Честное извинение — отражение внутренней силы
Кир
- За маму извини, она за меня переживает...
- Да норм, бывает.
- Я обещала, что мы не будем видеться.
- Мы и не видимся. Мы периписываемся.
- ПерЕписываемся.
- Ромашина, не душни, а...
- Причешись нормально, что за идиотский вид? – Отец окидывает меня презрительным взглядом.
Демонстративно плюнув на пятерню, приглаживаю волосы.
- Так?
Отец раздражённо цокает. Типо, что с таким идиотом, как я, можно поделать?
- Позорище! – шипит. - Ладно, стилисты разберутся. Может, наоборот, тебе на интервью небрежности добавить. И обречённости?
Луплю на него глаза. Чёрт, я же совсем забыл про это грёбанное интервью!
Вообще, я сегодня устал и не выспался, но обречённости во мне точно нет.
Всю ночь переписывались с Ариной. Оказывается, Ромашина по телефону и Ромашина в жизни – два разных человека. Я местами даже боялся её острого языка.
- Танцуешь ты, конечно, отпадно.
- Ты издеваешься. (И куча смайликов).
- Серьезно, хоть у кого спроси! И целуешься, кстати, тоже
- Хм... Про тебя такого сказать не могу
- Чо это?
- Сначала нужно собрать подходящую выборку, определить показатели оценки и приступить к тестированиям.
- Я тебе приступлю!
- Ты ревнуешь что ли?
Отец за руку подводит меня к дивану. Усаживает, как манекен – ножки ровно, ручки на коленях, отходит, чтобы полюбоваться. И снова подходит. Слегка отклоняет меня назад.
- Кир, мать твою! Не спи!
- Кстати, где моя мать?
Отец замирает, будто я гаркнул этот вопрос ему в ухо через рупор. Стоит, вытаращившись на меня.
Трясёт головой:
- Так, я не понял, какое отношение это имеет...
- Журналисты могут спросить. – Вместо позы домашнего задрота, в которой меня расположил отец, привычно забрасываю лодыжку на колено.
- Не спросят. Будут интересоваться твоей жизнью. Так, макет корабля давай вот сюда поближе поставим. Всё, они уже здесь.
- Я однажды бригантину склеил.
- Ты не только девчонок клеишь? Удивил.
- Ага, две недели сидел. Ни на одну девчонку столько времени не тратил. Зато бригантина получилась – улёт! Двухмачтовый, с парусами.
- Как зовут?
- Кого?
- Твой корабль.
- А... Мечта.
Наш дом наполняется народом. Ходят какие-то мужики прямо в ботинках, таскают провода, ставят лампы и зонтики.
Очень увлекательно, но не понятно.
Какая-то бодрая тётка подбегает:
- Так, вы Кирилл? – Молча киваю. – Давайте я вам личико освежу.
Достаёт из кармана выкручивающуюся кисточку, коробочку, и «освежает». Щекотно, будто по мне пляшет заячий хвост. Пытается что-то сделать с моей головой, вооружившись расческой и угрожающих размеров пузырьком, но я уже возмущаюсь и прикрываю свою небрежно уложенную чёлку руками.
Не хватало, чтобы они из меня сделали зализанного и запудренного отличника.
Достаю телефон и, сделав пару кадров окружающего безобразия, отправляю их Арине и пишу:
- Доброе утро. Вот в таких условиях приходится выживать.
Уже через секунду кадры помечены весёлыми смайликами, и приходит ответ:
- Оу! У вас переезд?
Задумываюсь, чтобы ей ответить? Мы ведь так и не обсудили интервью, она вообще не в курсе.
- Кир, чего ты там улыбаешься? Иди сюда! – зовёт меня отец. Приходится убрать телефон. – Вот, познакомься, это Эльвира, она будет с нами беседовать.
Рядом с отцом перебирает стройными ножками изящная шатенка. Слепит меня белозубой улыбкой, и потом точно такую же улыбку отправляет отцу.
Ого, крошка, осторожнее. Этот крокодил тебе не по зубам.
- Очень приятно, Кирилл. – Девушка протягивает мне узкую ладонь и тарахтит. – Направление беседы мне понятно. Это не прямой эфир, если что не так пойдёт, вырежем, не волнуйтесь.
Передёргиваю плечами. Волнуюсь? Я? Но шатенка, уловив, кто тут всё-таки главное заинтересованное лицо, уже поворачивается к папочке и бодро тарахтит:
- Работаем на имидж, показываем вас, вашу жизнь, Станислав Эдуардович. Как вы отдыхаете, как проводите свободное время... Уверена, у вас есть масса интересных занятий, хобби, увлечений. Вот об этом и расскажем.
Телефон попискивает, и я снова утыкаюсь в экран.
Что-то случилось у тебя? Я даже заволновалась!
- С кем ты переписываешься? - Гаркает отец. – Сколько можно! Прояви уважение!
Молодая журналистка, в отличие от меня, вздрагивает. Я даже не поднимаю взгляд от телефона.
Отец разводит руками, мол – что с них взять, с молодёжи. Невоспитанные.
Видимо, чтобы не накручивать ситуацию, Эльвира кокетливо подхватывает отца под руку и уводит к дивану, где уже выставлен свет.
- Я так предлагаю. Сначала снимаем нашу беседу здесь. А потом вы мне покажете дом, расскажете несколько историй. Мы это сделаем в виде «врезок», разбавим материал.
- Думаете, интервью будет скучным? – в голосе отца слышны гортанные звуки, как у воркующего голубя.
Ого, да папочка купился что ли на губки-глазки?
Они отходят, а мне ужасно хочется поделиться всем с Ариной. Рассказать ей про Эльвиру, о том, как светотехник чуть не навернулся со стремянки, про отца, который нервно теребит галстук...
Арина так реагирует живо. И с юмором.
- Кир, я сейчас телефон у тебя заберу, - опять рык. – Сядь быстро! Начинаем уже.
Бесконечных пятнадцать минут я сижу в виде истукана на диване. Почему-то вспоминаются лекции по средневековому искусству. На готические соборы ставили горгулий, чтобы они отпугивали злых духов. Вот и я сейчас сижу, как средневековое пугало. Бессловесное и равнодушное к происходящему.
У горгулий хоть функция была. Кажется, они служили водостоками. А я – тупо продавливаю диван.
Отец воодушевленно рассказывает о том, как важно после напряжённого дня возвращаться домой, в тепло и уют.
Не выдержав, громко зеваю.
Отец прерывает свой опус нецензурной бранью.
- Не переживайте, все вырежем. – Добродушно лепечет Эльвира. – Познакомьте нас поближе со своей семьей.
- У нас крепкое мужское братство, – отец, глядя в камеру, хлопает меня по плечу. – Это мой сын, Кирилл. Моя гордость и моя надежда. Кирилл учится на факультете искусствоведения, причем этот выбор, как вы понимаете, никак не связан с моими интересами. В отличие от меня, он – творческая личность и я не препятствую его развитию. Мне главное, чтобы он был счастлив.
Хитрый лис, и тут обернул всё себе на пользу.
Эльвира понимающе кивает, с уважением смотрит на меня. Наверное, считает, что будь она на моём месте вряд ли бы изображала горгулью на диване. Наверное, уехала бы заграницу, в какое-нибудь крутяшное место.
- Я могу сказать одно – я, счастливый человек. Потому что самое главное в своей жизни я уже сделал, воспитал хорошего и достойного парня.
Отец смотрит на меня так проникновенно, что мне даже обнять его хочется. Впервые в жизни, наверное.
Эльвира сентиментально хлопает ресничками.
- Раз уж зашёл разговор о том, какой у вас сын честный и порядочный. Вы сами понимаете, нельзя обойти одну историю...
- Ужасно. – Отец вздыхает. – Девочке сильно досталось, конечно. Но мы помогаем, чем можем. Она из неблагополучной неполной семьи, простая. Если бы не статус родителей детей, замешенных в этом инциденте, никто бы ничего и не заметил. Но Кир очень переживает по этому поводу...
- Дайте я скажу!
- Да, конечно, Кирилл. – Эльвира рассеянно переводит взгляд с отца на оператора.
- Увеличьте, чтобы лицо было крупным планом. – Оператор поднимает большой палец вверх, и я взволнованно отбрасываю челку с глаз.
Время идёт, а я всё ещё молчу. Почему-то думал, что слова польются из меня сразу – быстро и много. Смогу сказать всё, что горит у меня в душе. Но, оказывается это сложно.
- Давай же, Кир. – Отец нащупывает мою ладонь и сжимает её в знак поддержки. Но я выдёргиваю руку.
Вздыхаю и смотрю в чёрный глаз камеры. Там моё отражение. И я начинаю говорить самому себе.
- Это не Арина неблагополучная. Это мы – неблагополучные. – Сердце колотится где-то в горле, приглушая слова. – Я, Дэн, Тоха... И другие дебилы, которые думают, что это смешно и забавно издеваться над людьми.
Оператор с удивлением выглядывает из-за камеры.
- Кир! – Отец вскидывается, но Эльвира, профессионально определив бомбический материал, кивком показывает оператору, чтобы снимал дальше.
Отец садится рядом, и я вновь перевожу взгляд на чёрный глазок с красной мигающей лампочкой.
- Это было глупо, по мальчишечьи. Я хотел... – смущённо потираю переносицу, - я хотел сделать так, чтобы Арина забрала заявление на меня в полицию. Пытался произвести впечатление. А, в итоге, произошла трагедия.
Эльвира даже не дышит. Зато отец сопит так, что слышно у соседей. Только присутствие свидетелей останавливает его от убийства. Меня.
- Мы все идиоты. Детки, рождённые с золотой ложкой во рту. Детки, которые не заботятся о том, что будет с ними завтра. Вся наша жизнь предопределена и расписана. Мы не умеем бороться за свои мечты, потому что нам никогда не приходилось этого делать. Мы не знаем, что такое настоящая работа, потому что всегда были окружены людьми, готовыми сделать всё за нас. И мы не привыкли отвечать за то, что делаем. – Горько ухмыляюсь. – Мне жаль, что из-за моей глупости пострадал хороший человек.
Не зная, что ещё сказать, бросаю взгляд на Эльвиру. Она растроганно проводит пальцем по нижнему краю ресниц. Отец сидит рядом белее мела.
- Если надо будет, я буду тащить эту девочку всю жизнь. Буду работать, чтобы обеспечить ей реабилитацию. – Задумываюсь, и на секунду опускаю взгляд в пол. – Хотя я уверен, что Арина выкарабкается. Потому что, в отличие от нас, она – боец. Это я или Дэн лежали бы и стонали, требовали омаров и пива. А Арина продолжает учиться и даже не собирается себя жалеть. Жить, не зная, что будет завтра – наверное, это тяжело... Прости меня, Арина. – говорю прямо в камеру. – Ты меня многому научила. Искренности, в первую очередь. А ещё... Рассчитывать можно только на себя.
Встаю и направляюсь к выходу.
- Куда ты? – мне вслед несётся хор голосов. Но я, не оборачиваясь, одеваюсь и выхожу на улицу. Широко шагая иду за ворота, вызову такси оттуда. Не хочу, чтобы меня останавливали.
Я сам не знаю, куда иду. Просто мне дома душно. Очень!
- Хочешь, я приеду сейчас? – набираю сообщение на телефоне.
- Нам нельзя. Я обещала маме, что мы не увидимся.
Подняв лицо к небу ловлю на лицо первые снежинки. Они тают, охлаждая разгорячённые щёки. Мне кажется, от меня сейчас валит пар, как из аварийной теплотрассы. Или извергающегося вулкана.
Распахнув куртку, оборачиваю шарф вокруг шеи, иду к дороге. Наверное, поймаю попутку. С деньгами сейчас не очень.
Значит, видеться нам нельзя... Ну ладно!