Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 16

«Ты была мне как дочь. Хотя я тебя и ненамного старше. Это только Алексей Владимирович думает, что я старая калоша. Но мы то с тобой обе знаем, что мне тридцать с небольшим хвостиком…». — Я был уверен, что подумал об этом про себя, но озвучил свои размышления вслух. Потому что Лёвушкин и Вишний удивлённо спросили в один голос:

— Что?

— Эти слова Береслава сказала на прощание Веронике. Вспомнилось.

— Надо будет пробить на всякий случай вашу Береславу. Как думаете, она может быть причастна к происходящему? — Майор Лёвушкин пытался уцепиться хоть за какую-то соломинку в этом деле…не распутываемом деле.

Пока я соображал над ответом следователю, Олегу позвонили его родители, им срочно понадобилась помощь сына. Я, конечно, отпустил Вишню: родители — дело святое. В итоге мы с моим любимым Илларионом Львовичем остались вдвоём. Мне даже как-то без Вишнего стало спокойнее. Потому что от Олега исходило во все стороны его нервное напряжение, заряжавшее и без того негативную обстановку ещё большим негативом.

— Меня, мягко говоря, смущает многое в поведении моей помощницы по дому. Например, она сказала, что я считал её старой калошей. А ей, видите ли, тридцать лет с небольшим. Тогда почему молодая женщина, которой я платил немалые деньги, выглядит, как школьная учительница, нищая учительница. Вы же видели её, Илларион Львович. Что скажете? — Начал я.

— В целом да, женщина неприглядная и немолодая. Я со стороны подумал, что Береслава — дама преклонного возраста, ближе к пятидесяти годам, с малым жалованьем.

— Вот! Но она могла себе позволить и дорогую одежду, и поход хотя бы к парикмахеру. А сколько Ника подарила Береславе одежды и разных модных женских штучек от своего «Просто Я»?! Но нет моя помощница ходила вечно с ужасным пучком тусклых волос мышиного цвета, в дурацких мешковатых кофтах и линялых длинных юбках, словно монахиня. Почему? И куда тогда девались все эти подаренные вещи и заработанные деньги? Родственников у Береславы не было, любимого мужчины тоже.

— Алексей, вы так уверены, что она жила одна? Почему?

— Да потому, что она никогда не спешила уйти с работы. Значит — ей некуда или не к кому было спешить. Никто её не ждал. В таком случае к кому Береслава сегодня вечером столь неожиданно понадобилась? Говорит: ждут меня там. И про личный дневник Вероники… Ведь моя помощница по дому знала, что Ника его ищет. Но она наотрез отказалась мне об этом сказать. Я ей даже угрожал увольнением, чтобы только узнать правду. У меня возникает логичный вопрос: если моей жены уже нет в живых, то зачем тогда скрывать, что она искала накануне своей смерти?

— Да, подозрительно. Вы же с ней заключали трудовой договор? Мы по паспорту пробьём информацию о Береславе. Надо бы её вызвать на допрос, прояснить сложившуюся ситуацию.

— Хорошо, Илларион Львович.

— Можно уже просто Илларион. По крайней мере вне следственного отдела давайте перейдём на ты. Так будет проще, а нам, я чувствую, предстоит долгое и тесное расследование.

Я кивнул «Иллариону» в знак согласия. На душе словно полегчало. Хоть один человек ко мне стал теплее расположен. Не то, что некоторые…

В бывшей гардеробной Вероники был скрыт от посторонних глаз сейф, о котором кроме меня никто не знал…даже Ника. Я нанимал специальных людей, которые мне встроили сейф в стену за зеркалом в виде солнца из позолоты с исходящими от него лучами, инкрустированными камнями александрита и аметиста. Да, зеркало мне тогда влетело в «копеечку». Но, во-первых, я не скупился на радости Веронике. Во-вторых, ни у кого даже мысли не должно было вдруг возникнуть, чтобы попробовать сдвинуть зеркало, огромное зеркало во всю стену, внешне очень массивное и тяжёлое, и обнаружить там сейф. А мне всегда было, что и от кого хранить в сейфе. И именно в сейфе лежал пресловутый трудовой договор с Береславой. Я с трудом отодвинул зеркало, ввёл код от сейфа и…

— Твою мать! Чтоб вас всех! — Я заорал так, что зеркало зазвенело. На мой возглас прибежал в итоге майор.

— Что случилось, Алексей?

— Меня, Илларион, обчистили…со всех сторон обложили. — Я на всю открыл теперь совершено пустой сейф и медленно сполз на мягкий велюровый ковёр сиреневого цвета, с любовью купленный Вероникой.

У Лёвушкина нервно задёргался глаз. Даже его — матёрого следователя впечатлили все злоключения, которые со мной случились.

— И много здесь было денег? — Первое, что спросил Илларион.

— При чём здесь деньги? Дело ведь и не в них. Об этом сейфе никто не знал! Никто кроме меня не знал! И хранил я в этом сейфе больше не деньги, а документы: брачный договор, трудовые договоры, разные экономические бумаги, компроматы на определённых лиц.

— Стало быть, кто-то узнал и про сейф, и про код от него. Или сейф был открыт?

— Эмм… Стоп! Точно! Сейф был открыт, а я просто по инерции ввёл код. Как? Не понимаю. Последний раз я открывал сейф после встречи с адвокатами по разводу. Вероника же оставила мне своё «Просто Я», и её адвокат Модест Михельсон передал мне целый пакет от Ники с документами, выписками, золотую карту, которую я после замужества подарил жене. Но! Я же потом был в запое и ничего не помню.

— Лёша, надо вспомнить. Может, Олег знает, как дело было?

— Вряд ли. Он же со мной не пил. Я даже не знаю, с кем пил. Только смутно помню, как сидел в полумраке, там ещё уютно зелёные лампады горели, и всё такое было домашнее, советское, родное. Я выпил немного, и куда-то меня стало уносить.

— Уютное, советское? Не похоже это описание на Gipsy. Ты ничего не путаешь?

— Нет, я говорю, что смог в итоге вспомнить.

— Маловато будет. И странно, очень странно. Судя по твоим воспоминаниям, ты был в ту ночь далеко не в Gipsy. Больше похоже на какую-нибудь «Вареничную № 1».

— Точно! Вот! Ты сейчас сказал это название, и прямо озарение на меня нашло! Да, я в ту ночь был в «Вареничной № 1» на Никольской… Меня ещё обслуживала такая милая официантка в советской школьной форме, которая с белым фартуком. Мила, кажется. Мила была очень милой и манила меня своими стройными ножками в этом коротеньком белом фартучке поверх чёрного короткого платья… У Милы были длинные до плеч прямые волосы насыщенного чёрного цвета и прямоугольная челка, из-под которой с магическим вызовом смотрели серые глаза в обрамлении длинных пушистых иссиня-чёрных ресниц. Мила очень соблазнительно закусывала то верхнюю, то нижнюю пухлые губы, накрашенные помадой нежного, пленительного, глянцевого вишневого цвета.

И я отчётливо вспомнил тот вечер.

Я чернее тучи вышел от мамы и вызвал такси. Я тогда ещё сам не знал, куда мне ехать. Меня даже не радовало приятное послевкусие от съеденного борща, приготовленного Никой моей маме на прощание. Я был зол и одновременно раздавлен, потерян. На самом деле моя мама тогда не восприняла известие о гибели Вероники спокойно — это я Олегу соврал. Чтобы не выглядеть ещё более жалким в глазах окружающих. И без того на каждом углу гудел то один улей, то другой, то жалея меня, то ругая последними словами. Ведь так всегда у людей: никто не умеет жить, никто не знает ровным счётом ничего про любовь, никто не может разобраться с собой и со своей жизнью, но все лезут руками и ногами в чужую жизнь, осуждают, обсуждают, дают какие-то советы. А моя мама, узнав весть о кончине Ники, так рыдала и заходилась в нервной истерике, что я хотел вызвать бригаду скорой помощи. Моя мама — заслуженный педагог России по русскому языку и литературе, воспитавшая и поднявшая меня совершенно одна, которой и я, и многие другие дети нервы порядком потрепали, при этом она всегда оставалась благородно спокойная. Но даже мамины нервы сдали, не выдержали потери любимой невестки…

Но я не обманул Вишню, сказав, что Вероника чувствовала свою смерть. Она действительно приехала к моей маме в то утро 11 ноября и искала свой личный дневник. Любимая сказала моей маме, что её личный дневник — это единственная надежда на спасение, иначе ей могут сделать худо. И, прощаясь, Вероника попросила у моей мамы прощение за то, что ушла от меня… Она хотела меня спасти! Такси приехало в 19:08, к этому времени я уже определился, что хочу посидеть в каком-нибудь уютном душевном месте и напиться до беспамятства. Как говорится: бойтесь своих желаний!

— Илларион, я ещё тут вспомнил. Ника знала, что её убьют. Она сказала об этом моей маме утром накануне гибели. И ещё Вероника ушла от меня, потому что хотела спасти.

— Может, поэтому свидетель столь категорично настроен против тебя. Получается, что ты отчасти и правда виноват в случившейся трагедии, раз твоя жена тебя пыталась спасти.

— Господи, да кто этот свидетель?!

— Свидетельница. Ты с ней завтра познакомишься на похоронах. Я уже говорил, что она находится под программой по защите свидетелей. Поэтому мы внимательно следим за ней, скрываем. Будет лучше, если она сама тебе представится и при нас.

— Всё-таки подруга. А Олег предположил, что свидетелем может быть и мужчина.

— Кстати, об Олеге. Почему он соврал, что ты был в Gipsy?

— Я бы и сам хотел это знать.

— А набери-ка его, поставь на громкую связь, только скажи, что я уже уехал. Скажи, мол, тебе звонил хозяин Gipsy и спрашивал, почему ты у них давно не был. Посмотрим, что твой Олег Юрьевич на это скажет.

И я сделал, как просил Илларион.

— Вишня, привет! Как там родители, помощь нужна?

— Ой, Лёша, да, нет, всё в порядке. Спасибо, помощь не требуется.

— Олег, что случилось то?

— Алексей, спасибо за участие, не бери в голову, у тебя своих проблем хватает. Просто у папы подскочило давление, а мама из-за него переволновалась.

— Раз так, хорошо. Не буду тебя отвлекать. Маме и папе передавай привет и мои пожелания скорейшего выздоровления. Да, Вишний, тут мне звонил Михаил Данилов и приглашал на вечеринку. Говорит, я у него давно не был и тем самым обижаю. — Повисло молчание, и мы с майором Лёвушкиным переглянулись. Связь не прервалась, но Олег замолчал. И я начал снова говорить с Вишней. — Друг мой, ты там чего замолчал? Ты здесь?

— Да, извини, врача скорой провожал. Славный доктор, весьма приятная особа. Она и маме, и папе укол сделала, лекарства назначила. Буду своих родичей лечить. Я не понял, кто тебе звонил? Какой Михаил Данилов? Я его знаю? Можем вместе пойти на вечеринку, куда он тебя приглашает. Мне как раз надо отдохнуть от Насти, а то уж слишком однообразная у меня личная жизнь стала.

— Михаил Данилов — хозяин Gipsy.

— Ааа! Точно! Отлично! Когда пойдём в Gipsy?

— Олег, лично я никуда не пойду. Я, как бы помягче выразиться, жену хороню.

— Уфф. Прости, Алексей Владимирович, я что-то переутомился за последние дни, вообще не соображаю!

— Ничего, бывает. Ты ещё и работал один за нас двоих, тебе можно устать. Это я у нас прохлаждаюсь и напиваюсь до потери рассудка.

— Не наговаривай на себя, босс!

— Олежек, мой сердечный зам, а почему Михаил сказал, что я давно у него в клубе не был? Я же там в субботу как раз гулял, когда Нику убили.

— Ты до сих не понял?

— Если честно, нет. Объяснишь?

— Лёша, это не телефонный разговор. Давай завтра поговорим?

— Конечно, на похоронах обычное дело — обсуждать подобные вещи. Олег, в последнее время ты ведёшь себя очень подозрительно.

— Подозрительно? Ты серьёзно? То есть, ты у нас вне подозрений? Я значит пытаюсь твою шкуру спасти, как могу, обеспечиваю тебе алиби, а в ответ меня ещё и подозревают. Алексей, подозревать в пору тебя, потому что никто, никто не знает, где же ты был в ту ночь. Чёрт, такие вещи нельзя озвучивать по телефону! У тебя же явно стоит прослушка!

Олег не на шутку взбесился. А я и не знал, что ему ответить. Лёвушкин нахмурился от услышанного. Пока я соображал, майор вдруг сам вступил в разговор.

— И снова здравствуйте, Олег. Это майор Лёвушкин. А уточните пожалуйста, как же и когда всё-таки Алексей оказался дома? В воскресенье следующего дня? Утром, вечером? Приехал ли он на такси? Раз уж вы начали разговор на чистоту, исповедуйтесь мне до конца. А я пока попробую перестать вас подозревать. Договорились?

— Господа! Стало быть, вы теперь в сговоре. Ничего другого я от тебя, Алёшенька, не ждал. В твоём духе — воевать сразу на два фронта.

— Олег, мне повторить вам свои вопросы? — Майор Лёвушкин был сильно не в духе. Я видел, как на скулах у него заиграли желваки, а глаза сделались мрачными и бездонно-синими. Точно также Илларион выглядел тогда, когда первый раз пытался засадить меня за решётку.

— Илларион Львович, я не глухой, но и вы услышьте меня пожалуйста. Это не телефонный разговор. Мы можем завтра после похорон перед поминками обсудить все интересующие вас вопросы.

— Вишня, пусть будет по-твоему. Действительно, оставим важные дела на завтра. Иди к родителям, извини, что на тебя наехал. — Я пытался сгладить обострившуюся ситуацию и закончить пока разговор. И тут я услышал знакомый до боли голос, женский голос…

Олег сухо попрощался с нами. И мы опять остались с Лёвушкиным вдвоём.

— Алексей, вот зачем ты Олега отпустил? Мы же его почти загнали в угол, оставалось только додавить на него.

— Ты, Илларион, плохо знаешь Вишнего. Он сам может так надавить, что мало не покажется. Я решил ослабить вожжи, дабы Олега не спугнуть окончательно. С ним надо быть осторожнее, деликатнее. После гибели Ники… Вишня сильно изменился. Он и раньше то был ранимым, нежным, истеричным, но с акульей хваткой. А теперь так…

— Интересно ты описываешь своего друга и зама. Что же стало теперь?

— Теперь Олег в смятении чувств. Он любил мою жену.

— Подожди, Ника с Олегом были любовники?

— Господи! Нет, конечно! У Вишни были исключительно платонические чувства к Веронике. Я узнал об этом только после трагедии, когда Олег стал сам не свой. Его сейчас реально лихорадит и бросает из стороны в сторону. Поэтому, как говорится: тише едешь — дальше будешь. Надо бы нам с ним помягче завтра вести беседу.

— Допустим. Ты тоже слышал в конце женский голос?

— Да, но я не смог сразу вспомнить, какой же особе принадлежал голос.

— А ты можешь её знать?

— Полагаю, да. Голос явно знакомый, молодой. Но ведь Олег у родителей, откуда там у них девушка?

— Там же врач скорой была.

— Нет, врачей скорой помощи у меня нет среди знакомых. Значит, показалось.

— Я уже вызвал своих спецов, пусть пальчики с сейфа снимут. Не понимаю, зачем кому-то понадобились твои документы, брачный договор, трудовой договор с Береславой? Тебе надо составить опись всего, что было в сейфе. И уже тогда будем составлять круг подозреваемых? Олега не подозреваешь?

— В чём именно? В убийстве или краже? Нет, можешь его не подозревать. Слишком мелкая сошка. Да и Нику любил. Что касается документов, так в сейфе ничего интересного Олегу не было. Здесь кто-то играет по-крупному. Клоун этот ещё. Девушку я у него увёл? Вздор.

— У нас ещё есть свидетель. Вот завтра у неё и спросим про клоуна.

— Свидетельница.

— Да, свидетельница. И в «Вареничную» нам надо заехать, проверить твои вспышки воспоминаний. С официанткой переговорить. Надеюсь, это прояснит хоть что-то. За сим, Алексей, мне пора. До встречи на кладбище завтра.

— Илларион, до встречи. Благодарю за расследование.