Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 42

— Алексей Владимирович, день добрый! Позвольте вас побеспокоить.

— Павел Юрьевич, отчего же не позволить. Всегда рад беседам с вами. Чем обязан вашему звонку?

— Корф, оставим шутки на потом, я по делу.

— Вот, взял обломал весь кайф от нашей светской беседы. А я сижу тут ленно в своём офисе и созидаю, как мои крепостные пашут на благо «Строй-Инвеста» в свой законный выходной.

— Это всё, конечно, здорово. Но придётся тебе оставить сей занимательный досуг и встретиться с моей скромной персоной. Речь идёт о…новых обстоятельствах, возникших в расследовании дела…об исчезновении Вероники. Разговор не телефонный, сам понимаешь.

— Где и когда?

— Место и время отправлю в сообщении. Прочитаешь его и сразу удали, при встрече всё объясню.

Сообщение от Баршая пришло моментально. И также быстро я его стёр из памяти своего телефона. Место для встречи Паша выбрал достаточно странное, но меня это уже не удивило и не напугало, наоборот, Баршай меня прямо заинтриговал, напустив туманной таинственности. А я вдруг отчётливо осознал, что перестал бояться, переживать и дёргаться, ведь происходящее никак от меня не зависело и было неизбежно, хоть прячься, хоть беги. И произошедшее неумолимо кануло в небытие, ушло без возврата. Поэтому я начал с интересом ко всему относиться, гадая, словно на кофейной гуще, что там мне приготовил нового мой мститель. И кто же знал тогда, что именно Пашка наконец-то хоть как-то прольёт свет на наше с Вероникой, тёмное и крепкое, как хороший свежезаваренный кофе, Дело.

Когда я своими глазами увидел «Пансионат для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, утопающий в красивом заснеженном саду, то даже испытал некое умиротворение, что Паша назначил встречу именное здесь, а не в каком-нибудь душном, шумном клубе или многолюдном, фешенебельном ресторане. Я шёл, ухмыляясь, и, грешным делом, думал, как чудно мой старинный друг решил намекнуть на то, что у меня с головушкой беда. Разумеется, я понимал, что ничего такого Баршай не подразумевал. Нам уже давно было не до суждений о ком-либо, ибо из подросткового пубертатного возраста мы сразу перешли во взрослый мир бизнеса, где нет места сплетням, эмоциям, а слова подкрепляются делами. Но поскольку о моих помешательствах разума судачили теперь все, кому не лень, то я про себя иронизировал на тему своего пребывания в «Доме для душевнобольных бабушек и дедушек». И никто ведь даже не пытался сделать мне скидку с учётом сложившейся ситуации и последних событий в моей жизни. Но так было, есть и будет: все считают себя нормальными, окружёнными сплошь больными на голову и идиотами. А мне и не пристало при моём статусе, да и в достаточно солидном возрасте каждому встречному-поперечному объяснять, что да как. Как говорится: кому надо — поймут.

Пока я витал в облаках, не заметил, как почти подошёл к главному входу в Пансионат. У ступеней в инвалидной коляске сидел, сгорбившись и обняв себя, какой-то старик, морщинистый, седой, которого медсестра накрывала толстым клетчатым пледом, видимо, тот не на шутку замёрз. Увидев меня, дед оживился, воспрял и заговорил со мной голосом Баршая.

— Ну, здравствуй, Алёша. Давно ты, внучек, не навещал дедушку. Дедушка старенький, того и гляди, скоро к бабке отправится. Хорошо, что пришёл. Я всё боялся, не успеем проститься.

— Д…дедушка! Что же ты на себя беду кликаешь. Ты у меня ещё до ста лет проживёшь, внуков моих понянчить успеешь.

Я присмотрелся к деду и понял, что Паша в гриме. На мой немой вопрос он протянул исписанный лист:

«Корф, мои люди установили, что за тобой постоянно следят и прослушивают, сообщения в телефоне тоже проверяют. И это разные люди, я не знаю, где ты так накосячил с наших лихих 90-х. Но даже мне в корне не нравится ситуация. Друг, ты попал по полной…под колпак. Анжела и её этот секс-инструктор составили фоторобот той рыжей, помнишь? Вспоминай. Да, много времени прошло, но что ты хочешь, одна тупая овца, а тот вообще без мозгов. Да и твой майор Лёвушкин что-то нас не особо торопился принять. Кстати, мне он сказал, что фото прогнал по базе, и особа эта ни по каким делам не проходила, не светилась, совпадений нет. А вот ты…мы с тобой её прекрасно знаем. Взгляни на фоторобот и на наши старые фотографии.»

Дочитав записку, я взглянул на Баршая, тот расценил это по-своему.

— Внучок, я давно хотел показать тебе наши с бабушкой Марфой старые фотографии. На-ка полюбуйся, какими мы были молодыми, прехорошенькими.

Фоторобот шёл первым и был приклеен на какую-то картонку, видимо, чтобы было похоже вместе с остальным на старые фотографии. С фоторобота на меня смотрела…незнакомая женщина. А вот на остальных фото была запечатлена моя первая любовь в юности. Антонина. «Но при чём здесь женщина, напавшая на Алика и Анжелику, и Тоня?». — Спросил я мысленно.

— Что, Алёшенька, сильно изменилась с годами наша бабушка? Вот и я говорю — совершенно другой человек.

— Бывает же такое! Да, время над нами не властно. Дедушка, бабулю совсем не узнать.

— Нет, внучек, сходство определённо есть, ты присмотрись. Те же глаза, нос…только волосы поредели, да тени пролегли под глазами. Всё такая же стройная, как осинка с апельсинками. — Пашка засмеялся, чем вывел меня из ступора, в который я недоумённо впал, изучая фотографии и сравнивая.

Баршай был прав: женщина на фотороботе и на старых фотографиях — одна и та же. И по молодости, до того, как оба разбогатели, мы не раз в одной компании с Пашкой отдыхали вместе с моей тогда невестой Тоней, поэтому он её хорошо знал.

— Дедушка Паша, как же ты нашёл такие старые фотографии с бабушкой? Неужели хранил все эти годы как память?

— Алёша, Алёша, было бы желание найти что-то — возможности найдутся. Одно меня только смущает и покоя не даёт: является мне во снах какая-то женщина, не похожая на нашу любимую бабуленьку, и говорит: «Вот она я — твоя краса коса до пояса, жду тебя на небесах».

— Чертовщина какая-то.

— Нехристь ты эдакая, мы — люди верующие, нечего при мне сквернословить.

— Дед, да называй, как хочешь, суть от того не поменяется. Бесовщина творится — молиться тебе надо, водой святой умываться.

— Тебе, внучек, тоже не помешает. Время нынче непростое, вон у тебя за правым плечом один бесёнок, за левым другой. А я старый, никчёмный — не помощник тебе.

— Бог с тобой, дедуля, ты мне очень помог — даже себе не представляешь, как. Одно твоё доброе слово согрело меня и просветлило разум.

— Коли так, наматывай себе на ус: ухо держи со всеми востро, пусть глаз у тебя будет как у орла, и к сердцу никого не подпускай.

— Да, и голову надо держать в тепле, а ноги в холоде.

— Ишь ты какой ершистый и напутал к тому же, наоборот должно быть. Да, что с тебя взять, дитя неразумное.

— До тебя, дедушка, мне расти и расти, мудреть и мудреть.

— Едрить твою вошь, Алёша, дохохмишься, огребёшь от кого-нибудь по самые уши. Обними дедушку и ступай, утомил ты меня порядочно, отдохнуть бы мне надобно.

Я наклонился и обнял Пашу, а он мне шепнул на ухо: «Надеюсь, ты меня понял, сделай правильные выводы. И не беги никуда сразу, сломя голову, взвесь все за и против. Чем смог — помог. Соберёшься бежать — организуем, укрытие обеспечу.». Я ещё крепче сжал Баршая в объятьях, искренне понимая, что он помог мне куда больше, чем мог. Я пошёл прочь от него, от «Пансионата для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, моё лицо обжигал морозный ветер, а в душе зияла новая рана разочарования и досады. Я окончательно понял, что ничего не знаю в этой жизни о жизни. Клубок моих проблем и напастей запутался — концы с концами не найти. Надежда таяла и уходила от меня, словно зажатая в ладонь горсть снега. Мне надо было пройтись, остыть и понять что-то новое, неведомое. Паззл никак не складывался, новый паззл не хотел соединяться со старыми, уже известными. Я полагал, что вполне мог зря пытаться связать воедино абсолютно разные вещи. Свернув с улицы Обручева, я продолжил свой путь по улице Академика Волгина, так бы и шёл дальше, прямо, сам не зная куда. Но проходя мимо кофейни с заманчивым названием «Моя Николь», я непроизвольно остановился. А там за стеклом, уютно устроившись, мило беседовали и попивали кофе с пирожными Илларион и Вишня. Эти двое о чём-то оживлённо говорили, смеялись. И меня, по правде говоря, в корне не устраивала их идиллия в отношениях. Я понимал, что снова повеяло фальшью: или они меня столько времени дурили и уже давно приятельствовали, или…хуже того. Ну не могли же Лёвушкин и Вишний в один миг перестать враждовать и начать тепло сближаться? Кого я обманывал? Всё могло быть и казаться мне не тем, что есть на самом деле. По-хорошему, следовало к ним заглянуть и застать врасплох, но я не захотел и двинулся дальше.

Я начал анализировать полученную от Паши информацию. Выходило следующее: По сведениям людей Баршая, которым я доверял даже больше, чем самому себе, женщина, что смотрела на меня с фоторобота, составленного Анжеликой и Аликом, и была моей первой любовью Тонькой-Зорькой, постаревшей и самой настоящей. Тогда Антонина Петровна зачем-то выдавала себя за другого человека. Соответственно, эта Антонина могла врать и про мои родственные отношения с Настенькой. Но ведь Олег доказывал мне, что они мать и дочь, у них своя трагическая история в семье. Я чертыхнулся, разозлившись, что все вокруг вели себя натурально и говорили правдоподобно. Не мог же мой мститель в конце концов собрать такую массу людей, чтобы отомстить моей скромной персоне, я едва ли вообще стоил столь пристального внимания. А как Вишня справлялся, взыграли ли во мне отеческие чувства к Насте. Вот чувствовал Ларри, что водит меня за нос Антонина, а я его не слушал. Слушал или нет, вот только у самого Иллариона рыльце было в пушку. Получалось, что вдруг откуда не возьмись появилась Тонька-Зорька, исчезнувшая много лет назад, и напала на моих знакомых? И чего ей понадобилось? Бред! Ничего никак и нигде не совпадало. Какой-то «Лебедь, щука и рак» Ивана Андреевича Крылова творился в моей жизни.

Я продолжал сам себя уговаривать, что ситуация до боли, чем абсурдная, и убедился в этом сильнее, когда у меня зазвонил телефон, а на дисплее высветилось «Любимая».

— Алекс, я не должна тебе звонить, но мне невыносимо больно смотреть, как ты мечешься и страдаешь. Ты можешь сейчас задать мне всего один вопрос, на который я отвечу да или нет, чтобы приблизиться к разгадке. Но прежде подумай хорошенько, что спросить у меня. Другого шанса у нас не будет, я…мы, итак, слишком рискуем.

— Вероника, я не буду тебя ни о чём спрашивать, идите вы все в лес.

— Корф, не смей мне сдаваться, слышишь.

— Я не сдаюсь, а не вижу смысла в дальнейшем продолжать участие в вашем балагане. Значит, ты жива, тогда вообще нет никакого рационального зерна что-то расследовать и разгадывать.

— Алексей, да что с тобой? Я тебя не узнаю.

— Дорогая фиктивная жена, бросьте уже притворяться, что тревожитесь обо мне. Ты ведь меня нисколечко не знаешь и не любила никогда.

— Это я-то тебя не любила? Как ты смеешь… Я крайне возмущена.

— Ты хочешь поговорить со мной о своих чувствах? Ты, которая с ними в сговоре? Ты издеваешься надо мной, или я похож окончательно на идиота?

— Я вынуждена скрываться, чтобы тебя спасти. Они тоже думают, что я погибла. И им ни в коем случае нельзя узнать правду, мы ввязались в опасную игру.

— Никуша, поправлю тебя слегка: это ты во что-то ввязалась, а я оказался втянут из-за тебя. Нет, хотела ты развестись, расстались бы молча без взаимных притязаний и упрёков. К чему было устраивать драму? Или ты пытаешься реализовать свой нераскрытый актёрский талант?

— Корф, да говорю же тебе, я не при чём. И я тоже оказалась невольно втянута в так называемую драму — мести тебе. Твой мститель — ужасный человек, ты даже себе представить не можешь насколько…

— Разговор окончен, я отказываюсь тебя слушать.

— Подожди. Чего тебе стоит задать мне один вопрос? Ты же хочешь докопаться до истины, мы оба это прекрасно понимаем.

— Я тебе не геолог-разведчик, чтобы копанием заниматься. Ладно, кому я могу доверять в своём окружении?

— Ты задаёшь неоднозначный вопрос. Я могу ответить на вопрос только да или нет.

— Ок, Ника, ты меня действительно любишь?

— Алекс, что за вопрос?

— Отвечай. Остальное не имеет особого значения.

— Да, я по-прежнему люблю тебя.

— Вот и славненько. — Я замолчал и собирался сбросить звонок Вероники, но она будто прочитала мои мысли.

— Мы не закончили. Я жду нормальный вопрос!

— Илларион мне враг? — Почему-то меня стали одолевать сомнения в отношении Лёвушкина и его честности, поэтому я решил спросить о нём.

— Нет.

— Хм, странно, я хотел услышать другое. Выходит, ты мне нечем не помогла, наоборот, только утвердила меня в мысли, что история стала запутаннее хуже некуда.

— Почему же? Зато ты теперь понимаешь, кому можешь доверять.

— Эммм, нет, не соглашусь с тобой, я стал более предусмотрительный. И тебе в данный момент я не могу всецело доверять, откуда мне знать, что звонит именно моя жена, а не кто-то за неё с обработанным голосом? Ведь так уже было недавно. Что, если вы и ответили на звонок Вишни за меня?

— Предположим, ты прав. Но какой в этом смысл? Зачем кому-то говорить с тобой за меня, Корф?

— Элементарно — чтобы пустить в очередной, чёрта с два, раз по ложному следу.

— Но я же не могла заведомо знать, что ты спросишь?

— Уверен, у вас наготове ответы на любые мои вопросы. А история с моим якобы разговором с Пашей Баршаем в самом начале, которого отродясь не было? А твоё мифическое появление в «Пегасе»? После этого вы ещё смеете надеяться, что я кому-то поверю?

— Алекс, но ты же не можешь до конца своих дней бояться собственной тени и всем не доверять? Есть же Маргарита, Зинаида Макаровна.

— Твоя вымышленная подруга — первая в списке подозреваемых мной. А мою матушку я попрошу вас не трогать, господа.

— Нет, дорогой, ты стал невыносим! С тобой невозможно по-человечески разговаривать. Хотела, как лучше, а получилось, как всегда. Verdammt!