Расположившись в своём кресле и скрестив руки на груди, он серьёзно посмотрел на меня.
— Как это понимать?
— Что именно?
— Твоё явление сюда ко мне в воскресенье.
— Старик, забыл, что нынче выходной.
— Предположим. Но ты не можешь наведываться ко мне, когда тебе заблагорассудится. У меня помимо тебя есть уйма дел.
— В чём проблема? Был бы ты занят — я ушёл ни с чем. Смог ты приехать — ну супер.
— Проблема в том, что ты пытаешься меня сделать своим каким-то подчинённым и вторгаешься каждый раз без спросу, нарушаешь границы моего личного пространства. Ты мог хотя бы для приличия мне позвонить, договориться о встрече. Чем обоснована твоя спонтанность?
— Календарём.
— Не понял.
— Твой календарь, — я рукой подвинул календарь к Лёвушкину по столу, — откуда он?
— Маргарита была права, надо бы проверить твою кровь, что-то тебе в этот раз посильнее подмешали.
— Я давно трезв, Илларион. Эта вещь относится к магазину Вероники «Просто я», у меня в офисе такой же стоит на ресепшене, нам Ника в том году ещё принесла. Кроме календаря были ручки, кружки, ежедневники в ограниченном количестве для подарков партнёрам и некоторым гостям «Просто я». Вот я просто и спрашиваю, откуда у тебя календарь?
Лёвушкин напрягся. Я узнавал в нём старину майора Иллариона Львовича с его мрачным взглядом бездонно-синих глаз. Он с силой сжал в руках календарь и уставился в пустоту. Минут с пять мы сидели молча, прежде чем Илларион заговорил.
— Мы поменялись с тобой ролями? Ты меня подозреваешь и сейчас пытаешься допросить?
— Не то чтобы.
— А как? Я перевёл твои слова с русского на русский. И мне крайне не нравятся твои интонации, вопросы. Из нас двоих следователь — я. И подозревать кого-то — моя прерогатива. Я бы сейчас тебя послал куда-то подальше с твоими очередными подозрениями, сомнениями, да воспитание не позволяет.
— Я задал безобидный простой вопрос. Если тебе нечего скрывать, ты можешь спокойно мне на него ответить. Но ты столь остро реагируешь, пытаешься защищаться от меня, что я начинаю сомневаться в тебе ещё больше. Если ты никогда не был знаком с Вероникой, не заходил в «Просто я», некоим образом не касался моей жизни, то злосчастный календарь в твоём кабинете мог появиться только из воздуха.
— Разумеется, вариант, что моя возлюбленная могла одеваться в «Просто я», и наша дальнейшая встреча с тобой чистой воды совпадение, тебя не устроит?
— Вариант выгодный для тебя? Да пожалуйста. Другого я и не ожидал. Это первое, что ты мог придумать. У меня была вторая версия по популярности, что вы с Маргаритой познакомились гораздо раньше исчезновения Вероники, и от неё тебе достался в подарок сей незатейливый сувенир.
— Снова-здорово. Опять Марго? Как она меня достала.
— Где-то я уже это слышал.
— Неудивительно, она любого доконает.
— Значит, не скажешь?
— Что? Что я должен сказать тебе? Почему я оправдываюсь перед тобой, отчитываюсь? Какой-то гребаный календарь! Что, как и откуда появилось в моём рабочем кабинете, тебя ну никак не касается. Или ты теперь из-за такой мелочи считаешь меня мстителем?
— Не утрируй, будь любезен. Ладно, я тебя услышал.
Разговор получился слепого с глухонемым. Я много, о чём хотел спросить Лёвушкина, но столкнувшись с волной его сопротивления, позабыл напрочь, какие вопросы держал в рукаве. И встреча Иллариона с Вишней в кафе вылетела у меня из головы.
Майор раскочегарился не по-детски и выглядел первый раз за всё время нашего общения с ним пугающе разъярённым. В голове эхом отзывались его слова: «Или ты теперь из-за такой мелочи считаешь меня мстителем?». Нет, Ларри не походил на мстителя. К тому же он разговаривал с Марго и был занят, когда я от своего преследователя получил шуточные сообщения про Береславу.
Береслава… Мститель упомянул Береславу дважды, она безусловно не давала ему покоя. В связи с чем я ждал от Баршая фоторобот, чтобы проверить свою догадку.
Я изрядно поволновался за день и не меньше проголодался, чтобы утолить голод и скоротать время, решил наведаться в свою любимую «Вареничную № 1» на Никольской и отужинать.
Здесь ничего не изменилось. Всё та же домашняя обстановка позднего СССР: телевизоры развешаны на стенах, по которым показывают старые фильмы советской эпохи, радиоприемники, настенное панно «Олимпийский мишка», зелёные лампады на столах, подвесные абажуры из ткани и винтажные пятирожковые люстры, аппараты с газированной водой, настенные часы «Янтарь» и множество книг по всему кафе. Я устроился у окна с портьерой и ламбрекенами красного цвета в белую клетку от потолка до пола на мягком диванчике в клетку возле стены, украшенной, конвертами от некогда виниловых пластинок с Алёной Апиной, Юрием Антоновым, Игорем Николаевым и Наташей Королевой, группой «Технология» и другими популярными в то время звёздами. Я посмотрел на закрепленные в стене лыжи при входе и видавшие виды алюминиевые санки без спинки с разноцветными дощечками и чуть не заплакал. Такая на меня ностальгия напала, что я едва не ушёл. Я вспомнил, как бедно мы с мамой жили, и у меня долго не было лыж. Да если бы они и были, меня однозначно сдуло первым ветром с этих лыж, так как я рос хилым. И из-за нашей нищеты одноклассники меня сторонились и говорили со мной, наверное, исключительно потому, что моя мама у них преподавала. Лишь одна девочка-отличница Оля Кукина с упитанными щеками, торчащими далеко за ушами, и толстыми, тугими каштановыми косами, с заплетенными лентами, иногда замечала меня, даже пару раз угощала своими домашними бутербродами с любительской колбасой с жиром.
— Ну, здравствуйте, Алексей Владимирович. Не зря говорят, что преступников всегда тянет на место преступления. Я присяду? — Я открыл рот и потерял дар речи — передо мной собственной персоной стояла Мила в советской форме.
— Да… Но… Как? Бррр…
— Я — не наваждение и не ваша галлюцинация, не надо от меня отмахиваться. Пришло время познакомиться, вы так не считаете?
— Разумеется. Вы меня очень обяжете, если представитесь.
— Подполковник Толбухина Милена Антоновна. — И милая Мила открыла передо мной удостоверение.
— Фух. Что-то легче не становится. Почему ситуация только усложняется? Есть у кого-нибудь ответ? — Я с досадой смотрел на зелёную лампаду на столе.
— Алексей Владимирович, вы чересчур пессимистичны. Наоборот, мы решили облегчить вам задачу.
— Охотно верю. — Я не скрывал сарказма.
— Напрасно иронизируете, хотя организму свойственно и таким образом защищаться от раздражающих факторов извне. Я понимаю вас, как бы теперь это не звучало двусмысленно.
— Можно я накачу, или у вас это возбраняется? Можете даже мне что-нибудь подсыпать, чтобы я окончательно забылся.
— Что вы, хватит с вас приключений. Вы нам нужны в здравом уме и трезвой памяти. Выпить можете, конечно. И сделайте заказ нормально. Я тоже голодна, и у меня был тот ещё денёк.
— Что же…ваша взяла.
Я заказал себе сто грамм водки для начала, вареники с курицей и грибами, сельдь под шубой. А Милена Антоновна изволила отведать борщ с пампушками и вареники с вишней под советский лимонад «Дюшес».
— Признаюсь, я вам благодарна, что вы выбрали для встречи «Вареничную № 1», обожаю их кухню, атмосферу. Но специально сюда заезжать у меня нет времени, а так хоть повод выдался.
— Я не планировал здесь никаких встреч.
— Вы же поняли, что я имела ввиду. Не хмурьтесь, вам не идёт. Мы следили за вами, и вы — молодец. Нет, я не шучу, вы себя достойно показали.
— Следили… Баршай…тоже ваших рук дело?
— А мой ответ ведь ровным счетом для вас ничего не будет значить. Вы мне не верите.
— Предположим, что я вам верю. Паша в больнице из-за вас?
— Нет, к сожалению, мы не предусмотрели, что…он пойдёт дальше. Это вообще не в его стиле. Я не знаю, что с ним произошло, вполне возможно, кто-то нарушил его планы, не касаемо вас, а вообще. Или у него нервный срыв, по-другому я не берусь объяснить ситуацию с вашим другом Павлом.
— Вы знаете, кто мне мстит?
— Я бы и рада вас обнадежить, но нет. Поэтому я и вышла на вас сегодня. Он следит за вами, как и мы, но до сих пор ни разу не выдал себя. Если мой расчёт верный, то наша встреча его спугнёт, и он как-то себя проявит. Вы заметили, что он стал вести себя более раскованно?
— Есть немного. — Я без аппетита поедал вареники и внимательно слушал Милу.
— Он перестал опасаться быть пойманным, почувствовал свободу действий.
— Мда…мой мститель перешёл от слов и манипуляций к делу.
— Именно. Алексей Владимирович, будьте бдительнее, потихоньку осмотритесь в кафе, сходите в уборную, вдруг кого-то увидите и узнаете, только Бога ради ведите себя естественно.
Я чинно прошествовал по залу, старательно делая вид, что рассматриваю интерьер, вошёл в тускло освещённую уборную, встал над умывальником и уставился в отражение зеркала. Я понимал умом, что это ничего не даст: мой мститель скорее всего следил за нами осторожно, издалека. Но я ошибался. В зеркале отразился он…в гриме и с розовым клоунским носом:
— Поиграем?
— Да, доигрался ты, вон со мной сидит подполковник, кафе в окружении, вы не уйдёте отсюда живым.
— Я-то? Уверен?
— Будь ты мужиком — отомсти мне уже! — Я истошно закричал на всю «Вареничную № 1».
— Сволочь! Я не хотел, ты меня сам вынудил. — И мститель всадил мне в живот столовый нож. Острая боль резанула тело, я начал падать, зажимая ладонью рану, и терять сознание. А мой клоун исчез, испарился, и никто его не заметил, кроме меня.