Линни: Во имя любви

Глава тридцать первая

Полчаса спустя я, спотыкаясь, добралась до городской окраины. На улицах и в садах царила тишина, и я, глядя на стоявшее в зените солнце, подумала, что у большинства семей сейчас, должно быть, ленч. Когда я шла по почти безлюдной Мэлл, немногочисленные женщины у магазинов прекращали разговоры и провожали меня взглядами. Несмотря на то что я знала некоторых из них, а они — меня, мое неожиданное появление словно лишило их дара речи. Только одна из них произнесла, прикрыв рот ладонью: «Миссис Инграм?», и сделала несколько шагов в моем направлении, но я не ответила, и женщина остановилась. Я испытывала легкое удивление, вновь столкнувшись с тем, о чем успела позабыть за эти несколько недель, — с их бледным видом, с телами, туго затянутыми в броню корсетов. А их реакция на мое появление — недоверие на лицах, перешептывания друг с другом — послужила первым толчком к осознанию реальности, которую я почувствовала острее, чем когда бы то ни было. Их лица отразили мое собственное недоумение. Я поняла, что вернулась не только в Симлу, но и к прежней жизни под именем миссис Инграм и ко всему, что к этой жизни прилагалось.

Я попыталась придумать, что скажу, когда окажусь в бунгало, однако мне показалось, что я утратила способность к логическому мышлению. Интересно, миссис Партридж все еще там? Свернув на боковую улочку, которая должна была привести меня в «Констанция-коттедж», я почувствовала на плече чью-то ладонь.

— Мадам?

Это был солдат в безукоризненной алой военной форме.

— Вам нужна помощь, мадам? Я видел, как вы шли по Мэлл, и ваш внешний вид… Я подумал, что вы нуждаетесь в помощи.

Я взглянула на свою запыленную кашмирскую одежду и туфли с загнутыми носами. Растрепанные волосы свободно спадали до талии.

— Я… Нет, не совсем. Я просто… — Я указала рукой на бунгало.

Солдат медленно произнес:

— Тогда осмелюсь высказать предположение, что вы — та вторая молодая леди, которая…

Он замолчал, и я кивнула.

— Хорошо, тогда я провожу вас до дома. Думаю, многие обрадуются вашему возвращению, узнав, что вы в безопасности.

Солдат попытался взять у меня седельную сумку и чапан, однако я крепко прижала их к себе.

В бунгало было тихо, и я подумала, что здесь никого нет. Но тут из комнаты миссис Партридж неожиданно вышла Малти с расписанным цветами фарфоровым умывальным тазом. Увидев меня, она на мгновение застыла, затем вскрикнула и выронила таз. Он разбился, а Малти, прикрыв лицо шарфом, который она носила на голове, с воплями выскочила из комнаты через заднюю дверь.

— Полагаю, она решила, что вы — привидение, мадам, — сказал солдат. — Они такие суеверные, — добавил он шепотом.

Я повернулась и увидела Нила, сидящего возле двери моей спальни.

— Нил, — позвала я, опускаясь на корточки и протягивая к нему руку. Другой рукой я продолжала прижимать к себе седельную сумку и чапан.

Пес бросился ко мне, поскальзываясь на гладком полу и радостно виляя хвостом. Нил уже почти коснулся моей руки, но затем вдруг резко остановился, заскулил и попятился.

— Что такое, Нил? — спросила я.

Он снова подошел ко мне, на этот раз низко пригибаясь к полу и поджав хвост между задними лапами. Оказавшись возле меня на расстоянии вытянутой руки, он оскалился и отрывисто, нервно гавкнул.

— Ты что, не узнаешь меня, Нил?

Солдат деликатно прокашлялся.

— Прошу прощения, мадам, но дело, должно быть, в запахе вашей одежды. Эти собаки чуют цыганскую кровь — именно для этого их и вывели. Они не упустят случая разорвать цыгана на куски.

Я посмотрела на седельную сумку и чапан.

— Как только вы сожжете эту одежду и искупаетесь, собака будет вести себя как ни в чем не бывало.

Солдат отвернулся от все еще рычащего Нила. Из-за задней двери послышались громкие голоса.

В дом вломилась миссис Партридж в сопровождении Малти и других слуг, которые держались позади нее и встревоженно на меня поглядывали. Миссис Партридж смерила меня взглядом с ног до головы.

— Откуда вы взялись?

Ни радости, ни облегчения, только прозаичный вопрос.

— Я была… в горах… Я не знаю. Правда, миссис Партридж, я не знаю.

Неожиданно я почувствовала такую усталость, что мне стало трудно говорить.

— Кажется, вы не очень пострадали, — наконец неуверенно произнесла она, словно не зная, радоваться данному факту или огорчаться.

Мне показалось, что вокруг шеи у меня затягивается тонкий шнурок. В комнате повисло молчание, и я увидела, что тусклые карие глаза миссис Партридж наполняются слезами, а ее губы начинают дрожать. Однако ее жалость предназначалась не мне. Я представила, как солдаты принесли израненное тело Фейт в коттедж, и из моего рта полился поток слов:

— Мы просто поехали на пикник, миссис Партридж. На пикник. Я не знала, что Фейт…

— Хватит, — оборвала меня миссис Партридж, взяв себя в руки.

Ее тихий голос производил куда более угрожающее впечатление, чем привычные громкие тирады.

— Я не хочу вас слушать, что бы вы ни собирались сказать. Мы все знаем, что Фейт никогда не отправилась бы туда, если бы вы ее не подтолкнули. Бедняжка, — произнесла миссис Партридж. — А теперь она мертва и лежит в сырой земле.

Но горе миссис Партридж было наигранным. Фейт ей совсем не нравилась, и новость о том, что она поедет с нами, возмутила миссис Партридж не меньше, чем Сомерса. Я знала, что она специально каждый раз заговаривала при Фейт о ее бледном цвете лица, чтобы досадить ей.

Теперь миссис Партридж прижимала к носу платочек.

— Очевидно, у нее не было никаких шансов выжить.

Она убрала платочек и еще раз смерила меня презрительным взглядом.

— Когда ее тело нашли, солдаты, собрав всех мужчин в городе, отправились на поиски. Они искали вас целую неделю, но вернулись ни с чем. Никто из нас уже не надеялся снова увидеть вас живой.

Глаза миссис Партридж цепко ощупывали мое тело.

— Однако вот вы, здесь, и выглядите ничуть не хуже обычного, за исключением этого ужасного варварского наряда.

— А Чарлз? — спросила я. — Его уведомили?

— Конечно же, я немедленно передала известие для мистера Сноу и мистера Инграма о случившемся на адрес конторы «Джон-компани» в Дели. Компания перешлет мое сообщение в Калькутту. Я написала мистеру Сноу о трагической смерти миссис Сноу и сообщила мистеру Инграму о вашем исчезновении. Им не было смысла сюда приезжать: все равно уже ничего нельзя было сделать.

Миссис Партридж продолжала рассматривать мою одежду.

— Я и слышать не хочу о том, где вы были все это время! Не говорите со мной об этом!

И она направилась к своей комнате.

В тот момент я ее просто ненавидела.

— Вас не было там, когда Фейт умерла, — тихо произнесла я. — Вы не знаете, что случилось. Никто не знает. Никто, кроме меня.

Миссис Партридж снова вернулась.

— Вы думаете, я не видела, в каком она состоянии? Как она была несчастна? Ей требовалась забота, настоящие друзья, которые не стали бы тащить ее неизвестно куда, которые тревожились бы о ее потребностях больше, чем о своих. Линни, от вас Фейт нужны были только ненавязчивое дружеское общение, прогулки по Мэлл, чаепития в заведении «У Пелити», поощрение ее занятий вышивкой и рисованием. А не верховая прогулка в горы. Теперь Фейт мертва. Ее сбросил со скалы тот дикарь. О Господи, все это так ужасно!

— Кто это вам рассказал?

Миссис Партридж проигнорировала мой вопрос.

— Ну? И каким образом вам удалось убедить его не убивать вас?

Она фыркнула и осуждающе покачала головой, словно сама мысль об этом казалась ей невыносимой.

— Чем быстрее мы отсюда уедем, тем лучше.

И миссис Партридж снова направилась в спальню.

— Уедем?

— Я собираюсь завтра же отправиться домой, — бросила она через плечо. — Сначала в Дели. Там сейчас временно работает полковник Партридж. Я собираюсь остаться с ним, а затем мы вместе возвратимся в Калькутту. Здесь больше нечего делать, учитывая все то, что произошло. Для меня этот сезон безнадежно испорчен. Сначала эта миссис Хэзавэй, затем вы с бедняжкой миссис Сноу… Так что вы тоже можете поехать со мной в Дели, а оттуда направиться в Калькутту. Не думаю, что вы захотите остаться здесь одна. Вашему мужу это вряд ли понравится.

Она действительно сделала ударение на слове «муж»? Или это слово прозвучало так непривычно, потому что в последнее время я и не вспоминала о Сомерсе?

— Не говоря уже о приеме, который вам здесь, несомненно, окажут. Представить себе не могу, что теперь хоть кто-то захочет иметь с вами дело. Думаю, они посчитают вас настоящей… Как бы это сказать? Мне трудно подобрать слова, чтобы выразить то, что о вас могут подумать. Учитывая, что все считают вас виновной в смерти Фейт и задаются вопросом, где вы провели все это время, занимаясь неизвестно чем, вряд ли можно винить этих людей в том, что ваше присутствие приводит их в ужас.

Миссис Партридж захлопнула дверь спальни.

Я посмотрела на сбившихся в кучку слуг. Солдат уже ушел.

— Малти, — позвала я, глядя в выпученные от страха глаза моей айи, — не бойся. Это всего лишь я. Точно такая же, как и раньше.

Однако на самом деле это была неправда.

Малти продолжала смотреть на меня, прикрыв рот мягкими складками своего горчично-желтого сари. Наконец она опустила руку.

— Но где вы были, мэм Линни? И ваша одежда…

— Малти, пожалуйста, приготовь для меня ванну, — сказала я. — Я очень устала и хочу прилечь после купания.

Я пошла в свою спальню. На маленьком столике в углу комнаты лежала книга, тонкий томик стихов Шелли. Это была одна из любимых книг Фейт. Должно быть, она положила сюда этот томик перед нашим отъездом. Я взяла книгу в руки, погладив мягкий сафьяновый переплет и чувствуя под пальцами искусное золотое тиснение. Книга была заложена ленточкой, и я открыла ее на нужной странице. Стихотворение называлось «Когда лампа разбита». Вверху страницы Фейт написала своим мелким неразборчивым почерком: «Для Линни, милого друга, чьей силой духа я всегда восхищалась. Пускай твоя лампа всегда горит. От твоей скромной подруги Фейт».

Я крепко зажмурилась, затем открыла глаза и попыталась прочитать стихотворение:

Когда лампа разбита, огонь умирает в пыли.

Когда буря забыта, все меньше радуг вдали.

Когда лютня упала, струна звенит все слабей.

Когда речь отзвучала, бледнеет память о ней[39].

Я не смогла читать дальше. Я упала на колени, прижав книгу к груди, и стала раскачиваться взад и вперед. Через некоторое время Малти постучала в дверь, чтобы сообщить, что ванна уже готова. Поднявшись с колен, я поняла, что плачу. На этот раз слезы лились помимо моей воли.

Вечером я, взяв с собой Нила, отправилась на кладбище при церкви Христа. Пес бросился ко мне, облизывая мне лицо и радостно повизгивая, как только я переоделась и спрятала седельную сумку и чапан на дно сундука. Серебряные серьги и браслет, подаренные мне Махайной, я тоже оставила себе, однако ту одежду, в которой я пришла, я отдала Малти.

Могила Фейт была покрыта увядающими цветами. Я посадила на ней небольшой ракитник, чьи цветы напоминают золотой дождь, — я выкопала его в саду возле бунгало. Каждый год ракитник будет выбрасывать длинные ниспадающие плюмажи желтых соцветий — любимых цветов Фейт, из-за обилия которых деревце будет казаться утопающим в золотистых облаках.

Я вспомнила о других могилах — о могиле моей матери, находящейся на сыром, густо утыканном могилами кладбище церкви Прихода Богородицы и Святого Николая, и о могилке моей крошки, с падубом и камнем с розовыми прожилками. Я села рядом с могилой Фейт и растущим на ней маленьким деревцем. Вечерело, дул легкий ветерок. Небо начинало серебриться, птицы устраивались на ночлег. В этот прекрасный вечер я поняла, что судьба разлучила меня со всеми, кого я любила. И я снова заплакала.

Во время поездки в Дели мы с миссис Партридж не разговаривали. Полагаю, она считала, что наказывает меня своим молчанием. На самом деле я была благодарна за то, что меня оставили в покое, наедине с моими мыслями, которые метались между невыразимой печалью и бурной страстью. Я все время думала о Дауде и о Чарлзе, о том, что должна немедленно с ним увидеться, как только окажусь в Калькутте.

Когда сундуки миссис Партридж выгрузили на пристани в Дели, я поблагодарила ее за то, что она составила мне компанию, и снова извинилась за все причиненные ей неудобства. Она царственно кивнула, и я подумала, что не дождусь от нее ни слова, однако миссис Партридж не могла просто так уйти, не сделав последнего замечания.

— Надеюсь, к тому времени, как мы с полковником Партриджем возвратимся в Калькутту, шумиха, вызванная вашим поведением, уже утихнет. Чего уж я не выношу, так это скандалов.

Теперь была моя очередь промолчать, хотя это стоило мне немалых усилий. Я отвернулась, чтобы она не заметила, какие чувства вызвало во мне ее лицемерие.

А затем миссис Партридж, покрикивая на носильщиков, с трудом поднялась по скользким ступеням и исчезла в толпе. Я послала Малти за сестрой, велев ей поскорее возвращаться. Когда моя айя ушла, я направилась в пристройку на барже и сидела там одна в полумраке, покачиваясь на волнах и слушая смех и веселую болтовню купающихся.

Вернулась Малти в сопровождении Трупти и старшей дочери Трупти Лалиты, которой можно было дать двенадцать или тринадцать лет, и баржа снова отправилась в путь. Путешествие вниз по течению Ганга оказалось долгим и утомительным. Речная вода по цвету напоминала кофе с молоком, воздух был влажным и горячим. Казалось, небо накрыло нас, словно перевернутый медный таз, предоставив задыхаться в сырой удушливой жаре. Фрукты, которые везла баржа, переспели, и над ними кружили тучи мух, а еда, приготовляемая барочниками, была чересчур перченой. Малти, Трупти и Лалита разговаривали слишком тихо, чтобы я могла что-то услышать. Они обращались со мной с чрезмерной заботой, словно я была больной, которая выздоравливала после тяжелой болезни.

Прогулки по берегу больше меня не привлекали: казалось, со времени путешествия в Симлу прошло уже несколько лет. Я не читала, а часами сидела на стуле, совсем как Фейт когда-то, глядя на проплывающий мимо берег.

Казалось, мы никогда не доберемся до Калькутты.

Но в конце концов, почти через месяц после того, как я уехала из Симлы, мне пришлось вернуться к прежней жизни в доме на улице Чоурингхи.

* * *

Я вернулась домой, когда Сомерс еще был на работе, и с облегчением поняла, что у меня есть немного времени, чтобы собраться с мыслями до его прихода. Когда он зашел в дом, я ждала его на веранде, с Нилом на коленях. Сомерс подошел ко мне, безупречный в своем жемчужно-сером костюме и галстуке, с ослепительно белым платком, выглядывающим из нагрудного кармана. Казалось, он даже помолодел. Я уже и забыла, каким привлекательным и ухоженным он мог быть.

— Так значит, с тобой все в порядке? — спросил Сомерс без тени улыбки. И, не дожидаясь моего ответа, продолжил:

— По-моему, ты немного похудела, и этот загар тебе не очень идет, однако ты выглядишь ничем не хуже, чем до своей дерзкой выходки.

Последние слова он практически выплюнул.

— Выходки?

Сомерс облокотился о каменную балюстраду, скрестив ноги в щиколотках, сложив перед собой руки и продолжая глядеть на меня.

— Я хочу, чтобы ты подробно рассказала мне о случившемся, — потребовал он.

Мне стало тяжело дышать. В голове вертелись воспоминания о Дауде, о его руках, о его теле, которое казалось удивительно легким, когда лежало на моем.

— Но разве миссис Партридж не написала тебе о…

— Она написала о твоем визите к тюрьме, где дожидался повешения патан, осужденный за изнасилование молодой леди. Это случилось как раз накануне того дня, когда ты убедила миссис Сноу уехать из Симлы и направиться в это Богом забытое место.

— Мой визит к тюрьме не имеет никакого отношения ко всему остальному. Мы с Фейт поехали на пикник. И натолкнулись на солдат, преследовавших сбежавшего пленника. — Я боялась даже произнести слово «патан», подозревая, что мой голос дрогнет. — А затем Фейт… она… ее пони…

Я замолчала. Во время бесконечной поездки из Симлы в Калькутту я пообещала себе, что никому не расскажу об увиденном. О том, что Фейт упала с обрыва по собственной воле. Будет лучше, если Чарлз — и все остальные — поверят, будто она стала жертвой несчастного случая.

— Фейт сорвалась в ущелье. А я… Мужчина, которого преследовали солдаты, забрал меня с собой.

— Зачем?

Я погладила Нила по голове.

— Полагаю, он собирался использовать меня в качестве заложницы. Я не знаю. Я не понимала, что он говорит.

Итак, ложь продолжалась.

— А где ты была почти целый месяц?

Я столкнула Нила на пол и встала.

— Почему ты говоришь со мной таким тоном? Ты допрашиваешь меня, словно у меня был выбор! Ты думаешь, я хотела, чтобы меня ранили, — ты вообще знал, что меня ранили в плечо из ружья? — или чтобы меня увезли в цыганский лагерь, расположенный далеко в горах?

Молчание Сомерса давило на меня все сильнее. Мне казалось, что его глаза буравят мой мозг, высматривая там Дауда, лежащего рядом со мной на стеганом лоскутном одеяле под гималайским кедром.

— Чем ты все это время занималась в лагере?

— Я жила вместе с одной женщиной в ее палатке, помогала ей готовить еду, стирать одежду и присматривала за ее ребенком. А через некоторое время один из цыганских мальчишек отвел меня обратно в Симлу.

Мой голос звучал неестественно громко.

— А как насчет патана, который похитил тебя, и всех остальных мужчин?

— А при чем здесь они?

— Они, должно быть, были в восторге от твоего присутствия в лагере. От твоих светлых волос, белой нежной кожи…

Сомерс подошел ближе.

— Тебе это нравилось, Линни? Они пускали тебя по кругу, ночь за ночью?

Его рука опустилась мне на волосы.

— Расскажи мне об этом. Они такие же могучие, как и их лошади? Им нравилось быть грубыми? — Он потянул меня за волосы, вынуждая поднять голову и встретиться с ним взглядом. Голос Сомерса был хриплым, от его дыхания несло табаком и виски. Он прижался ко мне, и я почувствовала его затвердевшую плоть.

Я вывернулась у него из рук.

— Прекрати это, Сомерс! Мне никто не причинил вреда. И никто ко мне даже пальцем не притронулся.

— Ты уверена, Линни? Шлюха всегда остается шлюхой. Конечно же, тебе пришлось кое-что для них сделать, чтобы убедить их оставить тебя в живых.

— Нет! — закричала я, и он занес ладонь для удара.

— Нет, — повторила я тихо, склонив голову. — Ничего не было, Сомерс. Ничего, — прошептала я.

Я знала, чего он добивался. Он собирался меня избить — и уже испытывал возбуждение. Или, возможно, Сомерс хотел, чтобы я подтвердила его ожидания, оказалась той, кем он меня считал, и тогда бы он смог от меня избавиться. Ему не составило бы труда убедить всех остальных в том, чем я, по его представлениям, занималась в цыганском лагере с большим количеством мужчин. И выполнить свою угрозу, вышвырнув меня с позором на улицу. Я знала, что, если Сомерсу удастся доказать, что я падшая женщина, на сочувствие мне рассчитывать нечего. Несомненно, по городу уже гуляют сплетни — на пристани я заметила нескольких белых женщин, косо смотревших на меня. История о гибели Фейт и о моем исчезновении уже стала широко известна среди английского населения. Наверняка она уже около месяца является главной темой бесед во время званых вечеров и светских раутов. И если Сомерс подольет масла в огонь… О да, у Сомерса есть друзья и связи. А у меня… Теперь, когда Фейт умерла, у меня не осталось ни одной подруги. Я приготовилась к оглушительной пощечине.

Но он так меня и не ударил. Должно быть, Сомерс почувствовал, что я сдалась, почувствовал мою апатичность и понял, что я приму его жестокость без боя. А такая реакция не доставила бы ему удовольствия. Рука Сомерса опустилась.

— Все это только укрепляет мою уверенность в том, что тебе нельзя доверять. Мне придется ни на миг не оставлять тебя без присмотра. Ты едешь в Симлу, и из-за тебя погибает молодая женщина. А когда ты здесь, ты братаешься с индусами. Думаешь, мне неизвестно о всех твоих тайных вылазках и похождениях, с тех пор как мы поженились? У меня есть люди, которые мне обо всем сообщают, и они видели тебя в самых отвратительных местах.

Я глядела на Нила.

— С этого времени я буду следить за каждым твоим шагом. Ты нуждаешься в контроле и ограничениях. Раньше я позволял тебе заниматься, чем вздумается, — больше этого не случится. Полагаю, большинство женщин будут теперь тебя избегать.

С этими словами он ушел.

Я вернулась в спальню, открыла сундук и достала из него одно из моих цветастых хлопковых платьев. В его подоле был завернут чапан. Я взяла чапан и прижала его к лицу. Знакомый запах успокоил меня, однако я почувствовала такое горе, что бросилась обратно на веранду, спотыкаясь, словно у меня был приступ малярии, подобный тем, которые терзали Сомерса. Я склонилась над широким каменным поручнем. Мое тело сотрясали сухие рвотные спазмы. Затем я упала на колени, позволяя чувствам, запертым у меня внутри с тех пор, как я покинула палатку Махайны, выйти наконец наружу.

Какое-то время я лежала на каменном полу, всхлипывая, свернувшись клубочком вокруг чапана. Меня переполняло горе от утраты того, что я только-только обрела. И несмотря на все годы, прожитые без слез, думая о разлуке с Даудом, я просто не могла сдержать рыдания.

Я очнулась от полуденного сна с тяжелой головой. Я уснула на плетеном диване на веранде, овеваемая жарким ветром. После моего возвращения домой прошла неделя. Вся Калькутта с нетерпением ждала дождя, с надеждой поглядывая на небо. Мои движения были замедленными, а кожа — липкой. Мне вспомнилась приятная прохлада Симлы, затем — Кашмира.

Мысли, последовавшие за воспоминаниями, были невыносимыми, поэтому я встала и пошла в сад, несмотря на то что кружевная тень деревьев была не в состоянии сдержать жгучие лучи солнца. Под деревьями располагались ухоженные клумбы душистого табака и портулака — растений достаточно выносливых, чтобы цвести даже в такую жару. Я взглянула на жилище для слуг — простое здание, почти скрытое за роскошными кустами жасмина, которым мали по моей просьбе предоставил расти так, как им вздумается.

Меня интересовало, как справляется с новой работой сестра Малти. Я поручила ей утюжить нашу одежду. Ее дочь Лалита отвечала за постельное белье, скатерти и салфетки.

Испытывая смутное беспокойство, я подошла к зданию — добротному деревянному дому, разделенному на комнаты. Открытые окна были завешены смоченными водой татти. В нише над дверью стояла статуэтка Ганеши[40]. Я потрогала ее гладкую поверхность — на удачу, и тут услышала тихий стон, доносившийся изнутри дома.

Я заглянула в открытую дверь и увидела Лалиту, которая лежала на боку, свернувшись в веревочном гамаке. Ее лоб покрывали бисеринки пота.

— Лалита? — позвала я на хинди. — Ты заболела?

Девочка попыталась сесть.

— Нет, мэм-саиб, — ответила она.

Она прижимала руки к животу.

— Мне позвать твою маму?

— Нет, нет. Моя мама отправила меня сюда.

На лицо Лалиты было больно смотреть. Девочка забеспокоилась и смутилась.

— Я вернусь к работе, мэм-саиб. Это скоро пройдет.

Наверняка у нее были очень болезненные месячные.

— Нет, нет, Лалита, оставайся здесь и отдохни, — сказала я.

— Спасибо вам за понимание, мэм-саиб. Моя мама сейчас выполняет мою работу. — Круглые карие глаза девочки расширились. — Но вы же не скажете об этом саибу Инграму?

— Конечно же не скажу. Оставайся здесь, пока снова не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы работать.

Я направилась к дому, но на полпути остановилась, думая о Лалите. Я посмотрела на жилье для слуг, затем снова на дом. Затем я подобрала юбки и поспешила в спальню. Там я подошла к своему секретеру и принялась рыться в верхнем ящике. Я вынула оттуда свой календарь, переплетенный в мягкую телячью кожу. Я открыла его на текущем месяце, затем пролистала на месяц назад, затем еще на месяц.

Календарь выпал у меня из пальцев. Я опустилась на мягкий, обтянутый ситцем стул возле стола. Мои руки дрожали, и я прижала их к плоскому животу, точно так же как Лалита несколькими минутами раньше.

Я носила ребенка Дауда.

Этой же ночью начались дожди. Я сидела на веранде, глядя на тонкие струйки, — дождь был еще таким слабым, что их почти не было видно. Однако, когда стемнело, он усилился и превратился в бешено барабанящий ливень, оставляющий борозды в обожженной земле. Я выбежала под дождь, все еще потрясенная случившимся. Что мне теперь делать? Как я могу сохранить этого ребенка? Упав на колени в огромную лужу, на поверхности которой плясала рябь от яростного дождя, я взглянула на небо, позволив жалящим каплям хлестать меня по глазам, губам и шее. Я думала о Фейт, убившей себя и своего ребенка. О Мэг Листон и ее отношении к жизни. О той женщине, которой была я сама, — не о мисс Линни Смолпис и не о миссис Сомерс Инграм, а о Линни Гау, которая, стоя на Парадайз-стрит, твердо решила быть хозяйкой своей судьбы.

Я простояла так довольно долго. Постепенно ливень стал слабее, поредел и наконец закончился. С листьев продолжало капать. Воздух казался вымытым и чистым. Из-за кучевых облаков выплыла луна. Она осветила небольшие лужицы, оставшиеся на месте выбитых в земле ямок, и вокруг меня словно вспыхнули драгоценные камни.

Малти, отправившаяся на поиски, остановилась передо мной со свечой в руке. Легкий ветерок заставлял пламя трепетать.

— Мэм Линни? — позвала она почти шепотом и подала мне руку.

Я взяла свою айю за руку, встала и подняла подбородок. Я найду способ оставить этого ребенка, ведь он имеет отношение к моему пробуждению. Через несколько часов после того, как я узнала о его существовании, я поняла, что смогу и буду его любить и что он станет моим спасением.