Тэйка, за которой я сама зашла, была одета по погоде. Шаман даже о перчатках вспомнил. Взгляд, одурманенный, осоловелый, девочка на меня не поднимала, а я, старательно прислушиваясь к эмоциям ребенка, отмечала внутреннюю борьбу. Тэйка пыталась освободиться, вернуть контроль над своим телом, вытеснить шамана.
К сожалению, я мало чем могла помочь. Знакомец объяснил, что избавить девочку от захватчика трудно. Для этого нужно было либо развоплотить шамана в открытом бою, либо найти его могилу, вылить на нее простую освященную воду из храма и прочитать молитву об упокоении души. Воду я с собой взяла, но даже не представляла, где больше десятилетия назад похоронили шамана. Так что оставалось лишь болтать с опасным приживалой, заставлять его отвечать и тратить силы.
Он довольно быстро перестал со мной разговаривать, а походка Тэйки стала неуверенной, речь замедленной и чуть размытой. Я не прекращала провоцировать, обращаясь именно к шаману.
— Заткнись, тварь! — завопил он, когда мы отошли уже довольно далеко от крепости.
— Еще полчаса назад я и моя магия тебе нравились, как ты переменчив, — хмыкнула я.
Выражение лица девочки поменялось. На смену злости пришел страх.
— Леди Кэйтлин, — в голосе настоящей Тэйки слышались слезы и паника, — помогите!
— Помогу, — пообещала я и протянула ей ладонь. — Я тебя не брошу.
Девочка всхлипнула и, обхватив меня обеими руками, разрыдалась. Ошарашенная перепадом, я гладила ее по плечам, бормотала, что все будет хорошо и мы обязательно справимся.
Немного успокоившись, она отступила на шаг так, чтобы наши снегоступы не цеплялись друг за друга, и взяла меня за руку. Небывалые знаки доверия меня не вдохновляли, скорей, настораживали. Я украдкой проверила, на месте ли флаконы с зельями, но, кажется, шаман в самом деле на несколько минут утратил полноту контроля.
Мы шли недолго, не больше четверти часа, когда шаман выдернул из моей руки ладонь. От него волнами шла злость, хотя только что Тэйка излучала надежду и тепло. Девочка мне верила и не желала дурного. Я чувствовала это раньше, а теперь, благодаря каганатской магии, через прикосновение отчетливей ощутила эмоции Тэйки и верила в искренность, когда девочка просила прощения за подложенный листок.
Она думала, что если я пользовалась волшебством, очаровывая мужа и рысей, то руны всего-навсего уничтожат эту магию. Поэтому девочка ужасно испугалась, когда я, сославшись на несуществующую болезнь, закрылась у себя в комнате. Тогда же Тэйка поссорилась со своим новым знакомым-приживалой, велела ему уходить. В результате он резко перешел в наступление.
Шамана я ослабляла, как могла, и с радостью подмечала, что даже сокращение расстояния до рощи не возвращало силы сущности. Он с трудом удерживал девочку под контролем, потому заставлял ее и меня идти быстрей.
До проклятой рощи оставалось совсем немного — только поле пересечь. Ощущение опасности, хищного внимания усиливалось с каждым шагом. Я знала, что это влияние тотемов, но сердце все равно колотилось гулко и быстро, а чутье вопило о смертельном риске. Еще никогда в жизни оно не било тревогу так отчаянно!
Тэйка дважды отвоевывала у шамана себя, каждый раз брала меня за руку, оттого я явственней чувствовала, что не только мой враг, но и девочка слабела. Я напевала те мелодии, которые она играла на гуцинь. Это Тэйку успокаивало. Жаль, не было такого простого средства, чтобы успокоить меня.
Шаман провел меня между кустами можжевельника по узкой тропинке, и почти сразу мы вышли на большую поляну перед обветшавшим за полтора десятка лет, но еще крепким деревянным домом.
— Пришли, — в голосе шамана слышалось облегчение и предвкушение.
Я осмотрелась. Идеально круглое озеро покрывал лед, гладкий и прозрачный, будто стекло. Что удивительно, после всех метелей и вьюг никакого снега на льду не было, а поляну, дом и берег лишь слегка припорошило. Жертвенный камень, как живой, излучал жажду крови, желание причинять боль. Тотемы возмущали магические поля так же. Приглядевшись, увидела ближайшие два.
— Что нужно для ритуала?
— Немного, — заверил шаман. — Кристаллы для защитного круга, кое-какие травы, чуток зелья.
— Кого от кого должен защищать круг? — не скрывая скепсиса, спросила я.
— Нас от внешнего мира, конечно, — ответил он так, будто я ляпнула несусветную глупость. — В ритуале будем только ты, я и хранители.
— Хранители?
Недоумение мне удалось хорошо — шаман досадливо поморщился:
— Кажется, ты разузнала обо мне меньше, чем я думал. Зря открылся, надо было больше силы из девчонки вытянуть!
— Ну что теперь сожалеть? Уже сделано, — усмехнулась я и скомандовала: — Неси то, что нужно для ритуала. Я не собираюсь тут часами мерзнуть.
Жестом поторопила шамана идти уже в дом, сама расположилась у дерева и, опираясь на ствол, стала отвязывать ненужные больше снегоступы. Шаман грязно ругнулся, сбросил свои и поднялся на крыльцо. Скрипучая входная дверь поддавалась неохотно, натужно, а пока он возился, я избавилась от стеснявших движения приспособлений и приметила короткий путь к ближайшему тотему.
Шаман скрылся в доме. Я бросилась к берегу, на ходу вынула пузырек. Выдернув пробку, окропила зельем фигурку совы. Там, куда попадали капли, тотем растрескался, из него заструился перламутровый дымок. Меня обдало облегчением и счастьем, таким сильным, что на глаза навернулись слезы. Сова-хранитель, заключавшая в себе десятки жизней, обрела посмертие.
Следующими освобожденными стали ворон, баран и волк, а потом явился шаман. Он грубо окликнул меня и велел подойти.
— Ты ж не хотела мерзнуть! Разгуливает там!
— Осматриваюсь. Я еще никогда не была в логове злого колдуна, — хмыкнула я.
— Иди на середку озера, бесовское отродье! — приказал он, и, к своему ужасу, воспротивиться я не смогла.
Где же он черпнул силу?
Осторожно ступая, я добрела точно до того же места, что и во сне. Большой дуб, свесивший ветку над водой, угрожающе указывал ею на меня. Стало еще больше не по себе. Глубоко вздохнув, медленно выдохнула, отгоняя страх. Постаралась представить то, с чем имею дело, в виде простых глиняных фигурок. Шаман обрел алчуще-красный цвет, Тэйка в моем понимании была бледно-зеленой, хрупкой, но стойкой, как пробивающийся росток. Моя сила — клинок из серебра и стали. Я разобью глину шамана! Разобью!
В тот же миг дышать стало легче, получилось стряхнуть с себя чужую волю. Шаман ходил вдоль берега и раскладывал молочно-белые кристаллы, чтобы создать защитный барьер. Враг не ждал от меня неповиновения и даже не смотрел в мою сторону. Но если бы и смотрел, это меня не остановило бы.
Теперь терять нечего. От тотемов нужно избавляться.
Медведь и зубр обрели посмертие. Всплески столь яркого счастья привлекли шамана. Он бросился ко мне с противоположного берега, выкрикнул незнакомое заклятие — мои руки коркой покрыл лед.
— Тварь! Вернись на середину! Иначе всю заморожу!
— Тогда я не смогу колдовать, а ты хочешь, чтобы я ритуал провела.
— Не гневи меня!
Ледяные рукава стали толще, сковали не только кисти, но и локти. Руки будто прошили длинные иглы. От боли на глазах выступили слезы, но ни это, ни усиливающийся с каждым мигом страх я показать не могла, не имела права. Некроманта не напугать так просто!
Я ударила руками о дерево, ледяная корка потрескалась.
— Не указывай мне! — рявкнула я, вторым ударом сбив лед.
— Вот поэтому не люблю иметь дело с бабьем! — зло ответил он.
Тэйка странно дернулась, нелепо взмахнула руками и упала к моим ногам. Я едва успела подхватить ее, чтобы не стукнулась об лед. Девочка, бледная и напуганная, была в сознании и беззвучно плакала. Она настолько обессилела, что не пошевелилась даже, лишь мигнула, когда я прошептала: «Все будет хорошо».
Рядом со мной стоял шаман, и потому я поспешила выпрямиться. Он был точно таким, каким я его помнила по видению. Чуть сутулый и худощавый старик. Две длинные косы богато сияли серебром и перламутром на груди моего врага. Для северных магов длинные волосы были символом могущества, непобедимости. Мои остриженные косы наверняка создавали ложное впечатление слабости.
Девятка по шкале Тайита излучала мощь, осознание собственного превосходства и презрение. Я, мелкая букашка, посмела попробовать сопротивляться. Это было досадно, но не больше, чем заноза.
Девятка по шкале Тайита окинула меня оценивающим взглядом. Ритуальный головной убор с оленьими рогами звякнул многочисленными золотыми цепочками. Хищно сверкнуло ожерелье из когтей орла, кинжал на поясе угрожающе сиял крупным черным камнем в рукояти.
— Так лучше, — почти не соврала я, разглядывая шамана не менее придирчиво, чем он меня. — Предпочитаю общаться напрямую, без посредников.
Он хмыкнул:
— Этот посредник меня больше не устраивает, — и добавил, будто сплюнул: — Каганатка.
— Нужно отнести ее в дом, — твердо сказала я, склонилась к Тэйке, чтобы взять ее на руки.
— Нет. Пусть валяется, — зло бросил он.
— Ты из ума выжил. Видимо, смерть плохо влияет на мыслительные способности, — огрызнулась я и подняла девочку.
Он ударил меня. По лицу, наотмашь.
Ладонь призрака прошла сквозь меня. Голову будто в ледяную воду опустили. Холод пронзил зубы такой болью, что я закричала, но звука не было — горло тоже сковало, голос отказал. По щекам потекли обжигающе горячие слезы. Я крепко прижала к себе плачущую, безвольно обмякшую Тэйку.
— Не кобенись! — рявкнул шаман. — Будешь выделываться, ударю девчонку. Тогда точно сдохнет.
— Она заболеет, — прошептала я.
— Тебе-то что? Ты мачеха, она чужая тебе.
Я покачала головой, снова положила Тэйку. Расстегнула шубу и, осторожно, чтобы не звякали пузырьки, расстелив ее на льду, переложила на нее ребенка и укутала.
— Я нужна тебе живая и здоровая, — гордо выпрямив спину под порывом пронизывающего ветра, я встретилась взглядом с врагом. — Тэйку согрел под Новый год и меня согреешь. Справишься.
— Тьфу, баба строптивая! — в его ухмылке почудился даже какой-то намек на уважение. — Ты так себя ведешь, будто не боишься!
— Тебя? — хмыкнула я. — Это ты вынуждаешь меня помогать тебе. Значит, ты слабей меня, ты во мне нуждаешься. Я тебя ни о чем не просила. Забыл?
— Не забыл, — он покачал головой, в усмешке прибавилось хищности, тревожно звякнули цепочки на рогах. — Иди на середку!
Я пошла сама, без магического принуждения. Потому что за моей спиной стояли, впиваясь в меня взглядами, девять хранителей, послушных воле шамана. Они бессловесно подгоняли, заставляли подчиняться уже лишь тем, что отражали эмоции хозяина, излучали желание напасть. То самое раздражение, ту саму злобу, которую я чувствовала в шамане.
При всем желании промахнуться и прийти не к центру озера мне бы не удалось. Лед в этом месте светился. Бирюзовое сияние шло откуда-то со дна, мерзко напоминало мне первую встречу с оленем в кабинете мужа и страх, совершенную беспомощность, которые я испытала в тот день.
Ощущение полной зависимости, бесправности захлестнуло меня снова, когда я увидела, как в пяти шагах от меня загораются кругом знаки уцелевших тотемов, как рядом с яркими бирюзовыми метками становятся призрачные звери.
Девять семерок по шкале Тайита, подвластные девятке. Ни одному некроманту в истории не удавалось самому победить столь сильную сущность, даже не имеющую приспешников. А у меня из всего оружия кинжал, неполный резерв и одна-единственная склянка с восстанавливающим зельем. Наилучшие условия для выживания.
По чувствам хлестнули вспышки молочно-белых кристаллов — шаман возвел защитный барьер.
Все. Это клетка. Отступать некуда. Сквозь барьер, такой же, как и мои, никому не пройти. Он рухнет либо, когда шаман захочет, а этот момент наступит после моей гибели, либо после смерти создателя. Шансов победить десять призраков у меня маловато.
Дятел-хранитель начал отстукивать ритм по призрачному дереву, выросшему из его знака. Четкие удары совпадали с ударами моего сердца, постепенно дятел замедлялся, успокаивая и меня. Лис тявкнул, запел шаман. Мелодия была северной, как и слова порабощавшей разум песни. Время стало тягучим, шаман — многоликим, сочетавшим в себе образы хранителей с чертами незнакомых мне людей, каждый из которых становился похожим на шамана.
Я сопротивлялась дурману, за сменой предыдущих личин моего врага наблюдала отрешенно. В этих образах мелькали и моменты моей жизни. Возникло отвратительное ощущение, что кто-то пытается прочесть мои воспоминания. Это бесило, давало силы бороться, но чем больше я сопротивлялась, тем громче долбил дятел, идеально попадая в такт биения моего сердца, тем навязчивей, настойчивей была песнь врага.
Сдвинуться с места я не могла, ноги будто примерзли ко льду, в то же время тепло, которое я вытребовала у шамана, раскрепощало, уговаривало расслабиться и как-то странно пьянило. Увенчанная рогами оленя голова повернулась по-орлиному, нос шамана заострился и изогнулся, будто клюв.
— Ты станешь величайшим магом королевства, — вкрадчиво произнес орел.
— Мне не нужна слава.
— Лишь глупцы и лентяи нечестолюбивы. Первые не знают своих возможностей, вторые проживают свою жизнь бездарно и бессмысленно. Я поверить не могу, что ты, Кэйтлин Россэр, глупа или ленива.
— Мне вполне хватает того, что я единственная некромантка в стране. А всего нас трое. Дар непрошеный, трудный. Это большая ответственность. Понимать и принимать ее, как и свое место в мире, мудро.
— Покорность предназначению, смиренность и в самом деле неплохие качества, — хищно усмехнулся енот. — Но ты ведь хочешь отомстить королеве, заставившей тебя отрезать косы.
— Нет. Не хочу.
— Лжешь, — прошипела змея, двигая головой так, словно примерялась перед броском.
— Нет. Я не вижу смысла в мести. Волосы отрастут, а это единственный вред, который королева мне причинила.
— Бесхребетная тряпка, — протявкал лис.
— Если это для тебя равно «разумная», пусть, — усмехнулась я, вернув, наконец, контроль над собой.
Отступив на шаг, я отчетливо увидела шамана, золотое сияние оленьих рогов, ритмичные движения хранителей, замкнувших кольцо вокруг меня и своего хозяина. Сейчас, пытаясь подчинить себе мой разум, пытаясь найти возможности надавить на меня, он был уязвим. Будучи в глубоком трансе, он не мог достаточно быстро отреагировать. Я просто знала это.
Сейчас или никогда. Я выхватила свой кинжал и ударила шамана в худосочную грудь.