Линни: Во имя любви

Глава восемнадцатая

Итак, мы с головой окунулись в светскую жизнь. Мы посещали обед за обедом — у разных хозяек они все проходили одинаково. Ровно в восемь часов мы собирались в гостиной, где меня, Фейт и других незамужних леди с корабля — я отказывалась употреблять выражение «девушек, ловящих последний шанс» — представляли холостым джентльменам. Затем тянулись вежливые разговоры, которые казались мне утомительными, потому что мне все время приходилось быть начеку. Необходимость каждый вечер рассказывать одну и ту же вымышленную историю, вежливо улыбаться в ответ на одни и те же любезности и изображать интерес, выслушивая рассказы мужчин о себе, приводила меня в отчаяние. Это была утомительная игра, в которую мне все время приходилось играть.

Когда я, держа бокал вспотевшей под перчаткой рукой, чувствовала, что сейчас взвою, если придется остаться здесь еще на пару минут, за нами приходил посыльный и приглашал всех в столовую. Мы заходили туда, строго придерживаясь очередности, определявшейся должностью, которую занимали на службе мужья или отцы. Иерархия среди англичан была столь же ярко выражена, как и в случае со слугами.

На многих званых обедах возле каждого стула ждал слуга, каждому приглашенному полагались столовый прибор, бокал для шампанского с серебряной крышечкой, чтобы туда не падали насекомые, и мисочка для ополаскивания пальцев, в которой плавал душистый цветок. Расположению гостей уделялось особое внимание: самые уважаемые джентльмены садились по правую руку от хозяйки дома, а самые уважаемые дамы — по правую руку от хозяина. Уотертоуны, как оказалось, занимали довольно высокое положение в обществе, в то время как Мэг, которая редко присоединялась к нам, была на более низкой ступени социальной лестницы. Но в самом низу оказались мы с Фейт — у нас не было мужей, занимающих высокий пост. Гостям подавали одну и ту же английскую еду: суп, за которым следовали рыба, мясо, тушеные овощи, а затем десерт. Первую неделю мне казалось, что люди здесь тоже все одинаковые, как сервировка стола и меню, — джентльмены в вываренных белоснежных рубашках и фраках, женщины в перьях, длинных перчатках и платьях, сшитых по одному фасону и, видимо, у одних и тех же дарзи, что объяснялось ограниченным количеством образцов для подражания.

Признаю, временами я мысленно возвращалась в шумную, переполненную людьми харчевню, где я с другими девушками с Парадайз-стрит съела немало жареных пирожков. Там истории рассказывались непринужденно, смех был искренним, а друзья — верными. Я поняла, что никто из людей, сидящих в гостиной, никогда не знал той свободы, которую мне довелось испытать.

По окончании обеда джентльменам наливали вино и мадеру, а леди в это время собирались в гостиной за ликером или наливкой и ждали, когда к ним присоединятся мужчины. Порою здесь играли на пианино, которое всегда оказывалось расстроенным. Наконец дама, занимающая самое уважаемое положение в обществе, вставала со своего места, давая понять, что всем пора расходиться. Кажется, никто не смел уходить раньше ее молчаливого разрешения.

Кроме званых обедов мы ходили на чайные вечеринки, танцевальные вечера и вечерние игры в карты, которые часто устраивались в домах на улицах Гарден-Рич, Чоурингхи и Алипур.

Мне было трудно поддерживать бесконечные светские беседы. Приходилось прилагать усилия, чтобы моя речь — правильная и с такой же интонацией, как у Шейкера или у Фейт (я начала так говорить, работая в библиотеке), — звучала естественно. Меня утомляла необходимость постоянно проявлять притворный интерес, казаться застенчивой и в то же время веселой. Я никогда не чувствовала себя непринужденно в этих гостиных: я всегда играла роль, постоянно была актрисой на сцене. Только вот пьеса никогда не заканчивалась, до тех пор пока я не оказывалась в своей комнате в доме Уотертоунов. Но и тогда мне не удавалось побыть в одиночестве. Там всегда находились слуги — дарзи, подметальщик, полировщик, мальчик, отгоняющий мух, айя и слуга, дергающий за веревку панкха.

Приехав в Индию, я все время ждала, когда же наконец смогу увидеть страну. Мне не разрешали выходить куда-либо без сопровождения миссис Уотертоун и Фейт, хотя Мэг могла проводить время с другими замужними женщинами. Единственным местом, куда мы выбирались (кроме вечеринок в других домах, ничем не отличавшихся от дома Уотертоунов), был майдан в центре Калькутты. Конечно, пока мы ехали туда, занавески паланкина были плотно задернуты. Когда мы отправились туда в первый раз, я выглянула наружу и увидела разбегающиеся во всех направлениях от главной дороги зловонные переулки и искореженные улочки — словно переплетающиеся кишки в утробе Калькутты.

Миссис Уотертоун сделала мне выговор, и остаток пути до майдана я просидела, как и Фейт, — сложив руки в перчатках на коленях. Майдан оказался огромной зеленой площадкой для прогулок, отделенной от остального города рядами цветущих деревьев, на которой тут и там были разбросаны небольшие рощи апельсиновых деревьев и проложены усыпанные гравием дорожки. Сюда не разрешалось приходить индийцам, только айям с детьми и тем, кто подметал дорожки и убирал упавшие листья и цветы. Мы сели на недавно покрашенные скамейки и беседовали, словно светские леди в Англии. Нас с Фейт заверили, что мы должны пользоваться случаем и наслаждаться этой погодой, пока есть возможность, так как в конце января здесь станет жарко. Короткий Прохладный сезон давал возможность отдохнуть от жары и изнурительной влажности, которая, как мне сказали, являлась причиной резкого повышения температуры и появления туч летающих и ползающих жалящих насекомых.

— Все это настанет очень скоро, — предупредила миссис Уотертоун. — Слишком скоро. И тогда вы почувствуете, что такое настоящая Индия.

Если бы я только могла…

15 декабря 1830 года

Дорогой Шейкер,

в Индии столько мелочей, которым мне еще следует научиться.Я словно чистый лист, готовый к тому, чтобы на нем записали все, что необходимо знать об Индии.Какое бы будущее меня ни ожидало, я уверена, что эта страна оставит на мне свой отпечаток.

Я поражена отношением к англичанам и их ролью здесь, хотя пробыла в этой стране недостаточно долго, чтобы получить об этом полное представление.Но того, что я увидела и пережила за этот месяц, хватило, чтобы заставить меня чувствовать себя неуютно из-за неестественной значимости, которую приписывают себе наши соотечественники.Несмотря на то что все встреченные мною индийцы вели себя весьма почтительно, многие из знакомых мне англичан настроены по отношению к ним крайне враждебно.К ним, понимаешь, Шейкер, —и это на их собственной земле! Ост-Индская компания —здесь в разговорах ее чаще называют «Джон компани» —ведет себя как суровый хозяин, заставляя индийский народ двигаться в чуждом ему направлении.И обычные английские мужчины и женщины, переехав сюда, вскоре надевают на себя личину чопорности и величия, словно это их законное право — точнее словно это их долг.

Мне же эта роль кажется невыносимой.

В то время как они называют Калькутту «городом дворцов», я скорее назвала бы ее «городом контрастов».Мы с Фейт живем в доме мистера и миссис Уотертоун, на Гарден-Рич, в мире огромных белых вилл в классическом стиле, построенных здесь благодаря «Джон компани».Но рядом с богатыми магазинами и красивыми зданиями жмутся улочки из глинобитных хижин, а на берегу реки жгут человеческие трупы.Аромат жасмина здесь смешивается с вонью открытых сточных канав и разлагающихся трупов.

Шейкер, ты не поверишь тому, что я здесь увидела.Я узнала, что у Уотертоунов есть специальный слуга, который целый день стоит уреки за их домом и сталкивает приставшие к берегу трупы — над некоторыми из них уже поработали стервятники —обратно в воду. Бедняга ужасно перепугался, когда увидел меня.В воздухе стоял сладковатый запах разложения.Слуга жестами показал мне, что я должна закрыть глаза и бежать обратно в дом, так, словно был виноват в том, что я увидела, и боялся наказания.

Индийцам здесь не оказывают никакой медицинской помощи.Я только вчера спросила миссис Уотертоун, почему здесь столько больных и калек. Она рассмеялась, давая мне понять, что это очень глупый вопрос.Это сильно меня задело, однако я постаралась скрыть свой гнев, так как все-таки живу в ее доме.Затем она рассказала мне, что у этих «дикарей» есть свои обряды, которые они считают целительными, но это, конечно, полная чепуха, уверила она меня.Я была убеждена, что их медицина не ограничивается обрядами, о которых известно миссис Уотертоун, но сочла, что лучше промолчать.Я спросила, оказывают ли индийцам помощь врачи и хирурги, работающие в Ост-Индской компании, но миссис Уотертоун только покачала головой и сказала: «Еще чего!»

Мне приходится следить за каждым своим шагом.

С нами здесь живет интересная женщина. Ее зовут Мэг Листон.Я многое от нее узнаю и многому у нее учусь.

Теперь у тебя есть наш адрес, если ты захочешь мне написать.

Надеюсь, что у тебя все в порядке, и молюсь за твое благополучие.

Линни

Это Мэг вселила в меня надежду на то, что у меня в Индии есть будущее: она была полна идей и так и сыпала вопросами. Она сказала мне, что пишет книгу об индийских храмах и делает зарисовки местных обычаев, и собирается продолжить работу, путешествуя по деревенькам в окрестностях Лакхнау. А еще она открыто спорила с мистером Уотертоуном.

— Здесь очень просто устроиться, мистер Уотертоун, ведь в Индии у вас нет европейских конкурентов, — заявила она однажды вечером, незадолго до приезда своего мужа. — И после поражения — я бы сказала, сокрушительного поражения маратхов в англо-маратхской войне[24] двенадцать лет назад у вас не осталось соперников и среди индусов. Компания управляет огромными территориями этой страны, но вы все равно отказываетесь найти общий язык с ее народом.

Левый глаз мистера Уотертоуна бешено дергался.

— Мы искренне желаем научить этих дикарей тому, что нам было ниспослано всемогущим Господом. Без нас в этой стране царила бы анархия. Хороший индус — это послушный индус, который полностью зависит от нас. Мы должны верить в то, что наши ценности помогут нам установить здесь порядок.

— Наши ценности? Ха! — воскликнула Мэг.

Я прикрыла улыбку салфеткой.

— И чего же мы достигли на сегодняшний день?

— Мэг, могу я предложить вам еще фруктового компота? — спросила миссис Уотертоун, глядя на своего мужа с застывшей кислой улыбкой. — Повар приложил все силы, чтобы правильно его приготовить. Я работаю над этим уже…

— Чего мы достигли? — повторил мистер Уотертоун. — Достигли? Почему бы вам, миссис Листон, не оглянуться вокруг? Разве вы не верите в общественную иерархию? Разве вы не верите, что англичане находятся на ее верхней ступени и потому им дана возможность контролировать другие народы и нести просвещение?

— А почему вы думаете, что на верхней ступени общества находимся только мы? — спросила я.

Все головы повернулись ко мне, и я забеспокоилась.

— Прекрасно, Линни, — сказала Мэг. — Вы видите? Она со мной согласна. Мы — это новое поколение. Линни, я и… Фейт, — добавила она после секундного замешательства. — Мы уверенные в себе женщины, которые готовы бросить вызов обществу.

Фейт издала звук, который в равной степени можно было расценить и как согласие, и как протест. Мне захотелось ее встряхнуть. Почему она молчала? У нее всегда было множество мыслей по любому поводу — порою я даже думала, что их слишком много. Иногда мне казалось, что Фейт оставила часть своей души в Ливерпуле. Возможно, она решила, что уж если прежняя Фейт не смогла получить предложения руки и сердца, то теперь ей следует вжиться в новую, более традиционную роль, благодаря которой у нее будет больше шансов добиться успеха. Меня так и подмывало расспросить ее об этом.

— О, дорогие мои, — проговорила миссис Уотертоун, улыбка исчезла с ее лица. — Боюсь, нам придется перейти на веранду, чтобы выпить кофе. Там гораздо свежее. Пожалуйста, пройдемте на веранду.

Она встала, и мы были вынуждены подняться и последовать за ней. Мистер Уотертоун извинился и ушел курить в бильярдную, а разговор — настойчиво направляемый миссис Уотертоун в другое русло — перешел на обсуждение погоды и ее влияния на цветы.

— И все эти прелестные флоксы и настурции погибнут с первым же дуновением горячего ветра! — восклицала она.

Я видела, что грудь Мэг поднималась и опускалась слишком часто, хотя она неподвижно сидела на краю стула, не вступая в разговор и даже не обращая внимания на попытки миссис Уотертоун завязать беседу. Наконец Мэг встала, извинилась и вышла в сад. Я смотрела, как за нею направился мали с легким стулом, на случай если ей захочется присесть. Она нетерпеливо от него отмахнулась. Он поставил стул и сел рядом с ним на корточки, не спуская с Мэг глаз, словно надеялся, что она передумает и воспользуется его услугами.

Когда она отошла слишком далеко, чтобы нас услышать, миссис Уотертоун покачала головой.

— Удивляюсь, как муж с ней справляется. Она слишком выставляет напоказ свою образованность. А это нежелательная черта для леди. Совершенно нежелательная.

Я посмотрела на Фейт, которая рассеянно теребила полоску ротанга, выбившуюся из плетеного подлокотника ее стула. В платье из бледно-розового батиста и в такого же цвета розовых сатиновых домашних туфлях она казалась очень милой, но апатичной.

В конце недели приехал муж Мэг. Он оказался симпатичным молодым человеком с черной повязкой на левом глазу, которая только добавляла ему экстравагантной привлекательности. Они с Мэг уехали, занятые разговорами о предстоящих приключениях. Махая им на прощание, я знала, что буду скучать. Я завидовала Мэг: несомненно, в Индии были и другие англичанки, которые не желали идти на поводу у большинства, но, судя по всему, их было совсем немного.

Мы прожили в этой стране уже целый месяц, а мне все еще не удалось узнать хоть что-то о настоящей Индии. Моя жизнь здесь ничем не отличалась от жизни в Англии: мы ели английскую пищу, слышали только английскую речь, видели только то, на что нам разрешали смотреть. Я знала, что Индия понравилась бы мне, и уже начала впадать в отчаяние: когда и при каких обстоятельствах я смогу увидеть Калькутту и вообще страну? В Калькутте я чувствовала себя пленницей, как некогда в Ливерпуле, а затем в Эвертоне. С каждым днем это беспокоящее меня чувство только усиливалось.

Незадолго до отъезда Мэг я спросила ее, было ли ей трудно дожидаться здесь своего мужа, жить такой спокойной, скучной жизнью в доме Уотертоунов, не имея возможности начать свою собственную жизнь. Настоящую жизнь, как когда-то давно выразилась Китаянка Салли из Ливерпуля. Я думала, что Мэг с нетерпением ждала этой возможности.

— Жизнь в Индии научила меня терпению, — ответила она мне. — Порою мне помогала пословица народа пушту: «Терпение горько, но оно приносит сладкие плоды».

Теперь я повторяла эти слова много раз на день.

Фейт, кажется, не нуждалась в пословицах. Ее вполне удовлетворяли неторопливые поездки на майдан, составление меню вместе с миссис Уотертоун, сочинение ответов на приглашения и прогулки по саду. Ну и, конечно, посещение бесконечных светских раутов. Она оказалась права — на каждую женщину здесь действительно приходилось по трое мужчин.

Я все больше задумывалась о поведении Фейт. Сначала я думала, что она просто устала за время долгого путешествия и через некоторое время сможет прийти в себя. Но шли недели, и мне стало понятно, что здесь, в Калькутте, Фейт решила поставить себя в тесные рамки приличий, которые она все время нарушала, пока жила в Ливерпуле. Она резко оборвала меня, когда я усомнилась в том, что она полностью согласна с фривольной и пустой жизнью на Гарден-Рич.

— Линни, в Индию никто не едет просто так, без определенной цели, — произнесла она. — Светская жизнь здесь занимает очень важное место.

Фейт откинула назад прядь волос, выбившуюся из прически.

— Я не вынесу позора, если вернусь домой без мужа, как говорят, «без улова».

И она старалась изо всех сил. До меня часто доносился ее веселый смех, но только я могла уловить в нем нотку отчаяния. Обычно Фейт всегда была окружена мужским вниманием. После каждой вечеринки, когда мы возвращались домой, она приходила ко мне в комнату, садилась на мою кровать и рассказывала мне о каждом мужчине, с которым познакомилась, и обо всем, что они ей говорили. Больше всего Фейт нравился стеснительный смуглый мужчина, мистер Сноу, — или Чарлз, как она мне доверительно сообщила, — который почти не говорил, но, кажется, был очарован ее щебетом и ярким цветом ее волос.

Мне же толпы оценивающе разглядывающих меня молодых людей казались утомительными, и мне не нравился ни один из них. Я пыталась заинтересоваться хоть кем-нибудь, но моментально находила в нем кучу недостатков. Некоторые из мужчин были суровыми и педантичными, но большинство — самовлюбленными и тщеславными. Они самоуверенно прохаживались неподалеку, напоминая мне расфуфыренных павлинов на лужайке.

Быть может, так случалось, потому что я, в отличие от других находившихся здесь молодых леди, слишком хорошо знала мужчин?

За неделю до Рождества на одной из вечеринок я встретила Сомерса Инграма.

Он был высоким и довольно привлекательным — с густыми волнистыми темными волосами и тщательно подстриженными усиками. У него были темно-карие глаза и правильные черты лица — орлиный нос, немного пухлые губы и волевой подбородок. Кожа его лица была загорелой. Когда нас представляли друг другу, он склонился над моей рукой, задержал ее на мгновение дольше, чем того требовали приличия, и медленно мне улыбнулся. Я хорошо знала такой тип мужчин, но, возможно, за его широкой улыбкой и безупречной внешностью скрывалось что-то еще, тщательно сдерживаемое. Я улыбнулась в ответ, заверив его, что очень рада знакомству.

— Значит, вы приплыли сюда на ноябрьском корабле? — спросил мистер Инграм.

— Да. А вы уже давно живете в Индии?

— Пять лет.

— Должно быть, вы столько всего здесь пережили.

Это была игра. Стандартные вопросы, стандартные ответы. Интересно, ему так же скучно, как и мне?

— О да. А какое у вас сложилось впечатление о стране?

Этот вопрос мне задавал каждый мужчина, с которым я заговаривала. На этот случай я заготовила краткую речь, которую не раз слышала от Фейт и других женщин. О чудесах и странностях жизни здесь, об экзотических различиях между Индией и Англией. Конечно, все это была чистой воды выдумка. Мне не позволили увидеть здесь ничего индийского, что могло бы меня поразить. Пока что впечатления оставались сугубо английскими — бесконечный груз правил приличного поведения, снобизм, царящий в кругах джентльменов, которые занимали посты на службе в компании, попытки питаться только английской едой, неуважение, проявляемое к слугам. Сама же Индия оставалась для меня манящей тайной за семью печатями.

Тем вечером я чувствовала себя уставшей и была совсем не в духе. Я вздохнула.

— Мне хотелось бы научиться разговаривать со слугами, — сказала я. — Должно быть, вы прекрасно знаете хинди, после того как провели здесь столько времени, мистер Инграм?

— Только то, что мне необходимо. В основном — приказы и выговоры.

Воцарилось молчание. Мистер Инграм ждал, что я ему скажу. Должна ли я поступить так, как это принято, и согласиться с ним? Нет. Я посмотрела ему прямо в глаза и, кажется, заметила в них проблеск интереса. Я решила, что мистер Инграм не тот человек, с которым нужно лукавить. Я заинтересую его, если выскажу свои мысли.

— Ну, мне бы хотелось большего. Я изучаю язык, но это так трудно. Я пыталась заговорить со слугами в доме Уотертоунов, но они не желают мне отвечать. Я даже не знаю, в чем причина: в том, что я неправильно произношу слова, или в том, что они просто боятся мне отвечать.

— Скорее всего, причина в другом. — Мистер Инграм слегка сузил глаза. — Они чувствуют себя неуютно, когда вы пытаетесь снизойти до их уровня. Это их смущает. Не знаю, почему это так вас беспокоит. Вам будет достаточно только поверхностного знания языка, чтобы ими управлять. Они же совсем как дети. И лучше всего обращаться с ними твердо. И последовательно. Их собственный мир настолько беспорядочен и лишен всякой дисциплины, что они гораздо лучше себя чувствуют, когда им говорят, что делать, и когда они знают, чего ожидать в случае неповиновения.

Я не ответила. Он ничем не отличался от остальных, такой же самоуверенный. Я попыталась придумать достойный ответ, как, несомненно, поступила бы Мэг, но не смогла. Я разочаровалась в мистере Инграме: мне уж было показалось, что в нем есть нечто, отличающее его от других.

Моя досада все росла, пока мы стояли в водовороте шелка и дорогой шерсти, смеха и болтовни. Мистер Инграм, похоже, испытывал такое же чувство: его взгляд блуждал по комнате. Но приличного способа закончить разговор просто не существовало.

— У вас есть семья в Англии, мистер Инграм?

— У меня никого нет. Мать умерла, когда я был еще ребенком. Я все время жил в Лондоне и только пять лет назад решил переехать сюда, сразу после смерти своего отца. А вы из Лондона, мисс Смолпис? — Он неожиданно пытливо посмотрел мне в глаза.

— Из Ливерпуля.

— Ни разу не приходилось там бывать. Там живет ваша семья?

— Моих родителей тоже уже нет в живых, — сказала я. — Я жила с тетей и кузеном.

На простые вопросы было легче отвечать.

— Полагаю, они живут на Маунт-Плезант?

— Нет, в северной части города, в Эвертоне. Но вы же говорили, что никогда не бывали в Ливерпуле, мистер Инграм.

Выражение его лица не изменилось, но он моргнул, а затем пригладил усы. За секунду до того, как он ответил, я уже знала, что он соврет. Искусный лжец всегда узнает другого лжеца.

— Ну, хотя я там и не бывал, зато многое слышал об этом городе.

— Полагаю, что это так, — сказала я.

Он прокашлялся и посмотрел куда-то через мое плечо. В тот же миг возле меня появился пожилой джентльмен. Мистер Инграм представил нас и вежливо откланялся.

Позже, этим же вечером, когда я вместе с Фейт и миссис Уотертоун уже собиралась уходить, я увидела мистера Инграма, занятого разговором с другим молодым мужчиной. В руке он держал бокал и внимательно слушал собеседника. Неожиданно он поднял взгляд, и наши глаза встретились. Мы смотрели друг на друга чуть дольше, чем следовало. Ни один из нас не улыбнулся.

Привлекательный мистер Инграм показался мне интересным, но немного пугающим: когда он был рядом, мне все время хотелось броситься наутек. Он непонятным образом одновременно и притягивал меня, и отталкивал. Это чувство не давало мне покоя. Раньше я никогда не испытывала ничего подобного.

Но теперь я хорошо знаю, что это было за чувство.