Лесной глуши неведомые тропы

Глава 15. Охота на ведьм

На площади приготовления шли полным ходом. Женщины уже натаскали с крутых берегов речки-водогонки обтесанные быстрым течением камни и уложили в широкий круг — знак защиты от злой силы. Внутри него на подушке из соломы и хвороста красовалось соломенное чучело Мары. У ног духа зимы складывали жертву от каждой семьи: кто курицу, кто утку, кто ушастого кролика, а кто побогаче — то и целого козленка. Я и помыслить не могла, чтобы расстаться с одной из своих курочек, поэтому захватила для ритуального костра мешочек лесных орехов, пучок душистых трав и немного дикого меда. Жесткий взгляд Руны неприязненно скользнул по мне, когда я отходила от жертвенника: видать, мое подношение показалось ей слишком скудным.

Закончив приготовления, молодые девушки — и я в их числе — ступили внутрь каменного круга, а замужние женщины и вдовы остались снаружи. Затянули песню Зимогона, Келда повела хоровод посолонь, а в большем кругу женщины принялись кружить в обратную сторону. Так заведено, чтобы сбить с толку Мару, не то увяжется в танец с подружками Весны — не прогонишь.

Время от времени каждая девушка выходила из хоровода и вплетала в чучело горсть соломы, обмазывала растопленным воском или древесной смолой, обвивала стан сплетенной из сушеных стеблей крапивы веревочкой, а затем снова становилась в круг.

Ритуальная песня подходила к концу. Мару почтительно попросили покинуть людские жилища, поля и леса до следующего года, Келда взяла в руки промасленный светоч, как вдруг стройный хор голосов неожиданно сбился, рассыпался и смолк: со стороны леса показались охотники.

Мой взгляд лихорадочно заметался по очертаниям фигур: не угадываются ли за широкими плечами свесившиеся до земли волчьи туши? Но, вглядевшись, облегченно вздохнула: палицы для дичи были пусты, ничьи спины не сгибались под тяжестью убитых зверей; и чем ближе подходили несостоявшиеся загонщики, тем отчетливей виднелась угрюмая озлобленность на их лицах.

О Келде с так и не зажженным в руке светочем, казалось, все позабыли, как и о том, что негоже мужчинам приближаться к жертвенному кругу.

— Это что же, не изловили никого? — нарушил воцарившуюся тишину скрипучий голос старушки Линне.

Оглянувшись на нее, я случайно поймала на себе недобрый взгляд Руны и вдруг осознала, что счастливо улыбаюсь. Улыбку я тут же спрятала и попыталась изобразить разочарование, но было слишком поздно: черты лица женщины исказились, глаза превратились в узкие щелки.

— Ты знала, — она уперла руки в бока и шагнула в мою сторону.

— О чем? — я отступила.

— Что они с пустыми руками придут! — напирала Руна, кривя губы в гневной гримасе.

— Я не…

Руна открыла было рот, продолжая сыпать обвинениями, но ее перебила Марта, выступив навстречу свекру и мужу:

— А где же добыча?

— Волки ушли, — хмуро ответил Огнед.

— Что значит ушли? — ахнула Марта, и ее возглас тут же подхватили другие женщины, что совсем недавно пели ритуальную песню.

— Ушли, как и не было.

— Словно вымерли.

— Леший, что ли, их в болото загнал?

— И то правда: не иначе как нечистая сила потрудилась!

— Исчезли, будто надоумил кто.

Раздосадованные мужские голоса раздавались тут и там: такого исхода охотники не ожидали, а перед недоуменными взглядами женщин неудача наверняка ощущалась и того острее.

Большая тень скрыла солнце, вынуждая поднять глаза. Энги горой навис надо мной, несмотря на разделяющую нас каменную черту. Зрачки, расширенные от плохо скрываемого гнева, почти поглотили зеленоватые радужки, плотно сжатые губы сложились в жесткую линию: он молча обвинял меня и явно жаждал расправы. Я шагнула назад, испугавшись незнакомого, злого, змеиного взгляда, которым он пронзал меня насквозь, словно карающим мечом.

— Идем отогреваться, — подошедший сзади Ирах положил руку Энги на плечо, — пусть бабы себе воют да пляшут, все им забава. А мы посидим да пропустим по кружке доброго эля. Всех угощаю.

Так и не вымолвив ни слова, Энги отвернулся и зашагал вслед за Ирахом. В угрюмом молчании за ними потянулись и остальные охотники.

— Ты знала! — едва они скрылись за дверью трактира, вновь накинулась на меня Руна. — Это ведь ты зверье в лесу разогнала? Ведьма поганая! Поглядите на нее, добрые люди! — запричитала она, тыча в меня пальцем и обводя гневным взглядом товарок. — Вот ведь ведьма, а! Когда просили ее волков от деревни отвадить, пальцем о палец не ударила! А как мужики-то за вилы взялись, тварей и след простыл! Думаешь я не видела, как ты зубы-то скалила? Всем горе, а она потешается!

— Так может, и на коров моих порчу навела? — всплеснула руками Тильда, жена Ланвэ. — Одна доиться перестала, будто проклял кто, а вторую волки чуть насмерть не задрали!

— А у нас козу утащили! Даже копытца не оставили! — подхватила Марта.

— Мама! — одернула ее Келда, нахмурив брови. — Перестань, при чем тут Илва?

— А Гилля-то, Гилля моего! — запричитала старая Линне. — Как есть, уморила! Заживо зарезала! Мужа моего, сокола ясного! А ведь мог бы еще жить и жить, если б не ведьма окаянная! Все нутро из него вынула, и на глаза мне показываться не постыдилась!

— И лорду Милдреду, господину нашему, разум-то затуманила! То-то на других отыгрался, а ей хоть бы разок досталось за ведьмовство! — послышался гневный голос Мариры, что служила прачкой у Ираха. Ей пришлось отведать несколько плетей за недоплату, но ведь я приходила к ней в дом, лечила ее мазями…

— Да будет вам, бабоньки, — подала голос Грислинда, жена пекаря, — как вороны заклевали девицу. Моему Берси она помогла, а уж как животом маялся!

Но на женщину немедленно накинулись с новым пылом:

— Так может, она и хворь на твоего Берси наслала, чтобы ты потом монетой за лечение заплатила! Ведьма она! Ведьма и есть! На чужой беде наживается!

Все еще не веря глазам и ушам и чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я переступила через каменный круг и попятилась к лесу. И с этими людьми я жила бок о бок столько времени? С этими женщинами я только сегодня хотела подружиться? Надеялась, что станут считать меня своей?

— Куда?! — завопила Руна, подскочив ко мне в два прыжка, и ухватила за косу. — Напакостила — и бежать? Нет уж, злодейка, теперь тебе не уйти от кары Создателя!

Я попыталась освободить косу от цепких рук, но Руна сорвала с моей головы платок и с силой, которой я от нее не ожидала, толкнула меня к чучелу Мары. Не удержавшись, я споткнулась о каменную ограду и упала на колени прямо к жертвенному костру.

— Бей ведьму! — завизжал кто-то, и почти сразу в меня полетел камень.

— Бей! Так ее!

— Я не ведьма! — крикнула я, но камни уже летели в мою сторону один за другим.

Пытаясь защитить голову руками, я повернулась к разбушевавшимся женщинам спиной. К счастью, овчинный тулуп смягчал удары, но один пришелся по кисти — такой сильный, что я охнула от боли. Лишь на миг прижала к груди ушибленную руку, как другой камень успел угодить в голову у виска.

«Убьют насмерть, — пронзила голову страшная догадка. — Ведь не шутят, забивают взаправду!» С трудом поднявшись, я попыталась укрыться за соломенным чучелом, но кто-то дернул меня за подол, кто-то рванул на груди застежки, кто-то стащил с плеч тулуп.

— Нет! Пожалуйста, не надо! — кричала я.

Да разве меня кто-то слышал?

Рассвирепевшие женщины нещадно дергали меня за волосы, колотили по спине чем придется, разорвали и содрали с плеч даже платье, оставив в одной исподней рубашке.

— Сгинь, проклятая! — не унималась Руна, передавая поглотившее ее безумие остальным.

— Извести ведьму!

— Сжечь ее!

— Я не ведьма!

На миг показалось, что кто-то пытается воззвать к их разуму и защитить меня — кажется, я узнала голос Ниты, или это была Грислинда? — но глаза уже заливала кровь из разбитой головы, вырванные из косы волосы клочьями свисали надо лбом, мешали что-либо увидеть. В озверевшей толпе мне померещилось лицо Миры — холодное, бесстрастное — и камень в ее руке. Или всего лишь почудилось?

Страх и отчаяние придавали сил, но навалившиеся гурьбой женщины не позволили мне вырваться, схватили за руки, раздобыли веревки и связали запястья за спиной Мары, заставив обнять ее, будто лучшую подругу.

Град камней продолжал сыпаться на незащищенную спину, но страшнее всего были искаженные яростью женские голоса.

— Масла, масла подлей! Да не жалей!

— Сюда, прямо на солому!

— Подбрось еще!

— Кремень! У кого кремень?!

— Где светоч? Получше окунай! Пусть как следует разожжется!

Я заплакала, все еще силясь вырвать запястья из пут:

— Не надо! Пожалуйста! Я ничего не сделала! Я не ведьма! Прошу вас!

— Илва! — словно во сне, мне почудился голос Энги. — Не троньте ее, стервятницы!

— Да вы что, бабы, совсем ополоумели?! — голос Ираха слышится взаправду, или разум играет со мной злую шутку?

Громкая ругань Хакона заставила меня зарыдать еще громче: кажется, я спасена!

Чей-то нож рассек тугую веревку на запястьях, и я упала на колени, все еще обнимая липкую от смолы и меда Мару. Меня подхватили сильные руки и взвалили на широкое плечо. Полуслепая из-за прилипших к лицу окровавленных волос, окоченевшая от кусачего мороза, я бездумно обняла своего спасителя и ощутила родной запах: Энги.

— Потерпи, Илва, — приговаривал он срывающимся хриплым голосом, — сейчас будем дома.

Я всхлипнула, роняя слезы ему на затылок и крепче обнимая за шею. Хотелось сказать, как сильно я люблю его и как благодарна за то, что он вернулся и успел меня вызволить, но замерзшие губы не желали слушаться, и слова потерялись в горьких рыданиях.

— Потерпи, Илва, — твердил он, словно молитву в ответ на мое мычание, — все будет хорошо. Больше тебя никто не обидит.

Слезы душили, боль разливалась по избитому телу, зимний холод сковывал сцепленные в замок руки.

— Энги, — неслышно шевельнулись мои губы, и свет померк перед глазами.

Очнулась я уже дома, в тепле, мягкой постели, накрытая теплым одеялом. Надо мной склонился Энги, согревая в ладонях мои руки.

— Проснулась? Ну и напугала ты меня. Голова сильно болит?

— Отойди, — за его плечом возникла Келда с миской в руках, — кровь обмыть надо.

Энги хмуро дернул бровью, но отодвинулся, уступая место Келде.

— Что это за липкая дрянь на ней? — пробурчал он, с брезгливостью оглядывая свои ладони.

— Смола и мед с Мары. Она вся в этой гадости — ее бы вымыть.

— Вода греется, — со стороны печи послышался голос Хакона, — сейчас лохань притащу.

— А можно ей? — неуверенно спросил Энги, заглядывая мне в лицо. — Ничего у нее не сломано?

Головы коснулось мокрое полотенце, и я едва подавила вздох — больно.

— Что там? — наконец, вымолвила я.

— Камнем попало, — голос Келды звучал мягко и успокаивающе. — Крови натекло… Кажется, рана глубокая, зашить бы. Но я не смогу.

— Я тоже, — поспешил вставить Энги, не спуская с меня тревожного взгляда.

— Если надо, зашей, — собственный голос звучал хрипло и противно, — это не сложно. Возьми нитки и иглу в коробке у кровати.

— Я не смогу, — испуганно замотала головой Келда.

Я вздохнула и закрыла глаза. Едва шевельнулась, как спину пронизала боль от побоев. Хорошо хоть ребра не сломаны.

Впрочем, хорошего было мало. Боль тела рано или поздно залечится, а вот боль души… Так плохо мне никогда еще не было. Я ведь знала, что люди меня не любят, но чтобы настолько, чтобы забивать камнями и заживо сжигать…

— Пустое, — шепнула я, не открывая глаз, — как-нибудь затянется.

— Я смогу, — отозвался Хакон, — только напоить ее надо чем-то, чтобы не болело так.

— Илва, что с тобой? — послышался испуганный голос Энги, лица коснулись теплые липкие пальцы. — Эй, посмотри на меня!

— Да не трогай ты ее, иди руки вымой! — шикнула на него Келда.

— Илва, открой глаза! — не унимался Энги. — Она же не умирает?!

— А я почем знаю?

— Не умираю, — я нехотя приоткрыла глаза, — хотя лучше бы умерла.

Два облегченных вздоха слились в один, словно последних слов никто не слышал, и Энги полез руками в миску.

— Да не здесь же, дурень! Я этой водой ее умываю. Уйди, не мешай.

Скрипнула лежанка, и сердитое сопение Энги раздалось уже от рукомойника.

— Так что с зельями этими? — снова подал голос Хакон и сунул мне под нос несколько пучков сушеных трав. — Илва, какую брать?

Я сглотнула и заставила себя шевельнуться. Руки противно тряслись, когда я дотронулась до нужной связки.

— Вот эту.

— Только ее? — засомневался он. — Для Тура мы вроде две варили.

Можно было бы объяснить, что усыплять меня незачем, достаточно лишь притупить боль отваром арники, но сил почему-то не осталось, и я снова закрыла глаза.

— Не утомляй ее, делай что она говорит, — осадила его Келда. — Ты точно сможешь?

— А чего там не смочь. Я видел, как она Тура штопала. Ничего мудреного.

Несмотря на досаждающую боль, я почувствовала, как уголки моих губ тронула улыбка.

Мне было очень плохо. Но друзья не оставили меня в одиночестве. От этого знания острая льдинка в груди понемногу таяла.

Келда закончила меня умывать и осторожно расплела косу. Приговаривая ласковые слова, отмыла с волос кровь, выпутала застрявшую в них солому и долго мучилась с налипшей кое-где смолой. Затем меня опоили горячим отваром, и Хакон подступил ко мне с иглой и нитью. Келда, прикусив губу, уступила ему место.

— Иглу над огнем подержать надо, — она сунула ему зажженную лучину.

— Да знаю я, — буркнул он.

Энги вдруг заволновался.

— Ты, это… может, не надо? Ручищи у тебя — только подковы гнуть, как иглу-то удержишь? А если ткнешь ее не туда?

— Да куда там не туда? Все я умею: я вон Ланвэ корову зашивал, когда ее волки подрали.

— Илва тебе не корова, — нахмурился Энги.

— Сам хочешь? — воинственно огрызнулся Хакон, тыча иглу тому под нос.

Энги сердито засопел.

— Келда, может, все-таки ты?

— Посмотри, — она вытянула перед собой ладони, которые мелко тряслись. — Этак я и правда не туда попаду.

Я набрала было в грудь воздуху, чтобы успокоить их всех, но тут в горнице скрипнула дверь, и три пары глаз повернулись на звук.

— Я вот… одежду Илвы принесла, — услышала я голос Грислинды. — Как она?

— Жива, — буркнул Энги.

— Сильно ей досталось? — участливо поинтересовалась пекарева жена у моих друзей, будто меня и не было в доме.

— Голову камнем раскроили, — Хакон сердито свел брови. — Что ж вы, бабы, озверели так?

— Я не бросала в нее камни, — тихо ответила гостья. — Что это вы делаете?

— Рану зашить надо.

— Ты-то шить собрался? — ахнула Грислинда.

— А кто еще? Они вон от страха трясутся оба.

— Погоди, — женщина подошла к рукомойнику и вымыла руки, — дай-ка мне. Знаешь, сколько я рубашек своим мальцам нашила?

— Илва — не рубашка, — тут же отозвался Энги.

Но я услышала, как облегченно выдохнул Хакон, и снова улыбнулась. Отвар арники уже начинал действовать, поэтому боль понемногу утихала, пульсируя теперь лишь над самым виском, куда острым краем угодил камень. Но у Грислинды оказались мягкие руки: она неторопливо разобрала над раной волосы, вымочила в горячем отваре нить и прокалила иглу. Всего три стежка, во время которых мне пришлось ухватить Энги за руку и попытаться не застонать, — и все закончилось.

— Спасибо, — выдавила я, и горло почему-то засаднило даже от короткого слова.

— Ничего, скоро затянется, — ласково, словно ребенка, погладила меня женщина, и тут же оглянулась через плечо. — Надо бы осмотреть ее как следует, — распорядилась Грислинда. — Вы двое — ступайте во двор, мы с Келдой справимся.

— Я воду для бадьи грею, — заартачился Хакон.

— А я ей вообще-то жених.

— Вон, говорю, оба! — прикрикнула Грислинда. — Понадобитесь — позову.

Грислинда откинула одеяло, завернула наверх мою рубашку и осторожно прощупала ребра.

— Ну, что там? — сминая пальцами простынь, чтобы не завыть от боли, спросила я.

Келда прикрыла ладонью рот, а Грислинда, чуть помедлив, спокойно ответила:

— До свадьбы заживет. Спина, конечно, скоро станет синяя, но большой беды нет. Больно, милая?

— Если не шевелиться — не очень, — уклончиво ответила я. — Голова только немного.

— Есть у тебя что от ушибов?

— Есть… Мази там, в чулане… Только мне бы помыться вначале.

Чувствовала я себя донельзя гадко. Я и правда была вся в липкой смоле и меду, рубашка спереди прилипла к чистой простыне, к ней же теперь липли распущенные волосы.

— И то верно, — согласилась Грислинда и поправила на мне одежду и одеяло. — Келда, зови парней, пусть помогут.

Чуть погодя Хакон наполнил бадью согретой водой, а Энги с большой осторожностью приподнял меня над постелью. Я не удержалась и зашипела, когда его руки коснулись побитой спины и почувствовала, как он вздрогнул, словно моя боль передалась ему.

— Что замер? — накинулась на него Грислинда. — Опускай давай, да потихоньку.

— Что, прямо так, в рубашке?

— А ты как думал, срамник?! Успеешь еще насмотреться, когда твоей станет. В рубашке, конечно, заодно и ее отстираем.

Энги послушно опустил меня в бадью. Теплая вода огнем обожгла саднящую кожу, и мне снова пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать. Рубашка пузырем надулась над водой, но Грислинда уже вновь вытолкала обоих парней во двор. Лишь тогда они вдвоем с Келдой стащили с меня исподнее и принялись отскребать въевшуюся в кожу смолу.

Я устало закрыла глаза, отдавая себя во власть ловких, бережных женских рук.

Видимо, бессонная ночь, пережитые волнения и отвар арники заставили меня задремать прямо в купели, потому что когда я снова открыла глаза, в меня обеспокоенно вглядывалась Грислинда, придерживая за подбородок.

— Эй, Илва! Тебе плохо? Спина болит? Не тошнит ли?

Я смогла лишь качнуть головой, до того тяжелыми стали веки и непослушными губы.

— Сама сможешь встать? Ты теперь чиста, как младенец.

Я попыталась шевельнуть рукой, но даже из воды ее не достала.

— Зови женишка, — велела Грислинда Келде. — Да пригрози, чтобы зенки свои бесстыдные куда не надо не таращил.

А во мне, как ни странно, стыда не было — остались лишь отголоски боли да страшная усталость. Словно во сне, я слышала ворчливую перебранку между Энги и Грислиндой. Кажется, она заставляла его искать чистые простыни и полотенце, а затем рыться в сундучке с моей одеждой, чтобы найти свежую рубашку. Потом я будто летела в воздухе, а уж после кто-то долго чесал мне косу. Или мне только снилось?

***

Липкий страх словно железом сковал мое тело. Я видела перекошенные яростью лица женщин, жаждущих моей смерти. Видела, как в меня летели острые камни. Видела, что я вместо Мары стою в центре круга, накрепко привязанная к столбу, а мои голые ступни лижет жаркий огонь.

«Я не ведьма!» — хотелось кричать, но в глотку словно засыпали песок: я не могла издать ни звука, острые песчинки больно царапали горло. Беспощадный огонь уже подбирался к коленям, я задыхалась, от жара плавилось тело, сворачивалась в жилах кровь. Хотелось плакать, но слезы слизывал жаркими поцелуями огонь.

Энги. Где Энги? Он должен спасти меня. Мы должны были дать обеты у алтаря. Я должна была сшить себе красивое платье, как он хотел. А вместо этого одета в лохмотья и горю в огне, слыша вместо слов любви чужие проклятия.

Энги…

— Илва! — услышала я его голос, словно в тумане. — Илва, проснись!

Я открыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. Только что я была на жутком костре, а теперь… Испуганное лицо Энги, освещенное неярким светом лучины, склонилось надо мной. Только почему-то он был не с той стороны. Лишь через несколько мгновений сообразила: меня уложили на его лежанку, более просторную.

— Ты кричала… тебе больно?

— Можно… воды?.. — просипела я через силу.

— Сейчас, потерпи, — засуетился он, закрепил лучину в светец и громыхнул кувшином.

Звук льющейся в кружку воды заставил меня облизнуть пересохшие губы. Он тихо ругнулся: кажется, пролил воду на стол. Но через мгновение уже приподнимал мою голову, а моих губ коснулась спасительная влага. Морщась от боли в саднящем горле, я жадно принялась пить, а после в изнеможении откинулась на подушку и почувствовала прикосновение прохладных пальцев к лицу.

— Ты вся горишь, — взволнованно сказал Энги. — Подхватила лихорадку на морозе?

— Ничего, — после того, как я утолила жажду, говорить стало легче. — Полежу, и отпустит.

От света было больно глазам, но я боялась закрыть их и погрузиться в темноту: а вдруг снова увижу себя на костре?

— Нет, не отпустит, — загорячился он. — Тебе надо выпить каких-то зелий. Только я не знаю, каких… Научишь меня?

— Пустое, — у меня не было сил даже отмахнуться, — просто приснилось плохое, оттого и жар. А где… все?

— Ушли давно, ночь ведь уже. Когда ты заснула, Грислинда тебе спину обмазала и к детям ушла. А Келда тебе волосы сушила, косу заплела. Когда стемнело, Хакон ее домой повел. Ты как, Илва? Может, все-таки трав тебе каких заварить?

Может, и надо было, да только в голове все путалось. Я силилась вспомнить названия трав, а потом долго пыталась понять, зачем их пить, но в конце концов прикрыла тяжелые веки. И тут же увидела вокруг себя языки пламени.

— Энги, — тут же распахнув глаза, я вцепилась в его руку, — не уходи.

— Да я и не собирался никуда, в чулан вот только, за травками твоими… Илва, скажи, какую тебе заварить?

Но я уже почти не понимала, о чем он говорит: страх снова завладел мною целиком.

— Не уходи, — кажется, шептала я, сжимая его пальцы, — они сожгут меня.

— Пусть только посмеют, — кажется, отвечал Энги.

— Не уходи… мне страшно…

Он не ушел. Не отпуская моей руки, прилег рядом, коснулся прохладными губами лба.

— Я здесь. Спи, Илва. Авось к утру полегчает.