Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 34

7 декабря, пятница

Я проснулся с давно забытым ощущением похмелья: в ушах звенело, скорее даже звонило, словно тысяча звонарей разом ударили в церковные колокола, голова раскалывалась, жадно хотелось пить и неприятно мутило. И было бы не так обидно, наклюкайся я реально накануне. Увы…меня мутило скорее от всего происходящего со мной, нежели от потребления какого-нибудь преприятнейшего горячительного, да и поджелудочная со скрипом пыталась переварить килолитры кофе, выпитые у Иллариона, ибо кроме него во мне почти сутки ничего более не было. Мои мысли словно муравьиная колония строили-перестраивали версию за версией, выдвигали идею за идеей, задавали вопрос за вопросом и сводили меня с ума. Часы показывали полдень. Илларион, должно быть, уже давно служил на благо Отечества. А вот мне не хотелось делать ничегошеньки. Я испытывал лишь одно непреодолимое желание — лечь и лежать, и развиваться в этом направлении. Но, превозмогая себя, я таки добрался сначала до бодрящего контрастного душа, затем до «странно» пустого для меня холодильника, посмотрел с отвращением на свою кофемашину и с досадой понял: «Придётся куда-то заехать поесть нормально, только потом я смогу мыслить вразумительно и с Лёвушкиным допытывать, допрашивать фрау Ротенберг». Мой гардероб изрядно оскудел с тех пор, как из моей жизни исчезли одна за другой две хранительницы уюта в доме — Вероника и Береслава. Нет, вещей, конечно, меньше не стало, но чистых и выглаженных одеяний стало маловато. Да, я — тот ещё грёбаный эгоист, как меня охарактеризовала давеча Маргарита Эдуардовна. И я самолюбиво привык, что у меня всё появляется само собой — по мановению волшебной невидимой палочки: вкусный и горячий борщ, чистые и выглаженные рубашки, ловко и виртуозно повязанный галстук, заправленная кофемашина и свежий, ароматный кофе, вымытые и сияющие блеском зеркала в ванной, зимняя резина у колёс машины взамен летней зимой, выброшенный мусор…даже новые запонки в тон костюму, который я на редкость сам себе купил, и те появлялись магическим образом сами собой…и многое другое. Я не помню, когда задавался вообще вопросами: «Откуда? Что? Почему? И как берётся?». Я строил для других людей дома…элитные Жилые Комплексы. Но и к этим домам, по сути, не имел прямого отношения — а лишь был верхушкой айсберга, заправлял всеми, командовал. А строили то маленькие люди там внизу, на дне, которых мне не было видно с высоты своего мнимого пьедестала. Так и моя собственная личная жизнь была устроена другими маленькими людьми…маленькими и незначительными для меня, которые делали всю мелкую работу, помогали мне. Мелкая работа, которую не замечаешь обычно, если не делаешь её сам. А ведь именно из мелочей и маленьких людей состоит вся наша жизнь. Пока я не разбогател, то жил приземлённее, скромнее, так как сам был маленьким человеком…обычным. Но, постепенно накапливая свои капиталы, поднимаясь на ступеньку выше, я менялся, обтёсывался, как прибрежные горы под натиском волн и ветра. Но окончательно меня изменили отнюдь не деньги, а люди, предавшие, продавшие, подставившие и забывшие. И в итоге я стал, как говорила моя Вероника, Царём-Батюшкой, у которого всюду злата, челядь и статус. И налаженный быт начал вольно и умело выводить реку моей жизни по правильным руслам, мне оставалось лишь с наслаждением плыть по тем или иным тёплым течениям, при этом не забывая раздавать оплеухи то Береславе, то Никуле, то Феликсу, то охранникам…не для чего-то и не потому, что я — эдакий деспот и самодур, а скорее для проформы, и чтобы не предали, не продали, как раньше другие. Да и человеку моего статуса и материального благосостояния полагается в обществе быть временами эдаким снобом и держать своих подданных в незримой узде. Там, где есть большие деньги, никогда нет места гуманности и добродетели. Даже, когда очередной «честный» бизнесмен или бывший малиновый пиджак с золотой цепочкой на шее «гуманно» помогает какой-нибудь церквушке, а ему «благодарно» отпускают за сие подаяние все грехи — это не больше, не меньше, чем товарно-денежные отношения. Бизнесмен будет дальше «честно» зарабатывать, а другая благодарная церковь со временем отпустит ему «новые прегрешения».

Задумавшись о грешниках и церкви, я подумал, что мне впору самому посетить храм, коему помогал в былые времена во дни просветления моего затуманенного разума, но моя грешная, эгоистичная душонка воспротивилась. Потому что, к счастью или к сожалению, я общался некогда со многими батюшками, священниками, патриархами и разуверился в таинствах посещения святых обителей: никакие грехи никому не отпускаются, да и грехи все и скверные помысли исключительно в наших собственных головах. Я мог сколько угодно страдать об утрате Вероники, винить себя в её гибели, каяться и молиться перед иконами или гневаться на того, кто превратил мою жизнь в Ад, но всё это не имело бы никакого отношения к вере и Богу и было исключительно сочным плодом сознания и моих собственных мыслей. Поход в церковь лишь на время мог облегчить мои страдания, но никак не помочь мне решить проблемы, найти убийцу любимой жены или хотя бы успокоить мысли. А вот позвонить родной матери мне стоило, я и забыл, когда с ней говорил после похорон Ники.

— Мам, ты как? Привет. Это я — твой непутёвый сын.

— Алёша, что случилось? Что у тебя с голосом? — Я тихонько заплакал, услышав нежное и доброе «Алёша». Я — мужчина тридцати семи лет с уже посеребренной проседью волос почувствовал вдруг себя беспомощным, брошенным, маленьким мальчиком.

— Я хорошо, мамуль, если можно так выразиться сейчас. Без Вероники моя жизнь уже никогда не будет прежней, конечно. Ты это…прости меня за всё. Знаю, что был с тобой груб, невнимателен к тебе. Ника! Её я тоже не замечал, не разглядел, не слышал, держал возле себя на привязи, как собаку в будке. Я и не подозревал, что она с кем-то дружбу водит.

Даже ты знала подругу Никуши, а я нет. Значит, с тобой она была откровенной. А мне, выходит, совсем не доверяла.

— Ну, полно вам, Алексей Владимирович! Ты же знаешь, я люблю тебя и принимаю любым, но сопли распускать не позволю, что за ребячество ещё?! Ты обязан быть выше обстоятельств, сильнее собственных возможностей в память о нашей Никуле.

— Конечно, я всегда должен быть быстрее, выше и сильнее. Простите пожалуйста, что дал слабину.

— Не ёрничай, будь так любезен, сын мой. Ты ведь прекрасно понял, что я имею ввиду.

— Естественно, я уразумел глубинный смысл ваших мудрых наставлений.

— Алексей, не передёргивай, мне уже не по летам и не к лицу вступать с тобой в словесную дуэль.

— Маменька, смешно, право, было с вами соревноваться в словесности. Я всегда преклонялся вашей способности филигранно излагать собственные мысли. Совсем упустил нить разговора! Ты так и не сказала ничего о себе. Как ты? Помощь нужна какая-то?

— Сынок, ты себе помоги, с собой разберись. А за мной есть кому присмотреть.

— Даже так? Что же, я искренне рад.

— Алёша, а что касается Маргариты. Ох, что-то здесь неладное творится. Надо было сразу тебе сказать, да слова подобрать не могла. А коли ты сам про эту подругу заговорил, то я поделюсь своими соображениями. Я у тебя уже старая, конечно, и ты можешь меня не слушать. Но я многое повидала на своём веку и слава Богу нахожусь ещё в здравом уме. Видишь ли, Маргарита вызывает у меня недоверие.

— Маргарита?! Почему? Вы же достаточно тепло общались на поминках. Или я ошибаюсь?

— Положа руку на сердце, я бы не назвала Маргариту подругой Вероникочки. Наше знакомство с сей вызывающей особой было поверхностным и странным. Незадолго до…прости…своей гибели…Ника должна была ко мне заехать. Я не упомню теперь уже, зачем мы договорились с ней встретиться. И вот аккурат перед встречей Никуша вдруг позвонила и предупредила, что не сможет сама меня навестить, а вместо неё приедет подруга, некая Марго. И попросила наша девочка радушно подругу то свою принять, как родную, и потом с ней в будущем поддерживать тёплые отношения. С той встречи я Маргариту больше не видела, вот на похоронах мы встретились с ней второй раз.

— Но ведь Вероника могла с тобой повидаться после как-нибудь. Если ваша с ней встреча не была столь срочной и значительной, для чего тогда Ника отправила Маргариту к тебе вместо себя? И что же Марго навестила тебя, засветилась перед тобой и уехала с концами?

— Алёша, «с концами» звучит весьма двусмысленно. Но суть от этого не меняется. И я до сих недоумеваю до сих, отчего же Вероника не приехала ко мне вместе со своей подругой в другой раз. Я не видела их с Марго вдвоём никогда. И эта просьба дальше с теплом относиться к новоявленной подруге неоднозначная.

— Дело ясное, что дело тёмное. Маман, я признателен вам за крайне ценную информацию.

— Аки шутник какой! — Мама тепло засмеялась, отогрев на мгновение моё заледенелое сердце. И тут же со мной попрощалась. — Ой, всё, сыночек, не могу говорить, меня ждут.

Зинаида Макаровна незамедлительно отключилась, оставив меня наедине с моими новоиспечёнными изощрёнными умозаключениями.

Матушка поведала мне занимательнейшую историю про дружбу Маргариты и Вероники, то ли проливающую свет на наше с любимой дело, то ли, наоборот, сгущающую краски. Мне только предстояло с этим разобраться. Марго и без того вызывала у меня незатейливые подозрения. Я временами дюже сомневался в честности этой вызывающей особы, как её обозвала маменька.

Думал я, думал и ничего не придумал. Самой моей многозначительной и неожиданной для меня задумкой оказалась мысль — позавтракать-пообедать (судя по времени на часах мой завтрак плавно перетекал в обед) в «Пегасе».

Моё привычное место у окна с прекрасным панорамным видом на парк с искусственным прудом, украшенным множеством разноцветных лилий, было занято. Знакомый официант Антон принялся было извиняться за доставленные неудобства.

— Алексей Владимирович, да если бы мы знали о вашем визите, то, конечно, непременно забронировали для вас этот столик.

— Антон, успокойтесь, это не проблема, у вас же имеются другие свободные столики?

— Разумеется, пройдёмте, вот есть уютное место рядом с барной стойкой, тут у диванов высокие спинки, и вам никто не помешает уединённо отобедать.

— Вот и замечательно. Меня, конечно, расстроит отсутствие возможности полюбоваться моими любимыми прекрасными иссиня-чёрными лебедями, вальяжно плавающими в пруду. Но вкусный обед от Михаила Пшеничного это мне компенсирует.

Антон неуверенно улыбнулся моей незатейливой шутке, а затем осторожно наклонился и тихо сказал:

— Алексей Владимирович, вы — сегодня какой-то другой, сами на себя не похожи. Не знаю, как правильно выразиться.

— Да, Антон, вы верно заметили. Во мне произошли разительные перемены. Видимо, я должен был всё потерять, чтобы приобрести человеческий облик.

— Уверен, вы в скором времени обязательно вернёте утраченное.

— Спасибо вам на добром слове. Но есть кое-что утерянное безвозвратно.

— Она сказала: ещё не время, вы многое поняли, но ищите не то.

Я стал хватать ртом воздух и собрался потребовать Антона объяснить мне его последние слова. Но официант испарился в пространстве. Я позвал другую официантку, попросил позвать ко мне этого Антона…

— Алексей Владимирович, меня зовут Надежда, я сама вас обслужу. Понимаю, вы привыкли уже к одному официанту. Но у Антона сегодня выходной.

— На…дежда, как у Антона выходной? Я видел его только что.

— Нет, что вы, Антон у нас вчера женился, они сегодня второй день свадьбы гуляют.

— Померещится же такое. Ладушки, примите заказ пожалуйста, я голоден, как лев.

Надежда развеяла мою надежду. А я чуть было не схватился за соломинку, поверил, что это мне было послание свыше: «Или послание было? Зашифрованное… Ещё не время. Я многое понял, но ищу не то. Не то и, как пить дать, не там.».