко, что заглушает еле слышный отсюда монотонный гул пылесоса.

Подхожу к окну, на всякий случай выглядываю из-за занавески. Нет, машины отца во дворе нет. Только этот факт меня мало успокаивает.

Стараясь не думать о последствиях своего поступка, подхожу к книжной полке и шарю глазами по ней. Достаю коробку, замаскированную под томик Эммануила Канта и вытаскиваю стопку купюр.

Я несколько раз видел, как отец брал оттуда наличные. Для него это так – на мелкие хозяйственные нужды. Он даже не заметит, что я взял немного.

Дрожащими руками отсчитываю пятьдесят тысяч. Еще пятнадцать у меня есть.

Тяжело вздыхаю, глядя на купюры и кляну себя за то, что отправил перевод обратно. Та десятка бы мне очень пригодилась! Но не просить же её обратно?

Можно, конечно, самовольно обвинить отца в том, что он перекрыл мне финансовый кислород, поэтому сам виноват. Были бы у меня карманные деньги...

Никогда в жизни не брал чужого. И сейчас мне противно, потому что я пытаюсь обворовать свою же семью.

И пусть отец даже не заметит пропажи, это как-то... Гадко.

Меня передёргивает от отвращения к самому себе. Что я, совсем конченый что ли?

Кладу деньги обратно и ставлю Канта на место.

Так же на цыпочках выхожу из кабинета. Крадучись, чтобы горничная меня не заметила, иду по коридору в свою комнату.

Распахиваю шкаф с одеждой и придирчиво осматриваю его содержимое.

Какое-то время туплю, глядя на разноцветные шмотки.

Затем сажусь на кровать и, порывшись в телефонной книге, начинаю обзванивать старых приятелей.

- Слушай, Серый, тебе вроде нравился мой пуховик? Ага, Монклер настоящий. В ЦУМе покупал. Хочешь продам? А... Свихнулся, он сто двадцать стоил, я его два раза надел. Блин! Ну и жмотяра ты. Ладно, давай пятнашку.

- Привет, Бес. Нужны кроссы Лакост? У нас один размер. Белые. Да, с крокодилом, конечно. Оригинал. Пятёра? Эх... Ладно. Сейчас только переведи.

- Салют, Рэм...

Через час я уже заказываю Арине телефон. Не яблочный последней модели, на такое моего гардероба не хватит, но вполне приличный.

Сразу еду выкупать его из магазина.

Прикинув свои скудные финансы, отказываюсь от такси и тащусь на автобусную остановку. Еду в салон сотовой связи, зажатый между рюкзаком какого-то студеоуза и мужиком, воняющим жареной рыбой и перегаром.

Похрен! Трясусь в долбанном троллейбусе, подвешенный за поручень, и улыбаюсь.

Как только представлю, как она обрадуется...

«Ну что, опять папочка помог?»

«Фигушки, я сам это сделал!»

***

- Привет, можно? – С пакетом в руках, где лежит телефон и бумаги из универа, вваливаюсь в палату.

Сияю, как начищенный пятак. Всё-таки я молодец, а не презренный папенькин сынок

Пусть потом хоть кто-то упрекнёт меня в том, что я чёрствый и бездушный сухарь. На интервью с отцом даже врать не придётся.

Арина сидит на кровати с книжкой в руках. Волосы аккуратными локонами лежат на плечах и выглядит она лучше. На щеках румянец, губы соблазнительно розовеют. Почему-то мелькает мысль о том, что она могла готовится к моему приходу.

Услышав, что я вхожу, Арина, захлопнув, прячет книжку под подушку.

- Привет...

Улыбается так, будто и не было предыдущего разговора. Хотя, ей же здесь скучно, может, и мне рада.

- Привет, что читаешь? – Вхожу, пряча подарочный пакет за спиной.

- Да так, неважно. Девчачье...

- Покажи.

Арина смущённо достаёт книгу:

- Тебе не интересно будет.

С деланым восхищением смотрю на потрёпанный экземпляр, который читала ещё, наверное, её мама.

- М... – С пониманием дела мычу. - «Грозовой перевал». Классика.

- Ага. Не читал?

- Нет. Кстати, я тут тебе принёс...

Уже хочу протянуть ей пакет, как она вдруг спрашивает:

- А тебе какие книги нравятся?

Подвисаю хлеще, чем у шкафа со своим шмотьем.

Пытаюсь вспомнить, какие книги из списка обязательной литературы для шестого класса я осилил.

- Эм... У меня сложные предпочтения. Последнее, что я держал в руках, это Эммануил Кант.

- Не читала, - раздосадовано вздыхает. – И как, рекомендуешь?

- Ну... – Надуваю щёки и отвожу глаза, подбирая слова. - Содержание интересное, но не моё, не моё.

- Ясно.

Мы оба молчим. Вот сейчас, после такой возвышенного ноты вручать ей прозаический телефон как-то глупо.

Наконец, я решаюсь.

Только открываю рот, как Арина вдруг произносит.

- Прости.

Она говорит это тихо, еле слышно. Но я вздрагиваю всем телом. Поворачиваюсь к ней в лёгком шоке. Я не догоняю, это она извиняется, что Канта не читала?

- Чего? – В недоумении потираю бровь. Может, мне послышалось?

- Я была резка. - Она смотрит с грустной улыбкой. - Людям нельзя говорить грубости, даже, если они это заслужили. Правда, Кир, прости. Я очень переживаю, что тебя обидела.

Сижу и медленно офигеваю. Да она та ещё манипуляторша, хотя может и сама этого не замечать. Смотрю на неё молча, с нескрываемым интересом, пока она не начинает краснеть от смущения.

Наверное, она нашла лучший способ вызвать вину. Начала бы обвинять и стыдить, я бы замкнулся и психанул. Но, когда ко мне обращаются вот так, будто с другого конца разговора заходят, даже не знаю, что делать.

Арина в смущении закусывает нижнюю губу. А я только и могу выдохнуть:

- Да не за что извиняться, ты была права.