Входная дверь затворилась. Прислушавшись к ощущениям, я убедилась, что в доме, кроме меня, только Артур и неизвестная сущность.
Скрип ступеней под ногами, неровная поверхность перил под ладонью, тяжесть корзины в другой руке, холод, идущий от дверей в мастерскую. Сладко пахнет карамелью — незнакомый дух любил ее при жизни.
Положив пальцы на ручку двери, прислушиваюсь к потокам. Артур там. Растерян, напуган, нерешителен. Его сущность пахнет старыми книгами и чернилами. Этот приятный аромат успокаивает. Надеюсь, незваный погромщик не знает, насколько дорог мне Артур, и не догадается использовать его.
Второй призрак в мастерской зол, решителен, насторожен. О моем появлении знают, меня ждут, в некотором роде даже предвкушают встречу. Эта сущность странная. Она слабей Артура, но подавила его. Она одновременно мужская и женская, старая и молодая настолько, что в ней чувствуется детскость. И, несмотря на свою четверку по шкале Тайита, она опасна.
Никогда больше не буду пытаться с помощью Артура экономить!
Я распахнула дверь и широким, засевающим движением, швырнула перед собой заговоренную соль. Призраки — и истощенный, очень бледный Артур, и сущность, пока предпочитающая невидимость, — отпрянули от входа.
Я вошла, дверь хлопнула. Корзина с глухим стуком стала на пол. Я произнесла блокирующие чары и, будто покрывало, набросила их на большую комнату. Все. Теперь без моего разрешения ни живые, ни мертвые на этаж не войдут.
Огляделась. Призраки побуянили здесь на славу. Судя по крови на одном из разбитых манекенов, свиную голову цепляли на него. Прорванная ширма превратилась в груду деревянных рамок и пестрых тряпок.
У стены на боку лежал секретер, рядом — поломанные гусиные перья и бумаги. Чернильницу, как и тяжелые закройные ножницы, явно в кого-то швыряли. Наверное, в священника. Цветные мелки раскрошены и втоптаны в пол, на больших столах раскройщиц частично кровью написаны ругательства, которые Артур вряд ли знал до этого дня.
Рулон цветастого ситца искромсан, ткань лохмотьями свисает с держалки, валяется повсюду. При этом рулон дорогой ткани не тронут. Нити из катушек формируют причудливую паутину, оплетающую весь угол у стола для глажки. У противоположной стены разбитый навесной шкаф, из открывшихся при падении коробок по всему полу раскатились пуговицы.
Ситец, нитки, ширма и мелки — вот уровень моего очкарика. Все остальное творила сущность, использовавшая его в качестве энергетической подпитки так же, как сейчас тянула силы из дымка брошенной священником курильницы.
Дух кормился, мешать ему было опасно, и я сосредоточилась на собственной защите. Речитатив заклинания помог использовать рассеянную силу, которую сущность не могла впитать, пока ее не вбирала в себя курильница. Пуговицы и перья скребли по полу, стремились ко мне, радостно подскакивая на неровностях досок. Точка. Тишина. Идеальный защитный круг, построенный на энергетике этого места.
— Ты зачем пришла? — просипел дух.
В смутно различимой дымке рядом с курильницей мелькнули очертания лица.
— Ты меня позвала, — спокойно ответила я.
— Неправда! — возмутилась молодая женщина, еще не полностью оформившаяся для беседы. Я видела только лицо, косы, уложенные короной на голове, руки, испачканные кровью. — Мне нужна не ты! А он! Трус, который сбежал! Верни его, мы еще не договорили!
— Почему именно он? — я вглядывалась в постепенно появляющуюся из дымки фигуру.
— Потому что он — упрямая скотина! — выпалила женщина.
— Я с ним почти не знакома, но он произвел именно такое впечатление, — хмыкнула я, с досадой заметив «поводок» — связь, с помощью которой дух беременной с окровавленными руками подчинил себе Артура и пил его энергию.
Просто развоплотить сущность нельзя — мой очкарик погибнет вместе с ней. Мало мне было того, что женщина набралась сил из молитв и окуриваний священника. Тот вовремя сбежал. Она не только хотела, но и была вполне способна его убить.
Удачно я сэкономила на платье, ничего не скажешь.
— Он не вернется, ты же понимаешь.
— Тогда я сама к нему схожу! — крикнула женщина и метнулась к окну.
В следующий миг ее отбросило на стол.
— Ты его защищаешь? — взвизгнула беременная самоубийца, и окровавленные руки превратились в лапы с длиннющими когтями.
— Мне он тоже не понравился, но это еще не повод его убивать, — я пожала плечами.
Она подскочила к кругу, замахнулась, ударила — когти с отвратительным скрежетом прошлись по незримой защите. Ее дикий вой разочарования наверняка слышали снаружи при такой-то громкости. У меня даже уши заложило и в голове зазвенело.
Женщина атаковала яростно, отчаянно, лупила когтями по защите так, будто знала, что от множества ударов подряд стена между нами истончится. На истерику, которую вполне можно было ожидать в этом случае, атака призрака походила лишь первое время.
Но постепенно черты лица самоубийцы изменились, сладкий запах карамели поблек, в призраке появилось что-то более древнее, темное.
Пробрало холодом. Появилось мерзкое чувство узнавания.
Будто я встретила старого врага.
Втянула носом воздух, прикрыла глаза. Косы начали расплетаться. В воздухе между мной и женщиной появились искорки, которым круг не помеха.
Люблю некромантию за то, что не бывает скучно. Но жутко раздражает, что все может оказаться вовсе не тем, чем кажется с самого начала.
Умно. Очень умно.
Призрак самоубийцы использовал Артура, чтобы дотянуться до священника, но в то же время сам был средством добраться до меня.
Ждать, пока круг истощится и начнет тянуть из меня силы, не стала.
Чиркание спички — заранее прилепленная к плошке свеча горит ровно. Зачарованный воск, заговоренная нить — я не первый год некромант. Знаю, как уберечь себя.
Искорок становится больше. Я зажигаю от свечи клок шерсти и скрученные в жгут травы. Женщине, бьющейся об еще держащийся заслон, это не нравится. Она щерится, по-звериному припадает к земле и частично теряет форму. Бережет силы для настоящей схватки.
Выскочив из круга пуговиц, я несколько раз оборачиваюсь вокруг себя — едкий дым трав и шерсти становится новым защитным коконом. Его хватит ненадолго, но у меня нет желания затягивать бой. Артур в опасности и знает это, оттого и жмется к стене, не вмешивается. Его ужас щекочет мои чувства, я ищу быстрый путь разрушить «поводок». Тогда друг сможет уйти.
— Он отказался меня отпевать! — слова женщины полны ненависти.
— Ты ведь самоубийца.
Резонный довод ее лишь больше разозлил. Она дернулась вперед, чиркнув по полу когтями.
— А-а-а, — я упреждающе наставила на нее тлеющий жгут.
Призрак замер в паре шагов от меня. На морде отвращение, верхняя губа поднята, зубы обнажены, взгляд прикован к жгуту. Всего-то мята, крапива и ивовые прутья, а уважительное расстояние сохраняется. В поисках «поводка» я глянула призраку за спину. Неплохо он от курильницы подкормился — на досках остались следы когтей и стружка.
— Ты же знаешь, что самоубийц не отпевают. Чем священник виноват? — осторожно двигаясь в сторону, я пыталась обойти призрака так, чтобы увидеть, наконец, «поводок». Потом можно будет не церемониться и быстро развоплотить.
— Мой сын ни при чем! — рявкнула сущность.
— Ты о нерожденном? — новый шаг в сторону. Свет зачарованной свечи сделал искры ярче, как и нить связи духа с Артуром.
— Да! — крикнула она, снова расцарапав когтями покрытые мастикой доски.
Теперь двуполость призрака частично оправдана. Частично, потому что у древнего кукловода слишком много лиц обоих полов.
— Придется потревожить могилу, — предупредила я.
— Нет! Пусть отпевает обоих! — от ее рыка задрожали стекла, с потолка посыпалась побелка.
— Он не станет. Никто из служителей не станет отпевать тебя. Убийцу и самоубийцу, — прозвучало резко и окончательно. Я права, и женщина это знала.
Белая пыль висит в воздухе. Сияют еще непролитой кровью алые искры. От воя взбешенного и отчаявшегося призрака стынут кости. Сердце стучит часто, рукоять длинного кинжала в ладони укрепляет решимость.
Скрежет когтей — она на меня бросилась. Жгут попал ей в лоб — но от боли закричали двое. Она и Артур. Пока женщина трясла головой, я почти добралась до «поводка». Почти. Она снова атаковала — кинжал прошил ей руку. Женщина отпрянула, подвывая и рыча, как раненый зверь. У стены всхлипнул Артур.
Сущность оберегала «поводок» и дальше подпитывалась за счет моего друга. Я чувствовала, что он слабеет. Еще немного, еще несколько минут — и самоубийца поглотит его!
Я перешла в наступление. Заклятия лупили по когтистой твари, отгоняли ее от Артура. Чем женщина дальше, тем больше у меня шансов избавиться от связи. Сущность набрасывалась на меня снова и снова, натыкаясь то на кинжал, то на щит, шипела и в бессильной злобе царапала пол.
Я поглядывала на корзину в защитном круге. Резерв истощался, а там было зелье пополнения. Слабые заклятия тянули из меня силы быстрей мощных, которые я не могла использовать, чтобы не развоплотить Артура.
Очередной прыжок — когти призрака едва меня не достали. Я успела спрятаться за стул — он с треском лишился спинки. Но «поводок» я обрезала.
— Мира тебе, Артур! — не глядя в его сторону, бросила я.
Друг не заставил себя упрашивать и выскользнул в открывшееся для него окошко в защите. Самоубийца ринулась за ним. Арканом силы я обхватила ее за пояс, швырнула на пол.
— Э нет, милая. Не так быстро!
Теперь, когда не нужно было щадить Артура, я не стеснялась применять действительно болезненные заклинания. Призрак утратил звериные черты, стал собой — молодой, вполне привлекательной женщиной, не доносившей ребенка не больше месяца. Оранжевая скоба впилась в пол, удерживая духа за шею. Женщина извивалась и визжала, просила отпустить ее.
— Дай разрешение потревожить могилу, если хочешь, чтобы твоего сына отпели, — велела я.
— Нет, только вместе! — всхлипнула она.
Еще одна оранжевая скоба пригвоздила ее к полу за запястье.
— Нет! Вместе!
Скобы с треском вонзались в дерево, обездвиживая лодыжки и вторую руку. Я встала на колено рядом с прикованной к полу заплаканной женщиной.
— Твой ребенок не выкупит тебе счастливое посмертие. Мир так не работает, — вздохнула я, глядя ей в лицо.
По ее телу волной прошла дрожь. Женщина запрокинула голову, а когда снова открыла глаза, ими на меня глядела другая сущность. Древняя, многоликая, непостижимая.
— А должен, — иным голосом ответил призрак, в его глазах засияли алые искры. — Мать ведь может принести себя в жертву и купить дочери жизнь. Так, Кэйтлин?
— Это другое, — чувствуя, как холодеет сердце и начинают дрожать руки, резко возразила я.
— Это то же самое, Кэйтлин, — в голосе сущности слышались бархатные, ласковые ноты, которым хотелось внимать, которым хотелось верить. — Жизнь за жизнь, возможность получить счастливое посмертие. Это одного поля ягоды.
— Нет…
— Конечно, да, Кэйтлин.
В вязком, словно остановившемся времени я будто завороженная смотрела, как на губах женщины появляется улыбка. Именно ее я видела уже много раз на других лицах и в отражениях. И каждый раз все ближе…
— Ты ведь хотела бы изменить все? Хотела бы, чтобы твоя мать была жива?
Я промолчала. Бессмысленно врать сущности. Это ее только позабавит и покажет мою слабость.
— Думаешь, она счастлива видеть, какой ты стала? Леди некромант, — в голосе послышалась издевка. — Леди нищебродка.
Сердце пропустило удар.
— Ее жертва того стоила?
Перед глазами лицо мамы. Будто наяву почувствовала тепло ее руки на щеке, вдохнула аромат ее любимых духов с нарциссами, почти услышала голос. В горле комом встали слезы, дышать стало тяжело. Я крепче стиснула рукоять кинжала. Нужно привести себя в чувство!
— Ее жертва была проявлением любви! — сипло заявила я. — А это, — я небрежным взмахом указала на прикованное к полу тело, — эгоизм чистой воды. Что до смерти, что после! Покойся с миром!
Кинжал вошел в грудь призраку. Женщина от боли захлебнулась последним вдохом. Из открытого рта вырывался сдавленный стон, но я не слушала, читая заклятие-молитву. Вокруг меня дрожало золотистое марево — защита Альдина. Начиная от лезвия кинжала развоплощался призрак — сизые, пахнущие пеплом хлопья вздымались в воздух и таяли. Лицо женщины застыло серой маской, растрескалось, разлетелось шелухой.
Тяжело опираясь на ладонь и на вонзившийся в пол кинжал, я прислушивалась к ощущениям. Астральная сущность самоубийцы окончательно разрушилась. В комнате оставались еще клочки силы, но призраки ниже девятки не могут их использовать без приспособлений вроде курильниц.
Древняя сущность тоже пропала, хотя я ее точно не убила. Она сбежала из призрака раньше. Но чувства победы не было. Значит, я еще здесь не закончила.
Потянула носом воздух, принюхиваясь. Прищурилась. Красные искры все еще промелькивали в воздухе, но опасность не ощущалась. Лишь смутное беспокойство. Нужно бы восстановить резерв…
Я выдернула кинжал из доски. Осторожно, не совершая резких движений, встала. И встретилась взглядом со своим отражением.
Волной лежащие волосы, бледное лицо, пухлые губы и сияющие изумрудом глаза. Если бы не их цвет, я была бы копией матери. Это особенно заметно, когда волосы распущены. У нее были такие же густые, длинные, иссиня-черные. Сердце заколотилось от волнения, по спине пробежал холодок, но огромное, отразившее меня во весь рост зеркало манило, звало.
Ловушка… Я знала, что это ловушка, но искушение было сильней — я сделала к зеркалу шаг, еще один.
Чем ближе подходила, тем тусклей сияли глаза, тем мягче становилось их выражение. Вот они уже серые, и до мамы, отделенной от меня стеклом, остается лишь руку протянуть. И мне хочется это сделать, обнять ее. Снова чувствую себя десятилетней. Глупо, но так хочется быть с ней!
— Ты не виновата, что так случилось тогда, — мама улыбнулась. Голос звучал ласково, мягко. Именно таким я его помнила.
— Умом я это понимаю, — стараясь помнить, что это ловушка, ответила я.
— Мне жаль, что тебе последнее время нелегко, — рядом с мамой появляется отец. Не такой, каким был после ударов, а более молодой, подтянутый. — Это моя вина.
— Нет, не твоя, — жестко прервала я. — Ты был болен.
— Ах, Кэйтлин, девочка, — в голосе мамы столько сочувствия, столько любви…
Так хочется, чтобы это разговор был настоящим! Хочется верить, что все это происходит на самом деле…
Чувствуя, как слезы бегут по щекам, я в последний момент не повторила ее жест. Она положила руку на стекло, чтобы наши ладони хоть так соприкасались. И я бы хотела этого.
Но я помнила алые искры, голос и интонации древней сущности, всегда обращавшейся ко мне по имени. Я помнила улыбки призраков и отражений и знала, что, стоит мне коснуться зеркала, на лицах родителей появятся такие же.
Все обман… Обман. Как низко использовать моих родных! Как подло! Сущность знает, что мои утраты безвозвратные, и пользуется этим! Бьет по больному и всегда в те моменты, когда я истощила резерв и наиболее уязвима, слаба. В те моменты, когда мне больше всего хочется верить…
Размахнувшись, я изо всех сил ударила кинжалом зеркало.
Треск — по лицам не моих родителей побежали трещины.
Звон — из рамы высыпались осколки.
Еще удар, и еще, еще, еще…
Слезы иссякли. Из-за истощенного резерва и этой встряски дрожали руки. Судорожно дыша, стараясь успокоиться, отступила на шаг и посмотрела на кучу битого стекла. Мама глядела на меня с одного фрагмента, отец, почти целое лицо, — с другого. В их глазах блестели алые искры.
— Мы еще встретимся, — мрачно пообещала она.
— Обязательно, Кэйтлин, — добавил он.
— Знаю и буду ждать, — серьезно заверила я, глядя, как тают в осколках обманчиво родные черты.