Лесной глуши неведомые тропы

Глава 8. Волнения

Так сладко, как этой ночью, мне давненько не спалось. Снилось такое, что порядочной девушке точно сниться не должно, да еще и с участием Энги. Вот к чему приводит нескромное поведение — не следовало мне подглядывать за голым мужчиной на ночь глядя.

Еще не разомкнувши век, я слышала, что Энги уже встал. Шевелиться было лень, да и остатки глупого сна следовало бы развеять и поскорее забыть. Выползать из теплой постели в утренний холод избы и подавно не хотелось.

К счастью, Энги взял на себя труд растопить печь перед уходом. Все еще кутаясь в одеяло и притворяясь спящей, я отметила то, как тихо он пытался ходить по избе, чтобы не потревожить мой сон. Вскоре шуршание прекратилось, хлопнула входная дверь, а я позволила себе еще чуток понежиться в постели, наслаждаясь расползающимся по горнице теплом. Но мысль о том, каково сейчас Энги пробираться сквозь наметенные за ночь сугробы, заставила меня поежиться. Холодно небось, морозно, снег в сапоги забивается, за шиворот падает… бр-р-р… да и стеганый подлатник у него всего-то из кожи, а на зиму хорошо бы иметь тулуп из овчины. Да только где бы ему взяться сейчас, когда денег в обрез? Особенно после того, как Энги запретил покупать что-либо без его ведома.

Лениться под одеялом было очень приятно, но дела сами себя не переделают. Поэтому я в конце концов заставила себя сползти с лежанки, вволю вымылась нагретой водой, которую Энги заботливо поставил на печь перед уходом, тепло оделась и отправилась разгребать двор от наметенного до колен снега. Теперь, когда отпала нужда ежедневно ходить за хворостом в лес, я могла больше времени посвятить хозяйству. Выпустив курочек, собрала из гнезд свежие яйца, а затем тщательно законопатила смешанной с растопленным воском соломой прорехи между бревнами: время от времени злющий ветер находил себе путь и выдувал в сарае все новые и новые щели.

Затем выстирала вчерашнюю одежду Энги, прибралась в доме, хлебнула воды вместо завтрака и принялась с такой же тщательностью конопатить дом. Закончив, я начистила овощей для наваристого супа, который собиралась приготовить Энги к возвращению, закуталась потеплее и побежала в деревню проведать Гилля, прихватив с собой трав для целебного отвара.

В этот раз он позволил осмотреть себя без прежнего упрямства.

— Есть отказывается, — пожаловалась мне старушка Линне, с отчаянной надеждой глядя на то, как я трогаю лоб ее мужа и осторожно прощупываю живот.

Чуда не случилось — ему было так же плохо, как и вчера. Мышцы в правом подбрюшье были заметно тверже, чем в левом, и боль усиливалась, когда я отпускала живот.

— Попробуйте давать бульон, но не слишком крутой, — посоветовала я, — и заварите ему вот эти травки. Подождем еще денек.

— А потом что? — Грида, тенью следующая за матерью, подняла на меня усталые, заплаканные глаза. — Отвар его вылечит?

А потом Хакон сделает мне нож, — подумала я с внутренним страхом.

— Грида. Пойдем-ка на кухню, покажу тебе, как делать отвар.

Немощный скорняк проводил нас жалобным взглядом: небось, понимал, что разговор будет о нем. Верная жена осталась у постели благоверного, держа его за руку. Уже на кухне, плотно затворив за собой дверь, я усадила встревоженную девушку перед собой и взяла ее руки в свои.

— Грида. Эти травы отцу не помогут. Они лишь уменьшат боль в животе и дадут ему временное облегчение.

Она широко распахнула испуганные глаза.

— Но… как же? Что же делать?

— Отцу нужен лекарь. Настоящий лекарь. Боюсь, я здесь не справлюсь.

Она опустила голову.

— Марта ездила вчера в Старый Замок, просилась к лекарю. Он отказал. Слишком занят — лорд Хенрик доставляет много хлопот, тут не до отребья…

Я молча перебирала в руках ее грубоватые от работы пальцы.

— Неужели совсем нет надежды? — она снова подняла на меня влажные глаза.

— Я могла бы попробовать… Но мне придется делать страшные вещи, Грида.

— Какие? — ее зрачки расширились от страха. — Колдовство? Черная магия? Тебе нужна будет моя кровь?

— Нет, кровь твоя не нужна, — я поморщилась, — но есть один способ… Его описал в своей книге ученый лекарь. Нужно разрезать ему живот и вынуть из него больное место.

Грида в испуге осенила себя крестным знамением.

— Храни нас Создатель… Но ему ведь будет больно! Как он сможет выдержать такое?

— Об этом не беспокойся. Я напою его дурман-травой, он будет крепко спать и ничего не почувствует.

— А он… сможет жить после этого?

— Отчего не сможет? Ведь после всего я зашью ему живот, и хвори внутри уже не будет. Только…

— Что? Говори! — в глазах девушки вспыхнула новая надежда, смешанная со страхом.

— Я этого никогда прежде не делала. И не знаю, получится ли у меня все сделать как надо. И потом… твой отец уже стар, Грида. Я не знаю, можно ли делать такое со старыми людьми. Поэтому… вам с матерью решать, доверяете вы мне или нет. А хочешь — спроси у отца, решите вместе. Если согласны, завтра я буду готова.

Грида в сомнениях кусала губы.

— Хорошо. Мы подумаем. Благодарю тебя, Илва.

Рассказав ей подробно, как заваривать и принимать травы, я оставила дом скорняка и побежала к Ираху — поделиться еще раз своими сомнениями. Выслушав меня, он положил мне руку на плечо.

— Я в тебя верю, Илва. Если хочешь, я завтра буду с тобой.

— Хочу, — я благодарно посмотрела ему в глаза. — Мне страшно.

— У тебя все получится, девочка.

Я уж было хотела бежать домой, но, как на беду, в харчевню спустилась Мира, словно почуяла меня. В этот раз она не стала тащить меня к себе, а просто посадила за дальний стол в самом углу и склонилась к моему лицу.

— Ну что? Говорила с Туром?

— Говорила, — признала я.

— Он придет?

— Не придет, — я не стала скрывать.

— Почему? — она обиженно поджала губы.

— Он упрямый осел, ты же его знаешь… Крепко засела в душе у него Магдалена, — про это я не могла знать наверняка, но надо же было как-то подбодрить подругу.

— Ну и ладно, — она горделиво приподняла подбородок, — видали мы и не таких упрямцев. Небось, любви-то захочется — сам прибежит, поджав хвост.

— Может, и прибежит, — с готовностью согласилась я. — Ну ладно, мне пора. Ты не серчай, много дел.

Оставив Миру, я побежала было обратно домой, но у кромки леса вдруг встретилась нос к носу с Энгилардом. Тот, как и два дня назад, тащил за спиной тушу огромного вепря, прихрамывая под ее тяжестью. Заплечная сума болталась спереди у пояса, мешая ему идти. Позади него на белом снегу вился кровавый след от убитой им жертвы.

— Ох, — только и сумела сказать я.

Вепря было жаль. Жаль было и Энги, которому почти до заката пришлось мотаться по заснеженному лесу, покрывая долг мяснику.

— Да уж. Помотал меня сегодня зверюга, — скривился Энги. — Я пока отнесу, а ты беги домой, приготовь что-нибудь. Жрать охота.

Еще бы не охота — с утра опять ничего не ел, кроме толики хлеба с салом. Меня и саму от вынужденного голода уже слегка пошатывало, но я ведь ни за какую тяжелую работу не бралась. А Энги на таком-то морозе шкура нужна поплотнее да пожирнее…

— Только будь осторожна, — продолжал он, — волки опять подошли слишком близко, едва отмахался.

Я и правда слышала знакомый волчий вой, но в нем не было угрозы, лишь предостережение: наступило их время, людям в лесу делать нечего.

— У мясника-то попроси кусочек, чтоб мне лишний раз не бегать, — напомнила я и припустила по следу Энги прямиком домой.

К возвращению хозяина его ждал дымящийся ужин, а я старательно наполняла горячей водой бадью для мытья. Энги выхлебал наваристую похлебку так быстро, словно не ел по меньшей мере три дня. Прибрав за ним посуду, я наскребла немного углей в железный поддон и деликатно вышла во двор, чтобы дать Энги возможность вымыться. Занесла тлеющие угли в сарай — подогреть бедным птичкам жилище перед холодной ночью, заперла за ними дверь и заново принялась разгребать бесконечный снег. Метель к этому времени утихла, и вместе с яркими вечерними звездами появилась надежда, что утром мне не придется махать лопатой и метлой.

Вскоре вымытый Энги появился из-за двери и выплеснул за забор грязную воду из ведра.

— Заходи, не мерзни, — буркнул мне на ходу.

Я сощурила глаза: мне показалось, что он как-то непривычно прихрамывает.

— У тебя что-то с ногой?

— Тебе показалось, — последовал немногословный ответ.

Я вернулась в избу и бросила грязные вещи Энги в бадью с остатками воды. Сам же сытый и чистый охотник, кряхтя и охая, растянулся на лежанке: устал.

Но когда я споро выстирала отмокшую рубаху и принялась за исподние штаны, приподняв их из воды, то тихо ахнула: на них красовалась дыра в обрамлении растекшихся кровавых пятен.

— Ты ранен! — в испуге крикнула я. — Почему сразу мне не сказал?!

Подскочив к лежанке, я резко сдернула с него одеяло. На чистых исподних штанах с правой стороны выше колена уже проступали кровавые пятна.

— Ну-ка, показывай! — чувствуя, что к горлу подступает истерика, велела я.

— Илва, уймись. Просто царапина, — морщась, Энги пытался снова натянуть на себя одеяло.

Я не позволила ему. Не дожидаясь согласия, я задрала широкую штанину вверх — нога выше колена была сплошь замотана лоскутом окровавленного тряпья. Торопливо размотав неумело сооруженную повязку, я снова ахнула и прикрыла рот рукой: от колена до верхней части бедра змеилась рваная рана, оставленная острым кабаньим клыком.

— Что случилось?

— За подранком погнался, а он возьми и кинься на меня! Я не успел увернуться, — виновато признался Энги.

— И долго ты собирался это скрывать? — возмутилась я. — Сколько времени потеряно! А вдруг, — я сглотнула от ужасного предположения, — зараза уже проникла в кровь?

Заметавшись по горнице, я вновь поставила греться воду для отваров, разорвала на лоскуты свою старую чистую рубашку и затянула одним из них бедро Энги повыше раны. Рассечение выглядело чистым — впрочем, немудрено, ведь Энги только что мылся в горячей воде. Представляю, какая адская боль его мучила.

— Это надо зашить. Придется терпеть.

Он не спорил и только смотрел на меня, откинув голову на подушку. Дождавшись, пока вскипит вода, я заварила ему трав, притупляющих боль, и заставила выпить целую чашку. Прокипятила драгоценную шелковую нить, на которую в свое время потратила уйму денег, и прокалила над огнем иглу. Дала прикусить зубами кожаный ремешок, чтобы не стер от болезненных судорог зубы. И лишь после того принялась за дело. Энги хрипел, стонал и дергался, сдавленно проклиная Создателя, но болезненную экзекуцию вытерпел, весь покрывшись испариной.

— Теперь будет заживать лучше, — успокоила я его, утирая взмокший лоб чистым полотенцем. — Боль скоро отпустит, и ты сможешь поспать.

Позволив ему немного отдохнуть, я смазала зашитую рану целительной мазью, не забыв и про шрам на шее.

— Почему же ты мне не сказал? — снова запричитала я.

— Стыдно, — признался он со вздохом.

— Чего тут стыдиться-то?

— Ты, поди, уже слышала от подружки-сплетницы о той истории с туром?

— И что? — не поняла я.

— А то. Когда мне сзади наподдал бык, надо мной еще с год люди потешались. А теперь вот спереди — свинья… Если об этом люди прознают, мне хоть в бега подавайся.

— Дурья твоя башка, — в сердцах воскликнула я. — Разве бы я над тобой смеялась?

Он нашел рукой мою руку и крепко сжал ее в ладони.

— Илва… ты никому не скажешь?

— Да кому мне говорить-то?!

— Ты знаешь кому. Полсловечка сболтнешь своей Мире — и вся деревня назавтра знать будет.

Я вздохнула и накрыла его руку своей ладонью.

— Энги. Тебя кабан чуть не убил, а ты о людской молве тревожишься.

Он обиженно засопел.

— Еще не родился тот кабан, который мог бы меня убить.

Я высвободила руку из захвата и обеими ладонями пригладила его взмокшие от пота светлые волосы. Посмотрела укоризненно в зеленоватые глаза.

— Хорошо, что твоя бедная мать тебя не слышит. Только и знаешь, что бахвалиться… И не смей больше в лес ходить, пока я не позволю. Слышишь?

Он кивнул, глядя мне в глаза, словно побитый пес. Я не удержалась и поцеловала его в лоб, будто и вправду была ему мамочкой.

— Заживет, — шепнула я, тут же устыдившись своего поступка. — А теперь спи, горемыка.

Энги послушно закрыл глаза, а я закончила стирку, убрала бадью и уселась на своей лежанке у свечи — дошивать его новую рубаху.

Ночью я спала плохо, слушая сквозь дрему хриплые стоны Энги и время от времени подходя к нему трогать лоб. Лихорадка началась лишь к утру, но не слишком жестокая. Стараясь его не разбудить, я внимательно осмотрела рану: она вспухла и покраснела не больше, чем обычно в таких случаях. Но я все еще тревожилась за него: зараза порою распространяется медленно.

Поставив завариваться целебный отвар от лихорадки, я тем временем заново смазала рубец. Лишь закончив, увидела, что Энги проснулся и смотрит на меня, полуприкрыв глаза ресницами.

— Опять не даю тебе покоя, — виновато пробормотал он, встретившись со мной взглядом.

Я ласково коснулась пальцами его щеки.

— Ты ведь старался ради меня. Сильно болит?

— Совсем не болит, — улыбнулся он и приподнялся на локтях. — Накормишь?

Мое застывшее в тревоге сердце немного оттаяло: раз ему хочется есть, значит, не так уж все плохо. Заставив его выпить отвар, я наскоро состряпала яичницу с кабаньими шкварками и поставила перед ним. Сама села напротив, подперев ладонями щеки: сегодня наступил день, когда я должна разрезать живот старику Гиллю, и мой очищающий пост все еще не был закончен.

— Что не ешь? — осведомился он.

— Не хочу. — Подумав, добавила: — Сегодня мне придется уйти в деревню.

— К Гиллю? — догадался он.

Я кивнула.

— Я с тобой.

— Вот еще, — фыркнула я возмущенно. — Тебе еще седмицу надо в постели лежать.

Энги хитровато прищурился и ухмыльнулся, словно хотел сказать что-то едкое, да передумал.

— Успею належаться.

— Я тебя в доме запру, на засов.

— Не посмеешь, — он снова ухмыльнулся. — Как же я по нужде ходить буду?

Я сердито нахмурилась.

— Ладно, ладно, считай, что уговорила, — как-то слишком легко сдался он и подмигнул мне с той же хитринкой в глазах.

— Вот и славно, — похвалила я. — А теперь не мешай: я выйду во двор помолиться.

Энги проследил за мной недоуменным взглядом, но ничего не сказал.

Я оделась тепло, чтобы ничто не отвлекало меня от молитвы. Расстелила перед крыльцом плетеную из соломы дорожку и встала на колени, обратив лицо к солнцу. Возносила молитвы всем духам по очередности, как учила меня старая Ульва. Каждого из них просила придать верности моей руке, и сквозь нее впустить здоровье в несчастного старика.

Мне казалось, они говорили со мной. Тихим порывом ветра, ласковым солнечным лучом на щеке, невесть откуда взявшимся запахом цветущих трав посреди зимы. Обещали, жалели, бодрили…

Лишь к полудню я опомнилась, чувствуя внутреннее опустошение: пора собираться.

Энги тихо дремал на лежанке, но когда я вошла, открыл глаза. Трогать его лоб смысла не было: мои продрогшие руки едва ли могли почувствовать жар его кожи. Но глаза не блестели, а губы не выглядели пересохшими: похоже, мое зелье действовало наверняка.

Я взяла из шкатулки сложенный листок и повернулась к нему.

— Мне пора. Вернусь, как смогу. Энги молча кивнул и проводил меня немигающим взглядом.

***

Первым делом я заглянула к Гиллю. В доме скорняка, кроме его жены Ленне и дочери Гриды, уже собрались прочие родичи: сноха мельника Марта, ее дочь Келда, которая все старалась не встречаться со мной взглядом, да еще малолетний сын Марты Оле, тоже приходившийся внуком Гиллю.

Я оробела от такого множества народу, взиравшего на меня с затаенной надеждой, но виду постаралась не подать.

— Что решили? — спросила я, обращаясь ко всем, в том числе и к Гиллю.

— Если по-другому никак, — старик облизнул пересохшие губы, — тогда режь меня, дочка. Да только до смерти не зарежь, как свинью, — он слабо улыбнулся.

— Хорошо. Тогда поставьте вариться вот это, — я передала Гриде заготовленную толику дурман-травы, — а я скоро вернусь.

От дома скорняка я прямиком побежала к Ираху. По моему виду он все понял с полуслова.

— Идем? Я готов.

Я кивнула и посмотрела на него с благодарностью, заметив на себе косой, недобрый взгляд трактирщицы Руны.

Ираха я попросила пойти к Гиллю первым — мудрый, рассудительный мужчина куда лучше меня сможет успокоить целое сборище взволнованных женщин. Сама же отправилась к Хакону в надежде, что он успел выполнить мой заказ.

— Илва, — кузнец встретил меня на пороге широкой белозубой улыбкой. — А я уж думал, ты обо мне забыла.

— Как я могла забыть? — я ступила в жаркую кузницу. — Получилось?

Сияющий гордостью Хакон повернулся к полкам с разложенными инструментами и через мгновение подал мне сияющий новизной и свежей полировкой нож — в точности такого размера и формы, какой был нарисован на картинке.

— Острый? — я поддела лезвие ногтем.

— Гляди-ка! — он отобрал у меня удивительный нож и подбросил вверх гусиное перышко. Упав на лезвие, перышко преломилось надвое.

— Хороша работа, — удовлетворенно одобрила я, — вовек не расплачусь.

— Расплатиться со мной ты всегда можешь. — Завороженная блестящей тонкой сталью, я ослабила бдительность и не заметила, как опять очутилась в кольце его сильных рук.

— Отпусти, — попросила я мирно. — Мне сегодня не до шуток.

— А я и не шучу, — он склонился низко над моим лицом. — Поцелуешь?

— Нет, — я уперлась ладонью ему в грудь, стараясь оттолкнуть его. — Не боишься? Ведь у меня в руке острый нож.

— А ты попробуй зарезать, — он нехорошо ухмыльнулся, перехватил одной рукой мое запястье и нарочно направил мою руку с зажатым в ней ножом себе в голую грудь — туда, где билось сердце.

Острие незамедлительно царапнуло кожу, оставив на ней красный след, тут же набухший капельками крови.

— Прекрати, — я сделала еще одну попытку вырваться, — мне и правда пора. Меня ждут.

— Подождут. Один поцелуй — это же недолго? — он лишь крепче прижал меня к себе, сминая мою слабую защиту.

От досады я скрипнула зубами — и надо же было быть такой безголовой и не взять с собой Ираха! Ведь знала же, что от Хакона чего угодно можно ожидать.

— Отпусти, — еще раз попросила я, но он уже мазнул губами по моей щеке — я вовремя отвернулась и… встретилась взглядом с нахмуренным Энги. Он стоял по ту сторону открытого окна, облокотившись скрещенными руками на широкий подоконник. — Энги?.. Ты что здесь делаешь?

Хакон замер и повернулся в сторону окна.

— Какого хрена?.. — вырвалось у него злобное, но хватка все-таки ослабела.

Вывернувшись, я растерла запястье, на котором остался след от железных пальцев Хакона.

— Ничего, голубки. Вы милуйтесь, я просто полюбуюсь. Мешать не стану, — голос Энги должен был казаться медово-елейным, но клокочущий в нем гнев мешал достигнуть нужного впечатления.

— Шел куда-то? — Хакон, демонстративно разминая кулаки, медленно подходил к окну. — Тебе дорогу показать?

— Хакон, остынь, — пискнула я из-за его спины.

Глупые разборки между двумя здоровенными парнями мне сейчас были вовсе не нужны.

— А у тебя тут в кузнице весело, я погляжу, — Энгилард явно пытался ехидно ухмыльнуться, но вместо улыбки его лицо перекосила злобная гримаса. — Тепло, уютно, девушки целуют.

— А тебе завидно? — навис над ним Хакон. — Тебя не целуют? Может, рожей не вышел, а? Так ты свой драный зад покажи, может, больше понравится!

Энги зарычал и стремительно выбросил кулак под челюсть Хакона. Хакон зарычал едва ли не громче, схватил обидчика за грудки и попытался втащить сквозь окно в кузницу. Я в первое мгновение растерялась, но в следующий миг уже схватила метлу, стоящую в углу кузницы, и огрела Хакона по голой спине:

— Остановись! Что он тебе сделал?

Хакон, казалось, ничего не почувствовал, напрягая бычьи мышцы в отчаянной борьбе с Энги. Тот, схватив Хакона за горло и за лямки передника, пытался вытащить его через окно во двор. Пока я с метлой выбежала наружу, обогнула угол кузницы и достигла окна, перевес был уже на стороне Энги.

— Отпусти его! — теперь уж я перетянула метлой Энгиларда, но тщетно: ему удалось рывком вытащить Хакона из окна, и оба покатились по неутоптанному снегу, щедро угощая друг друга тумаками.

Я еще попыталась пару раз применить метлу, не разбирая, кому достается больше, но они упорно меня не замечали, катаясь по снегу, оглашая двор отборной бранью и от всей души мутузя друг друга кулачищами. Тогда я вернулась в дом, бросила в угол метлу и зачерпнула из кадки, в которой Хакон охлаждал раскаленный металл, ведро воды. Со всей решимостью вернулась к драчунам, не желающим остановиться, и с размаху окатила водой сцепленный клубок рук, ног, вздутых мышц и перекошенных лиц.

— Уймитесь уже! — крикнула так громко, насколько хватило духу.

Студеная вода на морозе сделала свое дело: оба разжали руки и принялись шумно отплевываться и отряхиваться.

— Ты! — я ткнула пальцем в Хакона. — Вернись к себе в кузницу и перестань задирать честных людей! А ты! — теперь я ткнула в Энги. — Что мне обещал? Где ты сейчас должен быть?

Голый до пояса Хакон, мокрый и местами облепленный снегом, уже начинал покрываться гусиной кожей и трястись от озноба. Нехотя поднявшись, он утер кровь под разбитым носом, одарил Энги злобным взглядом и медленно, подчеркивая свое мнимое достоинство, возвратился в кузницу через дверь. Энги, которого тоже начинало потряхивать в мокрой и быстро замерзающей одежде, проводил соперника не менее злобным взглядом, хмуро скосил глаза на меня и неловко поднялся, щадя больную ногу.

— Ну спасибо, развлекли меня на славу! Почему я должна тут двух бычков разнимать, вместо того чтобы Гилля лечить? — я сердито топнула ногой. — Иди домой и сушись, и пусть только тебя там не будет, когда я вернусь!

Не оглядываясь больше, я крепко зажала в руке новый лекарский нож и поспешила к дому скорняка.