Лесной глуши неведомые тропы

Глава 12. Господская милость

Мое сердце, едва воспрянувшее, снова провалилось в пятки. Негнущиеся пальцы никак не хотели выпустить руку Энги, но тот силой расцепил их и грубовато толкнул меня в спину, чтобы уходила прочь.

— А теперь расскажи, почему сам не платишь, — Милдред отпил горячего вина из чаши и облизнулся. Его белые зубы и розовый язык почему-то напомнили мне хищный оскал волка. — Думаешь, раз в списках тебя нет, так можно закон не исполнять?

Энги гордо повел плечами:

— Отчего не исполнять? Я тут и полной луны еще не прожил, платить мне пока не положено.

— Это мне решать, что кому положено, — отрезал Милдред и обратился к писарю: — Впиши его. Когда, говоришь, умерла твоя мать?

— Не я, люди говорят. Уж год миновал, — неохотно ответил Энги.

— А ты когда в мои земли заявился?

— Почти три седмицы назад.

— А значит, без малого луна уж сменилась. Плати серебреник.

Энги насупился.

— Это не по закону.

— Отчего же не по закону? — усмехнулся Милдред, откинувшись в кресле и потирая холеные руки. — Почти целую луну на моих землях прохлаждаешься. Еще и служанку себе взял. Тебе известно, что за слуг хозяину тоже платить надобно?

— Она не служанка, — с глухой яростью в голосе возразил Энги.

— А кто же, если не служанка? Сам же сказал: в твоем доме живет, хозяйство ведет.

— Невеста она мне, — чуть тише ответил он, даже не повернувшись в мою сторону.

Толпа охнула, и все взгляды теперь пчелиными жалами вонзились в меня. Я почувствовала, как зарумянились и без того покрасневшие на морозе щеки. Внезапно проникшее в душу тепло боролось со стужей: я по-прежнему боялась за Энги, а все же и радость от его слов было не спрятать. Он не отступился от меня, да еще и прилюдно невестой назвал!

Милдред недовольно поджал губы.

— Невеста, значит. Хорошо устроился. Но это мы еще посмотрим. Плати монету и проваливай.

— Не буду платить, — возмущенно повел плечом Энги, — еще не обязан.

— Дерзить вздумал? — усмехнулся Милдред. — Не будешь платить — получишь плеть.

— Не по закону это! — гневно выкрикнул Энги. — Еще не сменилась полная луна!

Данник с писарем стыдливо прятали глаза в книгу, но палач и его помощники уже подступили к приговоренному, повинуясь кивку господина. Энги зло скрежетнул зубами и отмахнулся от цепких рук:

— Не троньте. Бежать не буду, пекло с вами. От одной плети не развалюсь.

Я с надеждой взглянула на Ираха, который все еще стоял в толпе напротив, но вступаться за каждого несправедливо обиженного ему не хватило духу. Что делать? Перечить правителю я тоже не смела: кто меня послушает? Лишь бы не навлечь еще больший гнев на несчастную голову Энги…

— В колодки заковывать будем, или разок стерпишь? — участливо осведомился палач.

Энги одарил его мрачным взглядом и принялся расстегивать подлатник. Я стиснула зубы и отвернулась. Одна плеть — невелика беда, я и сама могла ее схлопотать. Но обида Энги передалась и мне: несправедливо это. Милдреду просто хотелось показать свою власть и превосходство над простым людом, вот и отыгрался зазря на невинном человеке.

Тишину, повисшую на площади, разрезал хлесткий визг плети, и все закончилось. Когда я осмелилась вновь посмотреть в сторону позорного столба, Энги уже молча натягивал рубаху. Заботливо вышитую моими руками.

Одевшись, он встал рядом со мной, и теперь уже я взяла его за руку, безуспешно стараясь поймать его взгляд. Он смотрел в никуда, кипя от внутренней ярости. Вот такой он, горячая голова, что поделать. След от удара наверняка саднит на коже, но он не подает и виду, гордо расправил плечи и застыл камнем. Ну ничего, когда все закончится, смажу его ссадину, крепко обниму и утешу ласковыми словами. Нам еще о предстоящей женитьбе объясняться…

Я продолжала мерзнуть, в поисках тепла прижимаясь к боку новоиспеченного жениха, а деревенские люди все подходили к столу, отвечали на одни и те же вопросы, звенели монетами. По плечам иных еще довелось прогуляться плети, но в каменоломни в этот год не забрали никого. Позаботился ли об этом Ирах? Я невольно скосила глаза на трактирщика: теперь он вместе с семейством переместился на нашу половину. На другой стороне почти не осталось людей.

А к столу, меж тем, павой скользнула непривычно тихая Мира.

— Так и записано? — расхохотался вдруг Милдред. — Шлюха?

— Так и записано, — подтвердил данник, переводя взгляд с книги на мою подругу.

— А что о шлюхах в законе сказано? Велено ли им платить больше за срам? — полюбопытствовал Милдред.

— Ничего не сказано, милорд, — нахмурившись, ответил данник.

— И кто эти законы писал, — лорд картинно всплеснул руками, затянутыми в дорогие перчатки. — Я бы этим срамницам вдовесок к подушному еще плетей выписывал.

Мира в ужасе таращила глаза на господина, приоткрыв хорошенький ротик.

— Что, не хочешь плетей? — насмешливо ухмыльнулся Милдред. — А как чужих мужей совращать, так ни в каком месте у тебя не свербит?

— Но… господин… — осмелилась тихо возразить испуганная девушка. — Я никого к себе в постель не тащу! Они сами приходят!

— Ну, что, бабоньки? — хитро прищурившись, оглядел вновь притихшую толпу Милдред. — Кто хочет за благоверных отыграться? За каждого по плети этой шлюхе, а? Все по вашему слову.

Меня затрясло, и я крепче схватилась за руку Энги обеими ладонями. Ведь нельзя так! В чем виновата несчастная Мира? Как положено, она отдала свои причитающиеся к уплате монеты. За что же изверг решил над ней поизмываться?

Недоброжелательниц у Миры было хоть отбавляй, но, к моему облегчению, никто не вышел вперед, чтобы обвинить ее. Хищный огонек в синих глазах Милдреда угас, и он недовольно нарушил молчание.

— Значит, никто. Что ж, срамница, повезло тебе. Плати еще шесть сверху, и проваливай.

Мира испуганно сглотнула и отшатнулась, и я почувствовала, как дернулся Энги.

— Но, господин… у меня с собой нету! Мне надо домой… поискать…

— Нету? — вновь повеселел неуемный лорд. — А зачем же дома искать? Ланберт, поищи-ка у нее под юбкой, а вдруг найдешь?

Грузный стражник со здоровенным мечом на поясе и зверским лицом без единого намека на жалость шагнул к бедняжке Мире. Когда он схватил ее за косу и привселюдно потянул подол кверху, подруга вскрикнула и испуганно отшатнулась. Кулак Энги до боли сомкнулся вокруг моей ладони, и я в страхе посмотрела на него. Искаженное гневом лицо не сулило ничего доброго. Я дернула рукой, пытаясь привести его в чувство, но он меня снова не замечал, во все глаза глядя на происходящее.

— Я не виновна! Не надо! — взвизгнула Мира и, царапнув по лицу старжника, вывернулась из его рук.

Видимо, страх затмил ей разум, и она побежала прочь, не разбирая дороги, к пустующим лавкам рыночной площади. Стражник погнался за ней, без труда поймал, словно заполошную птичку, с силой прижал к лавке грудью и задрал-таки юбку, открывая чужим взглядам стройные ножки в чулках. Рука, затянутая в латную перчатку, тяжело опустилась на беззащитную ягодицу, и Мира взвыла.

— Не трогай ее, ты, шкура! — заорал Энги и, выпустив мою руку, бросился к ним.

— Энги! — заголосила я, — остановись!

Тяжелая рука стражника успела наградить едва прикрытый зад Миры несколькими увесистыми шлепками перед тем, как на него диким зверем налетел Энги. Схватив обидчика моей подруги за ворот подлатника, он с силой отшвырнул того прочь от плачущей навзрыд страдалицы и набросился на него с кулаками.

— Это что такое? — заорал Милдред, вскочив на ноги и роняя наземь медвежью шкуру. — Разнять, немедленно!

Другие стражники подбежали к дерущимся и оттащили взбешенного Энги от собрата, щедро угощая его пинками, тычками и затрещинами.

— Совсем страх потерял? — угрожающе крикнул Милдред, самолично подходя к моему жениху.

Из разбитых губ Энги тонкими струйками стекала кровь, но Милдред не пожалел красивой перчатки и с размаху ударил его по лицу. Голова Энги дернулась, и он зарычал — не то от боли, не то от гнева.

— Не надо! — крикнула я и бездумно бросилась к ним. — Прошу вас!

Чьи-то сильные руки удержали меня, не позволили бежать, и я отчаянно забилась в крепкой хватке.

— Энги!

Но обезумевший Энги извернулся и пнул вновь замахнувшегося Милдреда сапогом в живот. Милдред сдавленно вскрикнул, а я в отчаянии повисла на чужих руках, не желая верить глазам. Поднять руку на правителя? Храни его старые духи, что теперь будет? Казнят прямо здесь и сейчас?

— А вот теперь ты получишь свое, — разогнувшись, зло ухмыльнулся Милдред. — В колодки его. А ты, — он повернул искаженное нездоровым возбуждением лицо к палачу, — приготовь кнут.

Сквозь толпу пронесся встревоженный ропот, а у меня затряслись колени.

— Кнут, господин? — изумленно переспросил палач. — Для человека?

— Ты плохо расслышал? — зарычал Милдред, отряхивая бархатный камзол на животе.

— Нет, господин, — покорно склонил голову палач. — И сколько… ударов?

— Пока не велю прекратить. И бей как следует, — повысил голос кровожадный лорд. — Увижу, что отлыниваешь от работы — сам под плеть пойдешь!

Я снова забилась в чужих руках и набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать, но чья-то широкая ладонь крепко стиснула мне рот.

— Молчи, Илва. Молчи, если сама хочешь жива остаться, — зашептал над ухом голос Ираха. — Криком его не спасешь. И смотреть туда не надо. А если хочешь помочь… беги лучше домой и возьми своих снадобий. — Он развернул меня лицом к себе и резко встряхнул, вглядываясь в мое лицо. — Слышала?

Чувствуя, что теряю рассудок от ужаса, я кивнула. Глаза Ираха удерживали мой взгляд словно невидимыми нитями. Казалось, если я опущу веки и разорву эти тонкие нити, мир рухнет нам на головы и похоронит навеки — и Ираха, и Энги, и палача, и Милдреда, и меня вместе с ними.

— Беги, Илва. А как возьмешь все, что потребуется, возвращайся в трактир. Не на площадь, слышала? — Он снова встряхнул меня за плечи, и я снова кивнула, давясь рыданиями. — В трактир! Сядь в харчевне и тихо жди, пока мы не вернемся. Я приведу туда Тура, если… — он осекся, и из моих глаз градом покатились слезы.

Если к тому времени он останется жив. Кнутом в наших краях били редко, и чаще всего тех, кто был приговорен к позорной смерти. С Милдреда станется стоять и смотреть, как в муках умирает досадивший ему строптивец. Энги уже довелось испробовать господского кнута, но теперь рядом нет рассудительного лорда Хенрика, который мог бы удержать горячую руку сына.

Послышался удар молота, и я невольно оглянулась. С Энги успели опять сдернуть одежду и заковать в колодки, подставляя палачу оголенную спину с красной полосой от плети. А тот уже с явно недовольным видом пропускал сквозь кулак и придирчиво осматривал гибкую часть кнута.

— Не смотри, Илва! — снова дернул меня Ирах и развернул лицом к себе. — Лучше беги, пока никто не видит.

На подгибающихся от накатившей слабости ногах я побежала в сторону дома. Звонкий щелчок кнута успел достигнуть моих ушей, и я снова стиснула их ладонями. Нет, Ирах прав. Страх затуманивает разум, нельзя думать о том, что станет с Энги. Он будет жив. Он не может умереть. Ведь он ни в чем не повинен!

И дернули же бесы эту дурочку Миру бежать от стражника! Ну что бы он ей сделал?! Приложился бы пару раз к мягкой части, опозорил бы перед народом — ну так что за беда? Разве не позорно само ее занятие? Поди, и так половина деревни видала, что у нее под юбкой. Лорду хотелось всего лишь позабавиться, а теперь его аж трясет от злости.

А Энги! Ну что за нелегкая повела его наброситься на стражника, а потом и на лорда?! Ну когда уже жизнь его научит, что нельзя перечить тем, кто имеет власть над тобой? И чего он добился? Шлюху от позора уберег? А сам теперь спину под кнут подставил?

Забивая свою голову бесполезными мыслями, я старалась отвлечь себя от ужасного тянущего чувства в груди. Мое бедное сердце будто сковали железные кольца. Увижу ли я Энги живым?

Нет, нельзя думать об этом. Нельзя.

Мне казалось, я бегу так долго и быстро, что уже могла бы домчаться до края королевства; на самом же деле силы покинули меня, едва я добралась до кромки леса. Споткнувшись, упала на колени, уронила в снег лицо и зарыдала в голос, чувствуя на щеках колючее жжение.

Бесполезно. Его уже не спасти. Чем помогут мои мази против кнута?

«Беги, Илва», — зазвучал в голове голос Ираха.

Отдышавшись, я поднялась, утерла слезы и поплелась дальше. Надо успеть.

Мне казалось, целая вечность прошла до того, как я добрела домой. Завидев меня, курочки бросились мне навстречу, оглашая тишину радостным кудахтаньем, но мне было не до них. Не помня себя, я вошла в еще теплую избу и на несколько мгновений присела у печи: согреть заледеневшие руки и привести в порядок мысли. Нельзя ничего забыть, а значит, нужна ясная голова.

Так и не отогревшись до конца, я подвигала пальцами и шагнула в чулан. Перекинула через плечо суму, нагребла в нее баночек почти без разбору. Мазь от ссадин, трава, притупляющая боль, дурман-трава. Но этого мало. До боли стиснув губы, взяла коробочку с иглами и весь запас шелковых нитей.

Рубаха наверняка насквозь пропитается кровью, уже не выстирать. А запасной-то и нет: думала стирать сегодня. Хотя какое теперь дело до куска никому не нужного тряпья?

Утерев запястьем выступившие слезы, я оглядела горницу и подошла к своей лежанке. Вытащила из-под нее коробку со своим богатством. Достала свою славную куколку-подружку, положила рядом портрет старой Ульвы.

— Помогите мне, заклинаю вас старыми духами. Помогите. Пусть он не умрет.

Но погоревать вволю было некогда. Снова спрятав свои сокровища в коробку, я утерла льющиеся потоком надоедливые слезы, поправила ремень сумы и решительно направилась назад.

Не на площадь, сказал Ирах. В трактир.

***

В пустом зале харчевни было пусто и холодно — я успела первой. Трясясь от озноба, положила суму на стол и присела у камина. Уж лучше что-нибудь делать, чем совсем ничего. Сгребла золу в заботливо подставленное рядом ведерко, положила сухих дров, разожгла огонь. Подумав, прошла на кухню, куда меня прежде не пускали, разыскала бочку с водой, зачерпнула воды в большущий котел и повесила над огнем греться. Рядом пристроила котелок поменьше: для отваров.

Несмотря на то, что вскоре харчевня наполнилась приятным теплом, меня все так же трясло, но едва ли от холода. Щеки запылали: после колючего мороза кожа загорелась огнем. Стало жарко, и я размотала платок, стянула с себя тулуп, вымыла руки. Подождала немного, вымыла еще раз.

Что же так долго?

Нет, не думать об этом. Не думать.

Наконец, я взвилась на месте: со двора послышались голоса. Хлопнула входная дверь, и в харчевню ввалились мужчины: Ирах и Хакон. Между ними мешком висел Энги, чья голова болталась ниже плеч: он был без сознания. Его так и не одели, кто-то из женщин позади положил на лавку свернутые в узел подлатник и рубаху. Кожа Энги посинела от холода, на плечах, руках и груди застыли замерзшие струйки крови.

На спину посмотреть не хватало смелости.

— Несем наверх, — негромко скомандовал Ирах Хакону, — рядом с Мирой пустая комната с очагом.

— Еще дрова на него изводить! — попробовала возмутиться семенящая следом Руна, но Ирах обратил на нее внимания не больше, чем на зудящего над ухом комара. — Погоди, хоть постель дерюжкой застелю, ведь кровью изгваздает!

— Да уймись ты уже! — рявкнул Ирах, поравнявшись со мной. — И чтоб духу твоего наверху не было! А ты, Илва, чего расселась, будто принцесса на троне? Быстро наверх!

У меня по-прежнему темнело в глазах, но я пыталась держаться. Подобрала со стола суму и, держась за стены, потащилась следом за ними. Дверь в комнату уже была открыта: мужчины втащили безвольное тело внутрь и неловко свалили на кровать вниз лицом. Не приходя в сознание, Энги застонал.

— Приступай, — потряс меня за плеч Ирах, — что тебе нужно?

— Принесите котел… с водой… там, внизу… и холодной воды тоже… и вина, — пробормотала я и наконец осмелилась взглянуть на истерзанную спину Энги.

Зажмурилась.

И тут же почувствовала на лице ощутимый хлопок.

— Ну-ка, открой глаза! — гневно рявкнул на меня Ирах.

Я послушалась и преданно посмотрела на него.

— Приди в себя! Если ты ему не поможешь, кто поможет? Подумаешь, плетьми отхлестали! Ты и не такое видала, вспомни! Руки-ноги живым людям резала и без чувств не валилась!

Меня усадили на край кровати рядом с безжизненным телом Энги. Кто-то подставил стул, кто-то водрузил сверху исходящий паром котел, кто-то подсунул под руки суму. И я размяла непослушные пальцы, взяла подсунутую кем-то чистую тряпку из дорогого тонкого полотна.

Чтобы увидеть хоть что-нибудь в кровавом месиве, следовало обмыть кожу.

— Ничего непоправимого палач не натворил, — приговаривал рядом Ирах, глядя на то, как мои руки опускают в теплую воду кусочек мягкой ткани и очищают незатронутые ранами места на коже Энги, — жалостливый попался. Для виду бил будто бы люто, а на деле лишь кожу рвал. Да и то с умом: по одному месту дважды ни разу не попал. Видишь, даже до ребер не рассек? А мог бы и хребет перебить с одного удара. Милдред-то, дери Создатель его черную душу, крови страсть как хотел, вот и упивался вдоволь, захлебнуться бы ему. Зашивай его, дочка, и дело с концом. И оглянуться не успеешь, как раны затянутся, а там и свадьбу сыграете.

Я долго не могла вдеть нить в иглу, пока Ирах снова не рявкнул на меня:

— Да ты хуже Милдреда, дочка! Прекрати трястись и не тяни — что делать будешь, если он скоро очнется? Прикажешь его за руки держать, чтобы не дергался? А крики его больно тебе помогут?

Глубоко вздохнув, я успокоила руки и вдела нить. И правда, ничего страшного. Всего лишь зашить рваные раны вдоль и поперек. Я это умею. Всегда умела. Руки-ноги целы, а спина…

Голова вдруг сама собой просветлела, страх ушел, а пальцы привычно запорхали над рассеченной кожей, скрепляя края аккуратными стежками.

— Велите заварить вот эту траву, — утерев пот со лба, я указала на толстый пучок. — И отдельно вот эту. Как очнется, надо будет напоить его сразу.

Чьи-то руки — кажется, Миры — подхватили пучки и исчезли. Моя собственная спина уже совсем занемела, а работы еще был непочатый край. Энги застонал громче и попробовал шевельнуться, но Ирах удержал его за локоть. К моему ужасу, ресницы страдальца задрожали, и веки приоткрылись. Лицо тут же исказилось от боли, сквозь крепко стиснутые зубы вырвалось протяжное шипение.

— Тихо, парень, тихо, — Ирах положил ладонь ему на лоб, не отпуская локоть. — Потерпи чуток. Уже все позади, теперь самая малость осталась.

— Илва…

— Я здесь, — как можно спокойней произнесла я, — не шевелись, прошу тебя. Я должна закончить.

С другой стороны кровати присел Хакон и прижал свободное запястье Энги к постели широкой ладонью.

— Ну ты и дурень, Тур. Какой бес тебя дернул за шлюху заступаться?

Энги болезненно дернулся под моей иглой и жалобно застонал.

— Он… ее…

— Ничего бы он ей не сделал. Милдред поглумиться хотел, а ты сам, дурень, в петлю полез.

В кои-то веки я была с Хаконом всей душой согласна. Но мне было не до разговоров. Если позволю себе расплакаться, руки опять начнут трястись.

— Вы… никто…

— А ты хотел, чтобы нас всех кнутом отхлестали, так, что ли?

В голосе Хакона звучала показная злоба, но глаза выдавали другое: давний недруг внезапно стал другом. Я взглянула на него с благодарностью.

— Мне моя шкура пока что самому дорога, — отвлекая Энги от волн нахлынувшей боли, бормотал Хакон, в то время как его глаза напряженно следили за моими руками, — а уж от Мирки-то не убыло бы, заработала бы еще.

Тело Энги начала сотрясать мелкая дрожь.

— Держите крепче, — велела я, наклоняясь ниже над очередной рваной раной.

— А вот невесту ты себе выбрал — не дурак, — продолжал Хакон, бросив на меня беглый взгляд. — Правда, рука у нее тяжелая. Ласки не дождешься, а страданий — сколько угодно. Я-то уже на своей шкуре попробовал, теперь твоя очередь.

Энги дернулся и зарычал, но я строго шикнула на него:

— Лежи! Кулаками потом размахивать будешь.

И хоть сердилась я на Хакона, но его глупые речи, вызывая в Энги злость, отвлекали того от жестокой боли.

— Да и ты сама хороша, — теперь Хакон в открытую смотрел на меня. — Что ж ты не сказала-то? Я б к чужой невесте руки не стал совать.

— Мы только вчера решили, — ответила я, будто и впрямь между мной и Энги случился долгожданный разговор.

Но мне очень хотелось, чтобы он знал о моем решении. А вдруг мои слова хоть немного облегчат ему боль?

— А руки тебе давно бы оторвать надо. Да уж очень ладно ими куешь.

Ирах заботливо утер пот со лба Энги, а затем вытер и собственное лицо.

— Ох, молодежь… натерпишься с вами.

Я уже заканчивала терзать и без того истерзанную плоть Энги, когда в комнату вернулась Мира с двумя дымящимися кружками.

— Из какой поить? Вот эта — из коричневой травы. А эта — из серо-зеленой.

— Сначала коричневую, — велела я и потянулась, разминая затекшую спину. — Так пить он не сможет, давай через соломинку.

— Я… не дитя… малое… — попробовал возмутиться Энги, но Мира уже сунула ему соломинку в губы.

После отвара, притупляющего боль, следовало подождать некоторое время, а уж затем поить дурман-травой. Между тем, я вымыла руки и еще раз осторожно протерла зашитую спину Энги смесью теплой воды с вином. Боль еще не отпустила его, и он закашлялся, дергаясь, как уж на сковородке.

— Вот теперь все. Только мазью намазать осталось, — успокоила я больше себя, чем его. — И правда ведь, ничего страшного.

Я, конечно, лгала. Рассечения местами были слишком глубокими — кнут не плеть, и впрямь до костей легко достать может. Заживать раны бедняги Энги будут долго и мучительно. И как срастутся поврежденные мышцы — только духам известно. Однако он был жив, и железные тиски постепенно отпускали мое сердце. Проклятые слезы вновь выступили на глаза, я раздраженно утерла их и взялась за горшочек с целебной мазью.

Холодное снадобье принесло страдальцу некоторое облегчение. Он перестал дергаться и даже слегка расслабился под моими пальцами. Когда я закончила, оба зелья уже подействовали, и Энги заснул — беспокойно, но крепко. Мира подложила под его щеку подушку и повернула голову, чтобы ему удобней было дышать, а я взяла в руки ладонь Ираха.

— Что теперь?

— Теперь пусть лежит. Полагаю, двигаться ему сейчас вредно?

— Вредно, — кивнула я со вздохом. — Покой нужен. Можно на вашей телеге отвезти его домой?

— Не надо, дочка, — возразил Ирах, устало поднимаясь, — пусть пока здесь побудет. Одной тебе с лежачим парнем не справиться, а уж как ходить потихоньку начнет — там и отвезем.

— Я справлюсь, — упрямо качнула я головой, — теперь я ему невеста, мне за ним и смотреть.

— Он не будет мне благодарен, если позволю тебе горшки из-под него выносить. Ни к чему это, дочка. Здесь ты тоже сможешь о нем позаботиться, да не одна будешь. А пока обойди-ка деревню да помоги остальным. Не одного ведь Тура сегодня по плечам отходили. Хакон, проводишь ее?

Кузнец встал и, сладко потянувшись, захрустел костями.

— Провожу. Пусть попробует кто-то ее тронуть — сам башку оторву.

— Смотри-ка себе по ошибке не оторви, — поморщился Ирах. — Ступай, дочка, да дело свое делай.

***

Привычная работа, которой я дольше седмицы была лишена, и впрямь отвлекала от тяжких мыслей. Первым делом я навестила семью батраков: им досталось больше всех, не считая Энги. Но и тут, смазывая спины им обоим, я подивилась милосердию палача, о котором в народе ходили зловещие слухи: если Бьорну плеть местами ощутимо рассекла кожу, то его жена Нита отделалась лишь поверхностными ссадинами. Кровь, проступавшая из лопнувших мелких сосудов, в глазах несведущих казалась жутким зрелищем, а на деле следы с нежной кожи женщины полностью сойдут через две-три луны. Пока бедняжка охала, прижимая к груди плачущего младенца, Хакон продолжал удивлять меня: вывел детвору во двор, чтобы поиграть в снежки. Пока я занималась ранами Бьорна, Нита убаюкала дитя и принялась хлопотать на крохотной кухоньке, чтобы угостить нас травяным чаем и лесными орехами в диком меду.

— Оставь, Нита, — сказала я. — Я уже почти закончила, а засиживаться нам недосуг: остальных надо обойти.

— Но мне больше нечем отблагодарить тебя, — растерянно развела руками Нита, — после уплаты подушного ни медяка за душой не осталось…

Я укрыла спину ее мужа чистой простыней и порылась в полупустом кошеле, в котором все же отыскалась парочка медяков.

— Вот, возьми. Купишь детям еды. А коли совсем нужда припечет, приходи ко мне — авось голодными не умрете.

— Благослови тебя Создатель, Илва, — тихо выдохнула Нита, но медяки все же взяла. — Наша дверь тоже всегда открыта для тебя. Авось и представится случай отплатить тебе добром.

Хакон окончательно покорил детские сердца: перед уходом отстегнул с пояса три железных бляшки в виде волка, зайца и петуха и раздал каждому по игрушке. Нита, разрыдавшись от нахлынувших чувств, повисла у него на шее и осыпала благословениями. Я даже ревниво вздохнула: ему-то трудиться почти не пришлось, а полюбили его здесь не меньше меня…

— Ты и вправду выйдешь за него замуж? — осведомился Хакон, когда мы покинули двор бедняков.

— Думаешь, я солгала людям на потеху? — пожала плечами я.

— Не думаю, — признал он, посмурнев. — Не пойму только, чем я хуже него? Неужто и впрямь его драный зад приглянулся?

— Сам ты драный зад, — рассердилась я, — Энги меня никогда не обманывал и не вел себя со мною, как свинья.

Я ожидала, что Хакон разозлится в ответ, но он долгое время молчал, глядя в сторону.

— Никак не простишь мне того?

Он спросил это так серьезно и с таким глубоким сожалением, что мне показалось: впервые вижу настоящего Хакона, не балагура-притворщика.

— Говорила тебе уже, что давно простила. Только… — я остановилась и призадумалась, — крепко я на тебя тогда обиделась. Обида ушла, но вместе с ней ушло и то, что на любовь было похоже. Ты уж не серчай, Хакон. Парень ты хороший, но… не люб ты мне.

— Я понял, — он сердито взметнул носком сапога снежную пыль. — Не заявись сюда Тур со своим драным задом, может, и стал бы люб.

— Не пришел бы он — все было бы, как есть. Сделанного не воротишь, Хакон. Присмотри себе другую невесту. А мне… другом будь. Как сегодня.

Он тоже вздохнул и впервые посмотрел на меня исподлобья бархатистыми темными глазами.

— Ладно. Попробую. Другом. — И, помолчав, добавил: — И за какие милости Туру так повезло?

— Сейчас бы он с тобой не согласился, — сквозь грусть улыбнулась я.

Хакон и впрямь возился со мною до самого вечера, пока ходила от порога к порогу и облегчала боль пострадавших от господских «милостей». Не везде меня привечали с той сердечностью, какую я встретила в доме батраков; временами мне чудилось, будто люди были недовольны тем, что их наказали, а мне, ведьме, удалось избежать «правосудия» Милдреда. Похоже, сколько ни доведется мне прожить на свете, а все не смогу до конца понять людские помыслы.